Елисавета.
Москва.
13 февраля 1818 года».
Вот последнее письмо историка к глубоко чтимой им женщине:
«Жизнь коротка, и тем живее чувствуем её приятности; тем живее чувствую Вашу, если смею сказать, любезность: это слово можно, думаю, употреблять в самом высоком смысле! Воображением целую Вашу милую ручку...
2 октября 1825 г.
Вечно ваш Н. Карамзин».
Через год пути писателя и императрицы разойдутся. Волей судьбы они окажутся в том мире, из которого уже нет выхода.
Зиму 1817/18 года царская семья провела в Москве. В московских газетах часто появлялись сообщения о деяниях императрицы. Вот некоторые из них:
«Государыня посетила Архивную московскую государственную коллегию иностранных дел, рассматривала древние исторические памятники, касающиеся России, особое внимание уделила внешним сношениям царей с Европейскими и Азиатскими державами».
«Сегодня положен здесь первый камень к сооружению храма Христа Спасителя. На церемонии присутствовала государыня императрица».
«Её величество посетила древний монастырь святого Саввы... приложилась к мощам Саввы, посетила ризницу и осмотрела дворец, построенный в бытность царя Алексея Михайловича...»
«Её величество посетила Троице-Сергиеву лавру, приложилась к святым иконам, осмотрела столовую, студенческие комнаты, учебные залы, библиотеку и больницу Духовной Академии».
Император Александр I часто уезжал: совершал продолжительные поездки по России, выезжал в Петербург или за границу. Брать с собой свою супругу государь не имел обыкновения. Бесконечные разлуки, как и прежде, были тягостны для Елизаветы Алексеевны. Настроение её ухудшалось, хотелось вновь оказаться в столице. Об этом она писала графине Протасовой, переписка с которой всё ещё продолжалась: «...Хотя пребывание моё в Москве много для меня имеет приятного, не могу думать без некоторой печали, что я Петербург и жителей его очень долго не увижу».
Зима в тот год стояла суровая. Когда наконец-то наступила весна, в городе, как это часто бывает после зимы, возникло много заболеваний. Недомогала и императрица: из дома не выходила, пасхальные праздники провела в постели.
«У меня была простудная лихорадка, — сообщала она Протасовой, — теперь я почти здорова, но по причине холодного воздуха не позволяют мне выезжать... От московских забав я ничего не видела и только слышала колокольный звон... даже новорождённого великого князя и племянника ещё не видела».
17 апреля 1818 года прусская принцесса Шарлотта, супруга Николая, младшего брата императора, родила своего первенца. Произошло это важное для всех Романовых событие в древней столице России Москве.
В мае двор вернулся в Петербург, и Елизавета Алексеевна наконец-то оказалась в своём любимом Царском Селе. Торжества по случаю рождения сына у великого князя Николая и визита прусских родственников её несколько утомили. Ей захотелось переменить обстановку, и она вновь стала готовиться к заграничному путешествию, чтобы повидаться с матерью. В её дневнике появилась такая запись: «Бесконечные балы, маскарады, концерты, ужины, визиты и родственники: Вюртембергские, Оранские, Веймарские, Российские — все на меня наседают. Я должна быть любезна со всеми, но только уйдут, падаю как загнанная лошадь».
В последний день августа императрица отправилась в путь. Прибыв в Германию, она навестила сначала свою младшую сестру Вильгельмину, великую герцогиню Гессен-Дармштадтскую. Затем Елизавета Алексеевна посетила Веймар, чтобы нанести визит своей золовке, великой герцогине Марии Павловне. Во время этого визита российская императрица познакомилась со знаменитым Гёте, который, несмотря на свой преклонный возраст, руководил воспитанием дочерей владетельного великого герцога Саксен-Веймарского, племянниц её мужа. Из Веймара Елизавета Алексеевна отправилась в Мюнхен к сестре Каролине, супруге баварского короля Максимилиана. И лишь после всех этих встреч она отправилась в свой Баден.
Однако этот приезд на родину омрачился кончиной единственного брата российской императрицы, великого герцога Карла, которому исполнилось всего лишь тридцать три года... Он оставил трёх малолетних дочерей. Баденский престол занял дядя скончавшегося, родной брат маркграфини Амалии. Хотя Елизавета Алексеевна никогда не была особенно близка со своим братом, да и простить его брак с Софией Богарне во время могущества Наполеона не могла, в чём ему не раз откровенно признавалась, но болезнь и кончина великого герцога на неё сильно подействовали. Да и матушка была в страшном унынии. Так что атмосфера на родине была угнетающей и не могла благотворно действовать на израненную душу императрицы. Её вскоре вновь потянуло в Россию, страну, где прошла её жизнь, где пережила она радости и горести, где повелевал человек, которому она предана всей душой и разлука с которым всегда была для неё тягостной.
В начале января Елизавета Алексеевна, простившись с родными, выехала из Бадена (в него она больше уже никогда не вернётся). Решила она ехать через Штутгарт, чтобы навестить сестру своего мужа Екатерину, вюртембергскую королеву. Но навстречу был выслан гонец с письмом от короля с просьбой не заезжать в Штутгарт. Причину ей не сообщили, и, лишь прибыв в Россию, Елизавета узнала о скоропостижной смерти своей золовки буквально за несколько часов до её возможного визита. В царской семье был траур. Внезапная смерть любимой сестры потрясла и императора Александра I. Его супруга, как могла, старалась находить слова утешения.
Возвратившись в Петербург, императрица продолжала вести замкнутую жизнь, редко появлялась на церемониях, по возможности уклонялась от визитов и лишь изредка совершала поездки по загородным дворцам для посещения своей свекрови. А вот благотворительными делами она продолжала заниматься. По её инициативе была открыта лавка для сбыта предметов рукоделия воспитанниц Сиротского училища и работ, приносимых бедными. К сиротам государыня проявляла особое милосердие, выделяла свои личные деньги для нужд Сиротского училища, заботилась о судьбе его выпускниц. На её средства были созданы ещё несколько заведений, причём свои благодеяния она творила как бы тайком, избегая всяких церемоний и наружного блеска. В помощники себе Елизавета Алексеевна выбрала несколько человек, пользующихся её полным доверием.
Как известно, женское воспитание было сосредоточено в руках императрицы Марии Фёдоровны, которая энергично и умело вела это дело. Об этом было всем хорошо известно. А о благодеяниях супруги Александра I стало известно фактически лишь после её смерти, в основном благодаря тем сотрудникам, которые помогали ей при жизни. Мало кто знал о её щедрости, хотя не было ни одного благотворительного заведения, учреждённого в царствование Александра I, в которое бы Елизавета Алексеевна не вкладывала свои денежные средства.
С деньгами, которые ей выделялись ежегодно на собственные нужды, она обращалась весьма скромно: согласилась лишь на 200 000 вместо положенного ей как императрице одного миллиона, заявив, что Россия имеет много других расходов. На свои туалеты она тратила значительно меньше, чем ей предназначалось. Вкусы её были просты. Она никогда не требовала каких-то особых вещей для убранства своих комнат, не приказывала даже приносить цветы, которые очень любила. Денег в Карлсруэ не посылала, ограничивалась лишь редкими и недорогими подарками.
Граф Фёдор Толстой, тогда ещё начинающий художник, так вспоминал о своей встрече с императрицей, которая состоялась летом 1820 года в Царском Селе по желанию самой государыни:
«...Я имел счастье представиться её величеству. Введённый в кабинет государыни её секретарём Лонгиновым, я был поражён как простотой её туалета, так и обстановкой кабинета. На Елизавете Алексеевне было простенькое без всякого украшения платье обыкновенной летней материи с накинутой на шею и плечи белой батистовой косынкой, заколотой на груди простой булавкой. Кабинет императрицы был без всяких излишних украшений и роскоши, устроенный не для показа, а для настоящих занятий... Императрица долго говорила со мной, расспрашивала о моих родителях, о моём детстве и очень подробно о том, как я сделался художником...»
Елизавета Алексеевна постоянно оказывала покровительство молодым художникам. Некоторых русских живописцев она за свой счёт посылала в Италию, беря их полностью на своё обеспечение. Карамзин посвятил государыне императрице, ставшей его другом, следующие строки:
Корона на главе, а в сердце добродетель;
Душой пленяет ум, умом душе мила;
В благотворениях ей только Бог свидетель;
Хвалима... но пред ней безмолвствует хвала!
Начались двадцатые годы, настроение Елизаветы Алексеевны всё чаще было грустным. В 1821 году скончалась в Париже от рака давнишняя её приятельница графиня Головина, а два года спустя ушла из жизни её старшая сестра, принцесса Амалия, много лет прожившая вместе с ней в России. Сообщая об этом графине Протасовой, находившейся на водах в Германии, императрица написала: «Вы хорошо знали её, Вы видели нас вместе, никто лучше Вас не знает, чем она была для меня в течение долгих лет...» Это было её последнее письмо графине.
«От цветка — запах, от жизни грусть; к вечеру запах цветов сильнее, и к старости жизнь грустнее», — писала Елизавета Алексеевна в своём дневнике, именно так воспринимая своё земное существование. Её тянуло к супругу, и она старалась всячески делать ему приятное. Александр I был в частых разъездах, но, когда он возвращался в Петербург, она использовала любую возможность, чтобы быть с ним вместе, словно предчувствуя приближавшуюся разлуку на вечные времена.
Преодолевая своё нежелание, Елизавета Алексеевна стала бывать с ним даже на бесконечных церемониях и парадах, которые ненавидела. Император отнёсся к этому благодарно. Его внимание к супруге заметно усилилось, и он сам стал уделять ей больше времени. После многолетнего отчуждения Александр I вновь стал постепенно сближаться с женой.