— Прошу прощения, если вам показалось, будто я лезу не в свои дела, но ваш покой — моя главная забота. Вас отправили в изгнание, и теперь самым разумным было бы не привлекать к себе внимания. Тем более что мне показалось, будто я видел неподалеку от церкви господина аббата Фуке.
— Аббата Фуке? Вы видели его или вам показалось? Вы не тот человек, чтобы удовольствоваться лишь видимостью!
— Вы правы. Я его видел. Что ему сказать, если он осмелится появиться в замке?
— Сказать, что я никого не принимаю. Если сослаться на болезнь, он явится ко мне с врачом, а я не желаю его видеть. И хватит о нем!
Что понадобилось этому аббату у нее в Мелло, когда она чуть ли не выгнала его из дома? Ответ напрашивался сам собой: он старался заручиться соглядатаями, которые рассказывали бы ему, чем занята герцогиня, а главное, с кем она видится и кто к ней приезжает.
— Если у тебя есть верные люди, пусть осторожно следят за ним. А поскольку господин принц больше не станет приезжать сюда, — прибавила она, подавив вздох, — аббату скоро надоест попусту терять время.
Так оно и было. Замок и городок вновь зажили тихой жизнью, а Изабель продолжала играть в кегли со своим другом Крофтом.
Безмятежный покой продлился с месяц, а в конце лучезарного мая на голубом небе стали вновь собираться тучи. Бастий, следивший за всеми событиями с неослабевающей бдительностью, пришел и доложил Изабель, что некто Дюшен только что донес о заговоре, имевшем целью убийство Мазарини. Он сообщил, что лично получил на это деньги от Кристофа Берто, инспектора вод и лесов Бургундии, известного своей привязанностью к де Конде. Берто все это время находился в сношениях с принцем и с герцогиней де Шатильон, будучи ее давним знакомым.
Берто был арестован тридцать первого мая и препровожден в Венсенский замок. Его посадили под замок, и для расследования его дела была создана специальная комиссия, заседавшая в Арсенале. Но расследование ни к чему не привело. Берто яростно отрицал посягательство на жизнь Мазарини. Он вообще отказывался отвечать на вопросы комиссии, настаивая, что в качестве должностного лица подвластен только суду парламента. При этом он не скрывал своей дружбы с домом Конде, который управлял Бургундией, и говорил о своей привязанности, омраченной печалью, к господину принцу.
Если любишь кого-то с детства, трудно расстаться с чувствами, даже если твой друг повел себя недостойно…
Подозрения повисли в воздухе, однако Берто продолжали держать под замком в Венсенском замке. Тем временем доносчик Дюшен обвинил в участии в заговоре Жака де Рику, вестового принца де Конде, чья невестка была горничной госпожи де Шатильон. Однако в данный момент вышеозначенный Рику находился далеко, в окружении принца, и арестовать и допросить его не было никакой возможности.
Беспокойство в Мелло возрастало. Как только Берто арестовали, Изабель догадалась, что через этого человека, отношения с которым, точно так же, как с президентом Виоле, были дружественными и теплыми, хотят дотянуться до нее. Письмо, найденное сторожем на скамейке в парке и доставленное ей, говорило именно об этом.
Анонимное письмо сообщало, что Рику не замедлит попасть в руки правосудия. Изабель сразу же поняла, что автором письма был не кто иной, как Фуке. Изабель чувствовала руку Фуке во всей этой разыгрывающейся драме, и на этот раз она испугалась. Не за себя — за Агату, которую успела полюбить. Агата платила своей госпоже взаимностью. Изабель поспешила сообщить камеристке неприятные известия, но та приняла их с бо́льшим хладнокровием, чем госпожа ожидала. Может быть, потому что разговор происходил в присутствии Бастия.
— Теперь нужно оберегать Агату, — сказала Изабель своему телохранителю.
— Чтобы не вынудить вас пойти у них на поводу?
— Именно. И не дождаться от них еще чего-нибудь худшего. Но я не собираюсь сидеть сложа руки и ждать, какие еще гадости припас мне аббат Фуке!
— А что же вы собираетесь делать?
— Попросить госпожу де Бриенн поговорить с королевой… и попросить Мазарини принять меня!
И она, не медля ни секунды, осуществила свое намерение. Потом вызвала в Мелло свою мать и отправила с ней в Преси Людовика-Гаспара на тот случай, если предпринятые ею действия закончатся неблагоприятно. Такую возможность не следовало исключать, и Изабель предприняла все предосторожности, чтобы сын не пострадал из-за нее.
Написанное ею письмо было исполнено достоинства, дышало спокойствием и безмятежностью, каких она вовсе не чувствовала. Теперь она наконец поняла, что совершила большую неосторожность, прогнав аббата Базиля унизительным для него образом. Она подчинилась чувству и ошиблась. Оно не подсказало ей, что этот ничем не примечательный красавчик обладает огромной тайной властью…
Прошло два дня, и она получила следующий ответ[20]:
«Я был очень удивлен, получив Ваше письмо, получение его для меня было очень приятно, и ничего не могло помешать моей радости по поводу того, что Вы дали мне возможность быть Вам полезным. Однако я хотел бы, чтобы рвение, с каким я готов послужить Вам, не было отягощено какими-либо побочными обстоятельствами, и моя горячая защита Ваших интересов не навлекла бы на меня впоследствии упреков. Стало быть, от Вашего поведения, Мадам, и будет зависеть мое поведение по отношению к Вам. И если, в самом деле, Ваши чувства таковы, что могут только порадовать Их Величества, то я, получив необходимые сведения о деле, о каком вы удостаиваете меня чести сообщить, окажу все услуги, какие только будут в моей власти. Во всех остальных обстоятельствах, какие Вас касаются, вы почувствуете, что я с тем же участием, искренностью, уважением и т. д. и т. п…»
Изабель хорошенько подумала, и ей показалось разумным не просить пока встречи с Мазарини. Зная, что аббат Базиль не выпускает ее из своего поля зрения, она опасалась, что он может воспрепятствовать ей покинуть дворец Сен-Жермен. Поэтому она ограничилась новым письмом, изложив в нем все, что хотела бы сказать при встрече. На это письмо Мазарини ей не ответил. Зато он написал аббату Фуке, который, похоже, по-прежнему оставался доверенным лицом кардинала:
«Я предполагал, что госпожа де Шатильон пожелает удостоить меня чести увидеться с ней с тем, чтобы уведомить о своих заботах и убедить в безосновательности обвинений относительно ее недобрых намерений по отношению к королевскому двору и ко мне лично. Но этого не случилось. Господин принц после всего того, что он говорил, писал и делал против меня, не убедит меня в том, что он испытывает по отношению ко мне добрые чувства. Однако вышеозначенная дама, хочу вас уверить, всегда страстно желала примирения и всегда искала возможности… (тут много неразборчиво написанных слов) …и вполне возможно, она вступила в переговоры по своей личной воле и даже продолжает их, так как, имея несколько писем господина принца, обращенных к этой даме, я вижу, что мне он объявил войну не на жизнь, а на смерть, уверяя ее, что Мазарини самый бесчестный и злобный из людей…»
Изабель, не получив ответа, продолжала тревожиться. Она надеялась добиться освобождения Кристофа Берто, но он по-прежнему оставался узником Венсенского замка и твердо стоял на своих показаниях, настаивая на естественности чувства дружбы, которая издавна связывала его с домом Конде. Подтверждение дружеских чувств содержалось и в послании, которое он передал Рику, кроме этого, ничего больше в нем не было. Именно поэтому Рику и не приехал к нему больше. Дело, однако, все еще тянулось, и все-таки Берто собирались уже освободить. И освободили бы, не случись очередная пренеприятнейшая история. Мазарини от одного из своих многочисленных шпионов узнал, что принц де Конде арестовал, судил и повесил некоего человека, объявив его подосланным к нему аббатом Фуке наемным убийцей. Принц поклялся лично уничтожить мерзкого Базиля, если только тот попадет к нему в руки.
Аббат рассвирепел. Теперь он во что бы то ни стало решил схватить гонца, который возил письма принца и госпожи де Шатильон. Узнав, что Рику видели в Париже возле дома Берто, где он, очевидно, и узнал об аресте хозяина дома, Фуке отправил письмо Мазарини:
«Рику сейчас в Париже и отправится в Мелло, он может ускользнуть. Если будет угодно Вашему Преосвященству дать Муше, рейтару, известному достойным поведением и пользующемуся вашим расположением, восемь гвардейцев Вашего Преосвященства, то он отправится завтра на рассвете в Пьерфитт, который расположен на пути и который непременно будет проезжать Рику. Муше его знает, и у меня в десяти соседних деревнях есть соглядатаи, чтобы его поймать».
Капкан был поставлен, Рику в него попался и был препровожден в Венсенский замок. Там его в присутствии аббата Фуке допросил с пристрастием господин де Бретей, и Рику «в конце концов вспомнил и сознался, что был послан, чтобы забрать с собой госпожу де Шатильон».
Средство, каким помогли бедному Рику «вспомнить и сознаться», было простым: палач и пыточные инструменты. В частности, бидон с водой и воронка.
Допрашиваемого усаживали на скамью, привязывали руки и ноги к кольцам, укрепленным в стене и в полу, зажимали прищепкой нос, а в рот вставляли воронку и вливали через нее литра два воды, после чего судья осведомлялся, кто у преступника[21] был в пособниках. Если он никого не называл, ему вливали еще столько же, потом еще, в целом до двенадцати литров. Это количество считалось «обычным». Но можно было перейти и к «дополнительному». Тогда количество вливаемой воды удваивали. Вот что пишет по поводу этой пытки Лабрюйер: «Несчастный, которого вы понуждаете таким образом к ответу, не в силах уже ничего произнести, он не выдает то, что знает, но изливает, чем наполнен».
Берто, которого арестовали раньше Рику, первым претерпел этот ужас. Его старались заставить признаться, что он вел «тайные переговоры» с госпожой де Шатильон. Только после шестого вливания он сознался в том, «чего от него требовали». Он признался, что состоял в переписке с господином принцем и получил от него тысячу экю, чтобы составить здесь заговор. После восьмого он признался, что вел переговоры с госпожой де Шатильон, а также виделся с милордом Дигби и обсуждал возможность убийства кардинала. Сообщались они между собой через Рику.