Алина встретила эту весть спокойно и немного печально. Совесть ее шевельнулась.
Шенк тотчас же снова уехал за своими нанятыми джентльменами, чтобы все было готово к утру как можно ранее. С зарей он предполагал уже отправить в двух каретах всех четырех в местечко Батиньоль.
А в эти минуты случилось нечто простое, но что должно было погубить дальновидного Шенка и бессердечную женщину…
Барон слишком понадеялся на свою ловкость и хитрость. Будучи злым человеком, он слишком верил в безграничное и даже глупое добродушие других.
Дитрих, пролежав на диване часть времени в грустных, но спокойных размышлениях, встал, подошел к двери.
– Шель, – позвал он.
– Что вам? – отозвался тот резко.
– Последняя моя просьба!.. Последние мои слова до поединка… Умоляю об одном. Дайте огня. Дайте все нужное для письма.
– Кому? Ей? – рассмеялся Шель горько.
– Нет! Будь она проклята!! Я напишу письмо к человеку, которого… уважаю… Если я буду убит, вы возьмете его и передадите после моей смерти по адресу.
Шель не отвечал, но через минуту отпер дверь и, не подымая глаз на Дитриха, подал ему все просимое им.
Дитрих сел за стол и стал писать. Раза два слезы навертывались у него на глазах. Он писал всю ночь до зари…
XXVIII
Рано утром все было уже устроено, и барон предложил путешественникам двинуться в путь. Секунданты, прилично одетые на деньги, данные им Шенком вперед, в виде задатка, показались Шелю очень странными джентльменами.
– Точно переодетые лакеи! – подумал он.
Но ему было не до того. Он сообразил и вспомнил за эту ночь, проведенную без сна, что Дитрих когда-то учился фехтовать и считался одно время в Дрездене знатоком дела, по крайней мере среди молодежи негоциантского кружка. Сам он никогда не брал шпаги в руки и не знал теперь, что он с ней будет делать, когда ее получит.
Шенк, плохо скрывая радость и удовольствие, проводил друзей своих до крыльца и простился. Он не желал себя подвергать подозрению, хотя бы и в косвенном участии в поединке.
– До свидания. Желаю вам струсить на месте поединка! – сказал он умышленно им в напутствие. – Я почти уверен, что вы как истые саксонцы как только скрестите шпаги, так и примиритесь.
И Шель и Дитрих удивленно поглядели в лицо барона. К чему и зачем было брошено им это оскорбление? Чтобы разжечь их злобу?
Слова эти, однако, породили иные чувства во врагах. Они вспомнили о том, что они соотечественники на чужой стороне и что какой-то проходимец неизвестной народности как бы посылал их на смерть. Уж очень он хлопотал для них…
Дитрих, давно понявший роль Шенка, отвернулся с отвращением, и на слова его «до свидания», обращенные лично к нему, Дитрих даже не ответил. Ему показалось, что в звуке голоса барона звучало: «Надеюсь, ты его убьешь, а не он тебя. Следовательно, мы еще увидимся».
Шель тоже смутно понял значение этого слова. Была минута, когда он готов был заговорить с врагом, прежним другом детства, и дать ему возможность все рассказать… А после этого бог ведает что могло бы произойти…
Но оба поединщика сели в разные кареты, каждый со своим секундантом, и кареты двинулись по указанию барона. Его напутственные слова должны были все-таки помешать немного врагам заговорить по приезде на место.
В маленьком местечке кареты остановились. Все четверо вышли и пошли пешком до ближайшего леска на холме.
Поединок продолжался недолго. Все в нем было странно, нелепо… Секунданты, оказалось, не имели понятия ни о чем… Шель тоже никогда не присутствовал даже на простом уроке фехтования.
Дитрих спокойно и бесстрастно руководил всем. Он выбрал место, велел секундантам смотреть в сторону от них, чтобы не было посторонних лиц. Затем он снял верхнее платье и предложил то же Шелю… Шель повиновался молча…
Недоразумение, и одно недоразумение руководило всем в несчастной встрече. Будто так суждено было! Шель теперь вдруг сообразил, что все подстроено врагами, чтобы его убить! Дитрих, вероятно, владел шпагой еще лучше прежнего, и поэтому он, Шель, конечно, немедленно будет убит им.
– Моя ненависть к тебе заменит искусство! – злобно подумал Шель, становясь пред врагом.
Они скрестили оружие… Чрез несколько секунд Шель опустил шпагу и быстро сделал выпад, налегая всем туловищем и намереваясь воткнуть ее в грудь противника, но уверенный заранее, что враг отпарирует удар. Но вышло иное!.. Страшное, будто неожиданное и непонятное!..
Шпага Шеля, отточенная как бритва, с какой-то ужасной легкостью, будто сама, без особого усилия с его стороны… вонзилась в грудь Дитриха и вышла насквозь… Молодой человек побледнел, зашатался и, обливаясь ручьем крови, упал на землю.
– Дитрих! Дитрих! – воскликнул убийца. – Что же это! Ты дал себя убить! Ты не защищался! Дитрих!
Шель как безумный бросился на колени перед лежащим и наклонился над ним.
– Это наваждение сатаны! Я ничего не понимаю… Дитрих, друг… Старый друг!..
– Прости мне все… Я тебя прощаю. Возьми… – слабо произнес Дитрих, но задохнулся на мгновение… – Письмо! Письмо возьми. Прочти и верь исповеди перед смертью. Поверь всему, что я написал!
Шель в оцепенении стоял на коленях пред раненым и как бы лишился сознания.
Много ли прошло времени, долго ли продолжалась агония убитого им – Шель не знал и не помнил. Когда он пришел в себя, Дитрих уже не дышал…
– Прости меня, бедный друг! – с горечью воскликнул Шель. Он оглянулся, чтобы позвать секундантов… Но их след простыл.
– Что же это значит? – подумал он. – Неужели они бросили меня одного с трупом? Что же я буду делать? Как донести его до кареты?
Оглядывая убитого и платье, лежащее около него, Шель вдруг вспомнил о письме друга. Он достал из кармана Дитриха это письмо, уверенный, что оно на имя кого-либо, для передачи.
Письмо это было с надписью:
«Другу Генриху. Исповедь обрекшего себя на добровольную смерть от его руки».
Шель быстро распечатал конверт и нашел несколько исписанных листков…
И тут же, сидя на земле около убитого им друга, он прочел все письмо, изредка прерывая его восклицаниями ужаса и отчаяния…
Шель верил каждой строке, каждому слову письма, скорее, исповеди. Все письмо дышало правдой, глубоким чувством и искренним раскаянием.
Наконец из этого письма Генрих узнал, что друг уже ненавидел и презирал коварную женщину, когда был оскорбляем им и вызван на поединок. Он уже ждал со дня на день приезда Фредерики или прощения ее, чтобы тотчас ехать самому в Андау.
А она, его жена?.. Шель тут уже, после смерти друга, узнал все о ней. Дитрих счел возможным во всем признаться и все рассказать другу после своей смерти в посмертной исповеди.
И Шель узнал теперь и всю ужасную авантюристскую жизнь Алины, и ее настоящее звание, и имя!..
– Принцесса Володимирская! – воскликнул он вслух. – Моя жена – дочь русской императрицы! Претендентка на российский престол?! О, я избавлю Екатерину и Россию от такой королевы!! Я зарежу ее как негодную собаку!..
И вдруг Шель вспомнил нечто… нечто, как молния, осветило его память… и как удар грома явилось воспоминание, что Алина никогда… ни единого разу не захотела ему признаться в своем происхождении! Он знал ее жизнь с Берлина и с карьеры музыкантши. Он и его мать боялись, что она скрывает темное и позорное происхождение. А если она скрывала высокое происхождение?.. Но тогда почему же она пошла за него, простого гражданина Саксонии? А если она, принцесса русская, решилась на неравный брак, то должна была и подавно честно соблюсти узы брака!
– Может быть, ты и принцесса с громким титулом! – воскликнул Шель, – но все-таки ты негодная и порочная женщина, опозорившая мое негромкое, но честное имя! И ты умрешь сегодня!!
И Шель, говоря это, не чувствовал злобы. Он был сердцем спокоен. Узнав, в какую игру играет его неверная и развращенная жена, узнав, что она не в простой, а в блестящей обстановке обманывает его, что общественное положение ее неизмеримо выше его положения, Шель не остановился, не смутился… Напротив того: найдя безызвестную полунищую жену, он мог бы скорее простить ее из жалости. А эту негодную женщину, разыгрывающую роль принцессы, он должен наказать, покарать! И строго!
Шель в припадке гнева забыл, казалось, все: и где он, и что случилось тут незадолго.
Голоса людей вывели его из оцепенения и внутренней бури на душе. Его окружал народ из местечка, а вместе с поселянами и полиция.
Прежде чем Шель вполне понял, что делается вокруг него, как Дитриха уже подняли и понесли. Он двинулся… Но сильная рука схватила его.
– Вы арестованы! – сказал один из солдат. – Идите за нами.
Шель повиновался…
Движение и ходьба освежили его, возвратили сознание окружающего… И одна мысль запала в голову: что делать, как избавиться от заключения, чтобы исполнить все, что он теперь считает своим священным долгом?
Недальновидный и нехитрый Шель тотчас же сообразил, как поступить. Приведенный в полицию местечка Батиньоль, он объявил на первом допросе, что он невиновен, что его друг был убит своим противником. Он присутствовал в качестве секунданта друга. Эти же низкие люди скрылись после поединка, бросив его одного с трупом убитого.
– Напротив, – отвечал ему начальник участка, – эти двое господ сейчас заявили здесь, что, гуляя, видели на холме двух дуэлистов без свидетелей и видели убийство одного из них… Полагаю, что не вы убиты и что не труп будет отвечать перед законом! – сострил полицейский.
– Ведите меня немедленно в дом принцессы Володимирской! – воскликнул Шель. – Вся правда будет тогда раскрыта, а виновные найдены! Убитый – родственник принцессы, и она будет жаловаться самому королю через своего посланника. Идемте.
Полицейские были немного смущены, но все-таки, подозревая Шеля, не тотчас согласились.
Они предложили иностранцу, с трудом объяснявшемуся на французском языке, передать его в главное центральное полицейское управление.