Весной следующего года великий князь Александр вновь прибыл в Дармштадт, где и состоялась его помолвка с дочерью гессенского герцога. В Петербург срочно отправился генерал-адъютант Август Витгенштейн с полномочиями подписать брачный контракт. Не прошло и четырёх месяцев, как принцесса Максимилиана Мария вместе со своей будущей свекровью, императрицей Александрой Фёдоровной, прибыла в Россию. После короткого отдыха в Царском Селе состоялся торжественный въезд наречённой невесты наследника престола в российскую столицу. Вдоль всего Невского проспекта вплоть до Зимнего дворца были выстроены ряды гвардейцев и отряды блестящих кавалерийских полков. Звуки салютов и полковой музыки сливались с восторженными криками народа. Кортеж придворных и свиты следовал за золочёными каретами с членами царской семьи, в первой ехала сама государыня с невестой. Обе были одеты в русские платья. На принцессе Марии был голубой шлейф, весь обшитый серебром, и белый шёлковый сарафан, перёд которого тоже был вышит серебром. Вместо пуговиц сверкали бриллианты с рубинами, бриллианты украшали и повязку из темно-малинового бархата. С головы спадала вышитая серебром вуаль.
У парадного крыльца Зимнего дворца всех встречали император, цесаревич и высшие придворные чины. Царская фамилия в сопровождении двора двинулась в церковь на торжественный молебен. Затем после короткого официального приёма принцессу отвели в её комнаты, расположенные в нижнем этаже рядом с комнатами дочерей императора, почти её ровесниц. Такое соседство несколько уменьшило страх шестнадцатилетней девушки, оказавшейся в столь непривычной обстановке.
В Петербурге царская семья пробыла лишь несколько дней, а затем вернулась в Царское Село, где и провела всю осень. От грустных дум о родных местах принцессу отвлекали развлечения, которыми была заполнена жизнь в этой резиденции русских царей. Великая княгиня Елена Павловна, отличавшаяся большим вкусом, устраивала различные праздники в честь жениха и невесты. А каждое воскресенье проходил парадный обед у императрицы, на который все домочадцы являлись в роскошных туалетах, украшенных бриллиантами и цветами. В маленьком Царскосельском театре давались французские спектакли. Иногда члены царской семьи ездили в Петербург, чтобы послушать оперу или посмотреть балет.
Не менее насыщенной была жизнь и в столице, куда все вернулись, как только начались холода. Как бы открывая зимний сезон, великая княгиня Елена Павловна дала большой бал по случаю именин своего супруга, младшего брата императора. Затем последовало бесконечное множество различных праздников, балов, спектаклей. Но гессенская принцесса не могла принимать в них участия. Вероятно, от непривычки к суровому климату у неё на одной щеке под глазом образовалось красное пятно величиной с голубиное яйцо. Хотя оно не слишком беспокоило девушку, доктора не советовали ей выезжать на мороз: от холода пятно приобретало багровый цвет, ощущалось жжение. Лечению пятно поддавалось с трудом. Небольшие прогулки принцесса могла совершать только по залам Зимнего дворца. Лишь изредка, если погода становилась теплее, ей разрешалось проехаться по улицам в закрытом экипаже, укрыв лицо несколькими вуалями. Невесёлое это было время для молодой девушки, привыкшей к длительным прогулкам в окрестностях своего Югендхайма, как она называла дворец, в котором проживала вместе с мадемуазель де Граней, заменившей ей мать. Воспитательница в своё время сумела окружить дочь герцога здоровой и чистой нравственной атмосферой, отгородить от неё всё постороннее, что могло бы дурно повлиять на принцессу. Сейчас эта милая, заботливая женщина, приехавшая вместе со своей воспитанницей в Россию и назначенная к ней в гувернантки, скрашивала её дни в суровом и ещё малознакомом Петербурге. Высокая, с правильными чертами лица и ясным взглядом голубых глаз, де Граней всех удивляла своими белыми, как серебро, волосами. При дворе уже знали, что поседела она в несколько дней во время болезни принцессы, когда той было двенадцать лет. У девочки тогда оказалось сильное воспаление лёгких, и врачи не были уверены, что она выживет. В глубокой искренней любви эльзаски к воспитаннице никто не сомневался.
Доброжелательная ко всем де Граней расположила к себе не только царскую семью, но и придворных. В её простоте было что-то очень честное и открытое, это редко можно было встретить при петербургском дворе.
Видя, какие неприятности доставляет принцессе злополучное пятно, де Граней очень страдала. К счастью, к весне краснота стала бледнеть и постепенно совсем исчезла. Но, как говорится, нет худа без добра. Время, освободившееся от празднеств и развлечений, Максимилиана Мария активно использовала для изучения русского языка. Учителем к ней был назначен всё тот же Жуковский, который пользовался исключительным доверием и семьи императора, и самого наследника.
Бывшая камер-юнгфера Анна Яковлева, поступившая после окончания Санкт-Петербургского института на службу к невесте цесаревича в 1840 году, так рассказывает в своих воспоминаниях о первом знакомстве Жуковского со своей ученицей:
«Раз утром вошёл в дежурную комнату мужчина очень высокого роста, довольно полный, с маленькой головой, с гладко причёсанными волосами, со звездою на груди. Появление его меня несколько озадачило, так как с этой стороны никто не имел права войти, кроме царской фамилии и доктора, а о всех остальных должен был докладывать камердинер. Я только что хотела ему это заметить и предложить обратиться к камердинеру, как он весьма вежливо поклонился и сказал:
— Могу ли я вас попросить доложить принцессе, что Жуковский, её учитель, желал бы представиться ей.
Конечно, я была рада исполнить его желание и сама доложила о нём принцессе и проводила его к ней. Я очень была довольна, что мне удалось увидеть нашего знаменитого писателя».
Изучением русского языка гессенская принцесса занялась с большим прилежанием. Язык давался без особого труда, и через несколько месяцев она могла уже изъясняться по-русски. Одновременно шла подготовка и к переходу в православную веру. Священник, назначенный к принцессе, был доволен её усердием и способностями.
Миропомазание свершилось в декабре. Белый атласный сарафан, опушённый лебяжьим пухом, просто убранные волосы и отсутствие всяких украшений — такой предстала принцесса-лютеранка перед священнослужителями Русской церкви. При обряде присутствовали также иностранные принцы и посланники со своими жёнами и дочерьми. На следующий день в присутствии всей царской семьи, российской знати и иностранных гостей состоялось обручение наследника российского престола с немецкой принцессой. Свадьба была назначена на 16 апреля следующего года, накануне дня рождения великого князя Александра.
Длинные зимние вечера коротались за чтением и, конечно, за бесконечными разговорами. Максимилиана Мария любила рассказывать о своём отечестве, родных и друзьях, об обычаях при дворе великого герцога. Невольно она сравнивала жизнь российского двора с родным Дармштадтом. «Два раза в неделю, — вспоминала она, — у нас был парадный стол, за которым непременным блюдом была разваренная треска с картофелем, рублеными яйцами и топлёным маслом. За столом обычно прислуживали женщины, отец говорил: «Мужчины мне нужны как солдаты». Ещё принцесса сообщила, что в Дармштадте имели очень смутное представление о России и российской столице, думая, что зимой люди ходят там в масках из меха, чтобы сберечь лицо от холода, и что на улицах можно встретить волка и даже медведя. Самих же русских считали чуть ли не дикарями, а их обычаи варварскими.
По вечерам часто приходил брат принцессы Александр, приехавший вместе с ней в Россию. Он был годом старше своей сестры. В детстве они не разлучались. Вот и теперь принц Гессенский предпочитал проводить вечера в обществе цесаревича и его невесты. К своему будущему шурину великий князь проникся какой-то особой симпатией, видя в нём много достоинств: привлекательная внешность, строгая военная осанка, весёлый характер, остроумие. Принц играл на рояле, мадемуазель де Граней занималась рукоделием, а цесаревич с невестой проводили время в весёлых разговорах. В девять часов вечера великий князь один или вместе с невестой обязательно наносил визит матери-императрице.
Между тем шла усиленная подготовка к свадьбе. В Зимнем дворце обустраивались комнаты для молодых, готовились подарки. Гессенские девушки к свадьбе своей принцессы вышили по канве шерстью большой ковёр с рисунком, изображающим Дармштадт, замок великого герцога и окрестные виды. (Мария затем пошлёт всем в знак благодарности золотые брошки со своими инициалами, а ковёр повесит в одну из комнат Гатчинского дворца).
И вот этот день наступил, о высочайшем бракосочетании возвестили пять пушечных выстрелов, прогремевших в восемь часов утра. В сопровождении своего штата в комнаты императрицы прошла великая княгиня, где ей надели корону из бриллиантов. Между ними Александра Фёдоровна воткнула несколько веточек живых померанцевых цветов. Маленькую ветку она приколола к груди невесты.
После венчания, которое состоялось в дворцовой церкви, молодые принимали поздравления. Затем был дан парадный обед, завершившийся балом. В конце бала новобрачных проводили в их внутренние покои. Отныне гессенская принцесса, наречённая после принятия православия Марией Александровной, — супруга цесаревича, наследника российского престола.
Скромная, сдержанная в проявлениях своих чувств, юная принцесса поначалу со страхом отнеслась к столь резкому повороту в своей судьбе. Выросшая в уединении и присущей большинству немецких дворов строгости, она была, казалось, испугана, попав в новую для неё обстановку: блестящий пышный двор, один из самых светских в Европе, строгий церемониал, напыщенные сановники, беспрестанные аудиенции с представлением новых лиц, обязательные выезды в театр, строго соблюдаемые визиты и поздравления между царскими особами. Нелегко юной девушке было преодолевать свою застенчивость и смущение, когда она находилась среди своих новых многочисленных родственников и высоких сановников, уже с самого начала старающихся добиться расположения будущей императрицы. Большой поддеряской стала нежная внимательность и забота супруга, которому вся обстановка при дворе была знакома до мелочей. Да и государыня-свекровь отнеслась к своей невестке очень доброжелательно, ведь их помимо всего прочего связывали общие корни на земле немецкой.