Тринадцатого октября все узнали, что верный своим привычкам герцог Лотарингский ночью свернул лагерь и исчез. Но на этот раз исчезновение войска не повергло принца де Конде в негодование.
— Я последую за ним, Изабель, — открылся он своей возлюбленной, когда, узнав новость, она приехала к нему. — Я как раз собирался ехать к вам, чтобы сообщить об этом. И узнать из ваших собственных уст, готовы ли вы ехать со мной?
Вопрос был неожиданным. Изабель смотрела на Людовика, не в силах ничего понять.
— Ехать с вами?.. Но куда?
— Туда, куда поеду я…
— В Нанси вместе с армией герцога Карла?
— Нет. К испанцам… Во Фландрию.
— Вы не поедете туда! — воскликнула она в ужасе. — Вы не станете изменником! Только не вы!
— Если я хочу остаться в живых, у меня нет другого выхода. Наши совместные усилия ни к чему не привели. Я вынужден защищать собственную жизнь и жизнь своих близких. Ваша жизнь мне дороже всех, и поэтому я собирался к вам…
Он обнял ее, она прижалась к нему, опустив глаза, полные слез.
— Я люблю вас, моя голубка, — прошептал он, целуя ее склоненную голову, а потом погрузил руки в пушистые волосы и повернул к себе ее лицо и коснулся губами губ. — Бог мне свидетель, я уезжаю с тяжелым сердцем, но если не увезу вас с собой, дни мои будут безрадостны… А ночи еще безрадостней. Вы нужны мне! Я нуждаюсь в вашем огне, удивительной жизненной стойкости, ласковых руках, нежном теле, благодаря которому мои ночи превратились в волшебные сказки!
Он целовал Изабель, и ее сердце дрогнуло. В этот миг она поняла, что обожает своего принца и не хочет ничего другого, как позволить ему себя увезти. Что ее счастье в его власти и что никогда она не будет счастливее… Но она не имела права его слушать. Если бы она уехала, не осталось бы никого, кто встал бы на его защиту и постарался вымолить для него прощение, когда он устанет жить в чужих краях, вдали от всего, что любит. И потом…
— Я в отчаянии от предстоящей разлуки с вами и почла бы за величайшее счастье уехать вместе, но вы понимаете, что права на это у меня нет.
— Все права в вашей власти!
— Кроме права уговорить вас изменить свои намерения! Но я напоминаю вам, что у меня есть сын! Даже если — признаю это с огорчением — он не часто видит свою мать! Постыдно будет оставить бедного крошку, который не знал своего отца, в руках мстительного королевского двора. У него конфискуют все, точно так же, как конфискуют у вас! Возьмут все имения вместе с чудесным Шантийи! Вы об этом подумали?
— Я отвоюю все обратно!
— И этот особняк? И Сен-Мор? И здешнюю жизнь, которая вам так по вкусу? Сейчас вы — ваше королевское высочество принц Людовик де Бурбон-Конде, а станете изменником, которого ожидает только палач. Вы этого хотите? Хотите, чтобы я умерла от горя, а ваш сын от нищеты? Тогда как так легко было бы воздать должные почести вашему королю! Отправившись со всем достоинством, с благородным сопровождением…
Распахнулась дверь, помешав Изабель продолжать. На пороге стоял ее брат Франсуа де Бутвиль.
— Простите меня, монсеньор. Я пришел вам сказать, что мы готовы тронуться в дорогу и что…
Он замолчал, а его сестра не сводила с него глаз с горестным недоверием.
— Как, и вы, дорогой братец?! Неужели последний из семьи де Монморанси предаст свою страну, своего короля и свое знамя с белыми лилиями?!
Франсуа подбежал к сестре, взял ее за руку. Рука была холодна, как снег.
— Вы давно знаете, Изабель, что я принес клятву верности нашему любимому принцу, и вы должны быть первой, кто вдохновит меня на исполнение моего долга! Кто как не Мазарини бессовестно играл вами? Только с ним мы отправляемся воевать, потому что считаем, что Его Величество король будет обладать лучшими подданными, как только Его Высокопреосвященство отправится к своему покровителю дьяволу!
— Если вы так считаете, устройте засаду и воспользуйтесь безлунной ночью!
— Я не убийца!
— Лучше было бы им стать! Скажите мне, что вы будете чувствовать, когда в первом сражении, выступая под знаменами с вышитым замком Кастилии и львами Арагона, будете рваться к штандартам с лилиями, чтобы растоптать их в кровавой грязи на поле боя? Что почувствуете, когда будете вонзать свои шпаги в противников, чья вина только в том, что они французы?! Вы, который еще так недавно мечтал о жезле маршала Франции?!
— Замолчите! Вы не имеете права говорить мне это!
— Не имею? А теперь представьте, что противник вам хорошо знаком! Что это старинный друг или, к примеру, тот самый маршал де Тюренн, который внушает вам восхищение?! Как вы поступите в этом случае, Франсуа де Монморанси-Бутвиль?!
— Во имя господа бога, монсеньор, заставьте ее замолчать!
— И пытаться не буду, зная, что это невозможно. Нам лучше попрощаться. В один прекрасный день она поймет, что мы были правы. В тот день, когда король поблагодарит нас за то, что мы уничтожили злого гения его матери! А теперь в путь! Мы еще увидимся, Изабель! Я никогда не откажусь от вас!
Принц де Конде увлек за собой Франсуа, не дав ему даже поцеловать сестру. Он знал, что она припадет к брату и расставание будет душераздирающим. Но он ошибся. Уничтоженная двойной разлукой, Изабель не в силах была сделать ни шагу, она упала, потеряв сознание…
Госпожа де Бриенн, обеспокоенная отсутствием новостей, приехала в особняк Конде, увидела лежащую Изабель, забрала ее, отвезла к ней домой и уложила с помощью Агаты в постель. Нервное потрясение отняло у Изабель все силы. Добросердечная госпожа де Бриенн не отходила от ее постели. Помогала ей и Мари де Сен-Совёр. Они делали все, чтобы поставить Изабель на ноги, но еще не знали, что аббат Фуке, который по приказанию Мазарини должен был отвечать за спокойствие в городе в связи со скорым возвращением в Париж короля, сообщил, что считает нужным удалить из него некоторых персон, слишком уж привязанных к особе принца, и первой среди них была названа герцогиня де Шатильон!
Несколько дней спустя, двадцать первого октября 1652 года, юный король выехал из Сен-Жермена, куда незадолго до того вернулся, и во главе армии воистину триумфально въехал в Париж. В карете, которая следовала за ним, сидела королева и рядом с ней улыбающийся Месье.
Когда они прибыли в Лувр, им навстречу вышел кардинал де Гонди в окружении своего причта и произнес длинную восторженную речь.
На следующий день король изъявил свою волю парламенту, запретив ему раз и навсегда вмешиваться в дела государства. Затем были отправлены тайные письма герцогу де Бофору и герцогу де Рогану, а также президенту Виоле, Брусселю, Перро и другим фрондерам, имевшим определенный вес и значение.
Три высокородные дамы были удалены от королевского двора как враги Его Величества: Мадемуазель, осмелившаяся нацелить пушки Бастилии против королевского войска, госпожа де Лонгвиль и госпожа герцогиня де Шатильон как преданная сторонница де Конде. Им надлежало пребывать в своих имениях, Изабель предписывалось отправиться в замок Мелло с запрещением выезжать оттуда.
В то же самое время добрый аббат Базиль Фуке добился ареста кардинала де Реца, который полагал, что он в таких прекрасных отношениях с королевой! Кардинал был крайне оскорблен, когда его взяли под арест прямо в Лувре, куда он приехал поухаживать за Ее Величеством!
На этот раз Фронда погибла окончательно.
Двадцать шестого октября Людовик XIV призвал ко двору Мазарини. Тот приехал только третьего февраля и, как можно было ожидать, был встречен Парижем… с большим восторгом.
А семнадцатого ноября принц де Конде был назначен генералиссимусом испанской армии.
Глава IVИзгнанница
Изабель больно ранило наказание за измену после того, как она всеми силами старалась вернуть принца де Конде на праведный путь. Она тратила силы и деньги без счета, чтобы спасти своего возлюбленного от самого себя, а ее сравняли с бесчестной де Лонгвиль, которая уже давно призвала испанцев хозяйничать на берегах Жиронды. Одна мысль об этом была для Изабель нестерпима. Ее соперница признала и откровенно антикоролевскую партию Ормэ[16], опиралась на нее, не противясь созданию в Бордо подобия республики, символом и богиней которой стала бы она сама — «великолепная герцогиня»! На руках Изабель не было ни капли крови, чего никак нельзя было сказать о руках герцогини, которая к тому же запятнала себя противоестественной связью с обоими своими братьями. А ее бесчисленные любовники! И среди них несчастный де Ларошфуко, теперь почти ослепший, который был отправлен в изгнание в свой замок Вертей. Свой горький опыт он запечатлеет в «Мемуарах» и блестящих «Максимах»[17].
Госпожа де Бриенн и Мари де Сен-Совёр, бессильные свидетельницы горя Изабель, не отходили от нее, прилагая все силы к ее спасению. Трудно было сказать, что больше повергало Изабель в отчаяние: гибельное решение принца де Конде или не менее гибельная привязанность к нему ее любимого брата. Когда она металась в горячечном бреду на постели, ее подруги слышали, как, заливаясь слезами, она шептала:
— Третий Монморанси на эшафоте! Третий Монморанси на эшафоте!
Три дня и три ночи Изабель не приходила в себя, но на четвертый очнулась в полном сознании. И узнала, что ей дано еще два дня на восстановление здоровья, после чего она должна отправиться в Мелло. Если же не сделает этого, то будет отправлена туда силой, так как закон об изгнанниках уже начал действовать.
Человека менее стойкого эта жестокость раздавила бы, но на Изабель, к радости ее подруг, подействовала как лекарство, взбодрив ее.
— Кто подписал приказ? — осведомилась она, рассматривая красивый росчерк. — Изящно, но неразборчиво! Почерка я не узнаю. Впрочем, какое мне дело до этого! Пусть как можно скорее заканчивают сборы. Я сегодня же вечером хочу быть в Мелло!
— Вы бледнее белого! — воскликнула Мари де Сен-Совёр. — Позвольте мне сопровождать вас?