Еще через мгновение мы поняли, что это Хэнк. Но такого Хэнка я видела впервые. На нем был черный кашемировый свитер, черный кожаный плащ и черные джинсы, облегающие длинные стройные ноги. Золотистые волосы были профессионально подстрижены и уложены, и, клянусь, он чем-то смахивал на Киану Ривза из «Матрицы». Я бы даже не очень удивилась, узнав, что он только что спрыгнул с экрана, если бы не ковбойские сапоги. Черные, кожаные, дорогие, но все равно ковбойские.
И нет, мне не послышалось – вся столовая хором ахнула, когда Хэнк присел за наш стол. Стол изгоев, как его называют некоторые.
– Привет, Миа, – сказал Хэнк.
Я уставилась на него во все глаза. Дело было не только в одежде. Изменилось что-то в нем самом. Голос стал глубже. И пахло от Хэнка… м-м… хорошо.
– Ну, – проговорила Лилли, зачерпывая ложечкой крем из десерта, – как все прошло?
– Перед вами, – ответил Хэнк все тем же глубоким низким голосом, – новый мужчина – модель нижнего белья от Кельвина Кляйна.
Лилли слизнула крем с пальцев.
– Н‑н-ну, – пробубнила она с набитым ртом. – Молодец.
– Это все только благодаря тебе, Лилли, – сказал Хэнк. – Если бы не ты, меня ни за что не взяли бы.
До меня вдруг дошло. Хэнк так изменился, потому что пропал его деревенский выговор!
– Да ладно тебе, Хэнк, – сказала Лилли. – Мы это уже обсудили. Это все благодаря твоим личным качествам, я просто немного подтолкнула.
Хэнк оглянулся на меня, и я увидела, что в его небесно-синих глазах практически стоят слезы.
– Твоя подруга Лилли, – проговорил он, – сделала для меня то, что никто еще не сделал за всю жизнь.
Я бросила на Лилли обвиняющий взгляд. Я так и знала! Я знала, что у них был секс!
– Она поверила в меня, Миа, – сказал Хэнк. – Настолько поверила, что помогла добиться того, о чем я всегда мечтал. Мечтал с детства, хотя множество людей, включая бабулю с дедулей, говорили, что это глупые фантазии, что они никогда не сбудутся и мне надо забыть про них. Но когда я рассказал о своей мечте Лилли, она протянула мне руку… – Хэнк вытянул руку в нашу сторону, и все мы – я, Ларс, Тина, телохранитель Тины Вахим, Шамика и Лин Су – невольно уставились на его пальцы с наманикюренными ногтями. – Лилли сказала: «Пойдем, Хэнк. Я помогу тебе исполнить твою мечту». – Хэнк опустил руку. – И знаете что?
Мы все, кроме Лилли, которая продолжала жевать, потрясенно замерли, поэтому Хэнк не стал дожидаться ответа.
– И это случилось. Сегодня, – сказал он, – моя мечта сбылась. Меня принял сам Форд. Теперь я модель.
Мы молча хлопали глазами.
– И всем этим, – заключил Хэнк, – я обязан этой женщине.
А потом был полный отвал башки. Хэнк встал со своего стула, подошел к Лилли, ни о чем не подозревающей, доверчиво поедающей десерт, и рывком поставил ее на ноги. Затем на глазах у всей столовой, включая, как я заметила, Лану Уайнбергер и всех ее подружек за чирлидерским столом, мой братец Хэнк поцеловал Лилли Московиц. Поцеловал с таким пылом, что чуть было не вытянул из нее наружу весь десерт.
Завершив поцелуй, Хэнк отпустил Лилли, и она плюхнулась обратно на стул с таким видом, будто ее долбануло током. А Хэнк одернул лацканы плаща и повернулся ко мне.
– Передай бабуле с дедулей, пусть ищут другого человека в скобяной магазин. Я ни в жисть… то есть я больше никогда не вернусь в Версаль. Никогда.
И он вышел из столовой небрежной походкой ковбоя, только что победившего в смертельной перестрелке. Точнее, он направился к выходу из столовой. Вот только шевелиться надо было поживее, поскольку среди наблюдавших за огненным поцелуем был не кто иной, как Борис Пелковски.
Борис Пелковски с ретейнерами на зубах и в свитере, заправленном в брюки, встал и произнес:
– А ну стой, орел.
Может, он только недавно посмотрел фильм «Лучший стрелок», но это «орел» прозвучало здорово угрожающе, да еще плюс акцент и все такое.
Хэнк продолжал идти. То ли не слышал, как его окликнули, то ли не желал, чтобы какой-то гениальный кузнечик испортил ему выход. Тогда Борис в безумном порыве схватил проходившего мимо Хэнка за руку и сказал:
– Ты прикопался со своими поцелуями к моей девушке, красавчик.
Клянусь! Так и сказал. У меня сердце аж зашлось. Вот бы какой-нибудь парень (ну ладно, Майкл) сказал так обо мне! Не крутая, как Джози, а его девушка. Борис назвал Лилли своей девушкой! Ни один парень еще не называл меня своей девушкой. Знаю я все про феминизм, и что женщины не являются чьей-либо собственностью, и что называть женщину своей – это сексизм, но все-таки если бы кто-нибудь (ну конечно, Майкл) назвал меня своей девушкой!
– Че? – не въехал Хэнк.
И кулак Бориса врезался в физиономию Хэнка. Пум!
Только это был не «пум». Это больше напоминало громкий треск костей, и все девочки дружно охнули от испуга, решив, что Борис изуродовал прекрасное модельное лицо Хэнка.
Зря боялись: это хрустели косточки Бориса. На лице Хэнка не осталось ни единой царапины, а вот Борису пришлось вправлять выбитые суставы.
А это значит… Никакого Малера! Ура-а-а!!!!!
Но, конечно, настоящие принцессы не должны радоваться чужой беде.
Пятница, 31 октября, французский
После обеда, пока еще не начался пятый урок, я одолжила у Ларса мобильник и позвонила в отель «Сохо-Гранд». Должен же хоть кто-то сообщить бабуле с дедулей, что с Хэнком все в порядке. В смысле – с новой моделью Форда, но, главное, что в порядке.
Мне кажется, бабуля сидела перед телефоном, потому что схватила трубку после первого же звонка.
– Кларисса? – проговорила она. – Они все еще не звонили.
Как странно. Кларисса – это бабушкино имя.
– Бабуля? – сказала я. – Это я, Миа.
– А, Миа. – Бабуля издала смешок. – Извини, детка. Я думала, это принцесса. Ну то есть вдовствующая принцесса. Твоя вторая бабушка.
– Ага, – ответила я. – Но это не она, а я. Хотела сказать, что видела Хэнка.
В ответ на том конце провода раздался такой вопль, что пришлось отодвинуть трубку от уха.
– ГДЕ ОН? – орала бабуля. – ТЫ ЕМУ ПЕРЕДАЙ, ПУСТЬ ТОЛЬКО ПОЯВИТСЯ, Я ЕМУ…
– Бабуля! – вскрикнула я.
Мне было ужасно неловко, потому что весь народ в коридоре слышал ее вопеж и с любопытством поглядывал на меня. Пришлось спрятаться за Ларса.
– Бабуля, – повторила я, – Хэнк заключил договор с модельным агентством Форда. Он будет демонстрировать нижнее белье от Кельвина Кляйна и станет знаменитостью, как…
– БЕЛЬЕ? – Бабуля вопила как резаная. – Миа, вели этому засранцу перезвонить мне СИЮ СЕКУНДУ!
– Бабуль, я не могу, потому что…
– СИЮ СЕКУНДУ, – повторила бабуля, – а не то Я ЕМУ ЗАДАМ!
– Э‑эм… – промычала я. Прозвонил звонок на урок. – Ладно, бабуль. Слушай, а свадьба там как? Будет?
– ЧТО?
– Свадьба, – повторила я.
В эту минуту мне особенно хотелось быть обычной девчонкой, которой не надо спрашивать у окружающих, состоится ли королевская свадьба ее беременной матери с учителем алгебры.
– Конечно, будет, – ответила бабуля. – А ты как думала?
– А… Ты говорила с мамой?
– Конечно, говорила, – сказала бабуля. – Мы все решили.
– Правда? – удивилась я. Что-то не верилось, что мама согласилась на свадьбу. Да ни за что на свете она не согласилась бы. – И она сказала, что придет?
– Ну а как же, – сказала бабуля. – Это же ее свадьба.
Ну, в каком-то смысле да.
Я не стала делиться своими сомнениями с бабулей.
– Конечно, – ответила я и отключилась в полном расстройстве.
А расстроилась я исключительно из-за себя, честно признаюсь. Ну и за маму немного огорчилась, само собой, она ведь так отчаянно сопротивлялась бабушке. Билась до последнего. И конечно, она не виновата, что не смогла остановить этот дорожный каток.
Но больше всего я жалела себя. Теперь мне точно ни за что не успеть к началу «Рокки Хоррора». Ни за что, ни за что, ни за что. Фильм начнется только в полночь, но праздник может затянуться.
Кто знает, может, Майкл меня уже никогда больше не пригласит? Да он и сегодня даже не намекнул ни разу, что он и есть ДжоКош, и про «Рокки Хоррора» не упоминал. Ни разу. И Рэйчел Ли Кук не вспоминал.
А мы ведь на О. О. долго болтали. Очень долго. Многих удивило то, что Лилли помогла Хэнку стать моделью, поскольку все хорошо помнили ее прошлогодний сюжет шоу «Лилли скажет все как есть». Сюжет назывался «Да, ты лично можешь противостоять сексисту, расисту, эйджисту и фэтшеймингу модельной индустрии» («критикуя рекламу, принижающую женщин и ограничивающую наши представления о красоте», а также «находя способы продемонстрировать свой протест рекламируемым компаниям» и «давая понять массмедиа, что хочешь видеть разные и реалистичные образы женщин»). Кроме того, Лилли призывала «бросать вызов мужчинам, которые судят, выбирают и бросают женщин на основании их внешности».
Мы проболтали весь урок (миссис Хилл вернулась к своей привычке сидеть в учительской – хочется верить, что навсегда), и Майкл Московиц активно участвовал в разговоре, но при этом НИ РАЗУ не упомянул ни про ДжоКоша, ни про «Рокки Хоррора».
Я: Лилли, мне казалось, ты считаешь модную индустрию сексистской, расистской и унижающей человеческое достоинство.
Лилли: Ну да, и что? Ты это к чему?
Я: Хэнк сказал, что ты помогла ему исполнить свою мечту и стать сама знаешь кем. Моделью.
Лилли: Миа, когда я вижу, что душа человека просит о самоактуализации, я не могу удержаться от помощи. Я делаю все, что от меня зависит, чтобы его мечта сбылась.
(Ха, что-то я не замечала, чтобы Лилли делала все, что от нее зависит, чтобы сбылась моя мечта – поцеловаться с ее братом. Хотя, откровенно говоря, конкретно этой мечтой я с ней никогда не делилась.)
Я: Э, Лилли, не знала, что у тебя есть связи в модной индустрии.
Лилли: У меня их нет. Я просто подсказала твоему брату, как использовать способности, данные ему Богом. Всего несколько уроков дикции и стиля, и он легко подписал контракт с Фордом.