Когда они вернулись с прогулки, как-то незаметно для Алины она, со своей стороны, исповедалась перед этой служанкой и рассказала ей все. Намекнула даже на то, что от всех упорно дала себе слово скрывать.
Действительно, за все время ее странствования только один Майер знал ее происхождение и ту страшную драму, которая изменила ее общественное положение.
Помимо старика музыканта, никто не знал ничего из прошлого Алины. А между тем эта молодая, хорошенькая и добрая Луиза, которую Алина в первый раз увидела поутру, в сумерки уже знала про свою барыню все, что только могла знать, как если бы она была ее давнишним другом.
Как это произошло, Алина сама не знала. Она даже внутренне упрекала себя. Сам Стадлер не знает того, что вдруг узнала молоденькая горничная, им нанятая. Но часто, если не всегда, невольные людские деяния, кажущиеся человеку бессмысленными, неосторожные поступки, за которые он сам себя упрекает, имеют огромное значение и внутренний смысл. В эти минуты происходит то, во что твердо верят люди религиозные: «Ангел-хранитель ведет и заставляет действовать». Луиза, конечно, была поражена исповедью новой барыни. Она ожидала, что приедет какая-то актриса. Дед ее еще накануне с презрением отзывался о ней.
– Придется мне служить на старости лет, – говорил старик, – кланяться и жалованье получать из нечистых рук праздношатающейся фиглярки, которая торгует собою и ценою своего стыда и позора имеет возможность швырять червонцами и жить как герцогиня.
Луиза ожидала встретить красивую хозяйку, но злую, щедрую, грубую и придирчивую к пустякам; собиралась со страхом служить этой новой барыне, которая представлялась ей в виде красивой дамы, великолепно одетой, но с наглым лицом и грубыми ухватками, – и вдруг увидела и узнала Алину.
И если служанка понравилась так быстро новой барыне, то, со своей стороны, она в несколько часов полюбила Алину как родную.
Луиза никогда не знавала материнских ласк, оставшись сиротой на втором году от роду, и в ласках Алины сердце ее почувствовало что-то новое, ею не испытанное, но милое, отрадное, что-то захватывающее все ее существо.
В тот же вечер Луиза передала деду всю свою беседу с новой барыней и то чувство любви, которое она испытывала к ней.
Старик, хотя и дряхлый, даже – от старости – глупый на вид, был далеко не так стар разумом, как телом. Он внимательно выслушал признание, заключение и всякое умозаключение своей внучки и затем в продолжение целого вечера молчал и как будто раздумывал.
Когда Луиза раза два или три обратилась к деду с вопросом, старик отвечал ей загадочно:
– Не приставай! Я думаю, как спасти твою новую приятельницу. Голова у меня старая, сразу ничего умного не выдумает. На что бывало нужно четверть часа в молодые годы, теперь нужна целая ночь. А Бог велит мне спасти ее.
На вопросы Луизы: «От чего? зачем спасти?» – старик отвечал, что это ее не касается.
На другое утро, к удивлению Алины, едва только встала она, явился старик. Любезно поклонился он и прежде всего приветствовал ее с добрым утром, а затем попросил позволения, ради старости, сесть.
Этот слуга, простой привратник, являющийся к ней без зова и вдобавок тотчас же севший в ее присутствии и в ее комнате, удивил Алину и даже несколько оскорбил в ней прежнюю дочь богача магната, перед которой многочисленная челядь замка преклонялась, не смея даже смотреть ей прямо в лицо. Однако вспомнив, что положение ее далеко иное, чем прежде, вспомнив, что этот старик – родной дед той самой простой горничной, с которой она обошлась как с равной себе и по-приятельски, Алина, добродушно усмехнувшись, позволила старику сесть на стул около окна.
– Теперь послушайте, молодая госпожа, что я вам скажу, – вымолвил старик, – и слушайте внимательно, так как мне говорить придется много и долго, а я стар, устану, начну путать, перезабуду, что нужно сказать. Слушайте внимательно. Я знаю кое-что из того, что вы рассказали моей Луизе. Она говорит, что и больше знает, да обещалась вам не рассказывать мне. Но главное я все-таки знаю. Во-первых, я знаю и верю, что вы не из тех женщин, к каким мы вас с Луизой заглазно причислили. Простите нас за это заглазное оскорбление – это был грех с моей стороны, и совесть укоряет меня за это; но, когда я окажу вам ту услугу, в которой вы теперь более всего нуждаетесь, вы простите меня. Мой грех был невелик, а дело, которое я сделаю, будет хорошее, такое, за которое Господь награждает.
Старик замолчал на минуту, как бы собираясь с мыслями, провел рукой по лбу, по лысой голове своей и вздохнул, как бы уже устав немного от нескольких слов, им сказанных.
Алина незаметно приблизилась к старику и стала перед ним, скрестив руки на груди, с серьезным выражением лица.
Видно было, что слух и зрение напряжены в ней.
Чуткое сердце молодой девушки вследствие последних переворотов в жизни, казалось, стало еще более чутким. Теперь она уже знала и твердо верила, что не ошибается, зачем явился этот старик. Его присутствие в ее комнате казалось ей отчасти каким-то сверхъестественным явлением. Невидимая сила послала ей снова избавителя и послала ей на помощь в трудную минуту. Алине поневоле приходилось быть суеверной!..
Давно ли полузнакомый юноша явился перед ее глазами под деревом бульвара в ту минуту, когда она грустно почувствовала, что она одна-одинехонька на свете!.. И этот юноша оказался в состоянии иметь влияние на всю ее жизнь! Он оказался другом Генриха.
Но затем она сделала роковой шаг, сама теперь это сознавала, хотя смутно колебалась, и вот – прежде чем разразится над ней новая беда, которую она еще только чувствовала, – является новый спаситель, едва живой старик! И Алина была в таком волнении, так чутко насторожились в ней все чувства, что если бы этот старик пришел сказать ей что-либо совершенно невероятное, им самим выдуманное, что-нибудь бессмысленное, как грезы сумасшедшего, то и тогда Алина поверила бы всему от слова до слова.
Но старик, подняв на красавицу свои маленькие, мутные, полуввалившиеся глазки, начал свою таинственную беседу с вопроса – с трех-четырех слов, и эти слова все объяснили Алине. То, что она продолжала еще считать своей глупой фантазией или напраслиной на друга, стало вдруг действительной, ужасной правдой.
– Давно ли вы знаете г-на Стадлера? – выговорил старик.
Алина, всем телом двинувшись к старику, схватила стул, села против него и взяла его старую, костлявую руку в свои красивые руки.
– Неужели это правда? – вскричала она. – Неужели я здесь в западне?
И старик, ласково взглянув в ее лицо, наклоненное близко к нему, улыбнулся. Ввалившийся, без зубов рот, с рядом морщин кругом, сложился не в улыбку, а скорее в гримасу, но гримаса эта была добрая, внушившая Алине еще большее доверие.
– Вот молодость! – проговорил старик. – Сразу догадались, о чем я пришел говорить.
И старик начал речь, содержание которой Алина вперед знала.
Ничего нового не сказал он ей. Он только подтвердил ее собственные подозрения.
Алина узнала от старика, что Стадлер действительно человек опасный; старик знал его лично только с неделю, так как жил прежде у его родственника, но по репутации он знал Стадлера уже лет десять.
– Он злой, коварный, дерзкий, умный замечательно, но в высшей степени безнравственный человек, способный на все дурное, хотя бы даже на преступление. В его прошлом, и даже недалеком, есть одно преступление, почти убийство, и почти… – выговорил старик, оживляясь, – да, почти, если не совсем так же, как теперь, при подобной же обстановке. Молодая красавица сирота отдалась в его власть, видя в нем друга, спасающего ее от бедности, и он погубил ее.
Старик не знал подробностей этого недавнего события, но обещал Алине узнать все от одного знакомого, служившего у Стадлера.
Но Алина уже не слушала последних слов. Какое ей было дело, чем запятнал себя человек, которому она ребячески, почти слепо отдалась? Главный, настоятельный вопрос был иной! Как спасти себя, как поправить ошибку, уничтожить скорее замыслы врага?!
Старик безостановочно продолжал что-то рассказывать, мерным, старческим голосом, дряхлым, уже довольно уставшим, когда Алина, схватив себя за голову руками, вдруг залилась слезами.
Чувство беспомощности, сознание своей робости и бессилия запало в сердце Алины.
Редко и давно уже не случалось ей плакать так горько, как теперь.
– Но что же мне делать? Что могу я одна?
– Как что? – изумился старик и даже выпрямился на своем стуле, даже будто оскорбленный такой мыслью. – Как что делать? Честная девушка должна тотчас уйти из этого дома.
– Уйти, но куда?
– К себе! Домой!
– Так вы ничего не знаете? Так я скажу вам.
И Алина передала старику все, что случилось с ней в последние дни. Она объяснила ему, что, с одной стороны, принц Адольф поднял, конечно, на ноги всю берлинскую полицию и грозит посадить ее в тюрьму; с другой стороны – друг, явившийся спасти ее, является еще более опасным врагом. А тот, которого любит она, на верность которого может рассчитывать… его еще нет, он может быть еще только через несколько дней, и тогда, конечно, она спасена, и на всю жизнь.
Узнав все положение дела до мельчайших подробностей, старик подумал и вдруг добродушно рассмеялся:
– Если все это так, все это правда – и про этого негодяя принца королевского дома, и про богатого, обожающего вас жениха… если правда, что вы хотите спасти себя, то это дело самое простое. Сегодня Луиза сбегает к моей племяннице, верст за шесть отсюда, на ее ферму. Ночью она будет назад, а рано утром, мы все втроем отправимся к ней на житье, пока не явится ваш жених.
– Но если мое пребывание откроют там, то я погибла – я буду в тюрьме.
Но старик, ухмыляясь, потряс головой.
– Не беспокойтесь! Кто может подумать, чтобы вы вдруг очутились в такой глуши, версты за две от всякой дороги, на бедной мельнице, у которой и колесо-то едва действует. Не спорю – может быть, через месяц-два полиция разыщет беглецов и найдет вас на этой мельнице; но ведь вы ожидаете жениха через несколько дней?