дарь сам способен справиться со своими обязанностями. А она… Она обещает сделать все, чтобы убедить его в необходимости даровать народу свободу и конституцию.
Это были не пустые слова, не вежливость утешительницы. Как раз в это время ее отношения с Александром стали налаживаться, и она вполне искренне надеялась, что ей удастся вернуть его к идеалам их юности. Ведь он не мог забыть, как они когда-то вместе мечтали о том, о чем сейчас ее просили будущие мятежники.
Она надеялась. И уже начала. Но не успела…
В начале двадцатых годов, после окончательного разрыва с Марией Антоновной Нарышкиной, Александр словно прозрел. Проводя больше времени с Елизаветой Алексеевной, он понял, какое сокровище потерял. Да, она ему изменила. Но не он ли сам толкнул ее к измене? Это он погубил ее жизнь. Их жизнь. Он наконец понял, насколько необычно ее отношение к нему: незаслуженно оскорбленная, униженная, брошенная ради пустой, легкомысленной кокетки, она ни разу не упрекнула его, всегда приходила ему на помощь в трудные минуты, всегда оставалась верным другом, быть может, единственным… И это вовсе не тупая безропотность, которая часто встречается у русских жен, независимо от того, к какому сословию они принадлежат. Нет, она женщина независимая, гордая. Ни ради того, чтобы сохранить высокое положение, ни ради того, чтобы соблюсти приличия, терпеть она бы не стала. Значит, любила? А он…
И Александр делает все, чтобы искупить вину. Она во всем идет ему навстречу. Между ними возникает безмерная душевная близость, какой обоим так недоставало всю жизнь. Фрейлина Софья Мадатова вспоминала:
Около 1824 года здоровье императрицы заметно ухудшилось; она стала часто прихварывать. Тогда император приказывал обыкновенно вносить в ее комнату свой рабочий стол и просиживал с ней часов по пять в день.
Во время пребывания в Царском Селе государь с государыней обыкновенно обедали вдвоем на колоннаде Камероновой галереи, прислуживавший им гоф-фурьер являлся только по звонку… Император Александр говаривал, что, не имея времени много читать по причине государственных дел, он обязан императрице сведениями обо всем, что выходило в свет любопытного: супруга рассказывала ему о прочитанном во время обеда. Она обладала удивительным даром слова. Это лето было одним из самых счастливых в ее жизни. Но, видно, такова была ее участь: счастье всегда выпадало ей ненадолго.
Начало 1825 года было омрачено резким ухудшением ее здоровья. Возможно, оно было спровоцировано двумя событиями: страшным наводнением 1824 года и сообщением о том, что тайное общество готовит убийство государя. Она не могла этого допустить.
Когда-то она писала матери: «Как только я чувствую, что ему грозит опасность, я вновь приникаю к нему со всем жаром, на который способно мое сердце». На этот раз опасность была реальной как никогда. Она должна была что-то сделать! Но что? Помогло, как это нередко бывает, несчастье: здоровье ее стремительно ухудшалось, она держалась мужественно, но таяла на глазах. Врачи настоятельно рекомендовали провести предстоящие осень и зиму в теплых краях: в Италии, Франции, на юге России. И она решила воспользоваться своей болезнью. Знала: одну Александр ее не отпустит. Вот и решила увезти его подальше от заговорщиков, спрятать, спасти.
Пределы России отказалась покидать категорически. Но почему решено было поехать в известный не самым мягким климатом Таганрог, так и осталось загадкой. Была ли это карающая рука судьбы или они оба считали, что именно там им будет проще осуществить задуманное – уйти в частную жизнь? У обоих этих предположений были и до сих пор остаются сторонники.
1 сентября из Петербурга уехал император, через два дня – императрица. Знали ли они, что покидают столицу навсегда? Большинство документов, относящихся к последним годам царствования Александра, были уничтожены его братом и матерью, а вот письма и записки, которые он каждый день писал жене в дороге и уже добравшись до Таганрога, чудом сохранились. Они полны такой нежности, такой теплоты… Будто торопился, будто боялся не успеть.
Их жизнь в маленьком заштатном городке была настоящей идиллией. Говорили – и не могли наговориться, держались за руки, подолгу гуляли вдвоем. И никакого придворного этикета. Окружающие, люди близкие, преданные, были тактичны, старались не мешать. Им казалось, что перед ними молодожены. Ничто не предвещало беды.
И вдруг – неожиданная болезнь Александра (поехал верхом в Георгиевский монастырь под Севастополем, было тепло, шинель не надел; вдруг подул резкий штормовой ветер – император простудился). Утром 11 ноября он приказал позвать к себе Елизавету, и они в последний раз провели вдвоем, без свидетелей, несколько часов. О чем они говорили, никто не знает. Но именно в этот день императрица написала матери туманное, полное пессимизма письмо:
Где убежище в этой жизни? Когда вы думаете, что все устроили к лучшему и можете вкусить этого лучшего, является неожиданное испытание, которое отнимает у вас возможность насладиться тем лучшим, что окружает нас. Это не ропот — Бог читает в моем сердце, – это лишь наблюдение, до меня тысячу раз сделанное и теперь в тысячный раз подтверждаемое событиями моей жизни.
Как истолковать эти горькие слова? Просто сетовала на болезнь, которая так некстати нарушила идиллию? Но в тот день, 11 ноября, болезнь казалась легким, временным недомоганием. В этом единодушны все, кто в разное время писал воспоминания о таганрогских событиях. Пли именно в этом разговоре он поделился с ней желанием уйти из привычного мира, попросил у нее помощи? Достоверно известно лишь то, что именно в этот день она прекращает делать записи в дневнике, в котором раньше детально описывала все подробности его болезни.
По воспоминаниям свидетелей, она была рядом с ним в последние минуты его жизни. Держала его руку. Когда все было кончено, закрыла ему глаза, опустилась на колени и долго молилась… В этом показания свидетелей не расходятся. Зато во всем остальном (от описания хода болезни, ее симптомов до результатов вскрытия) расхождений, противоречий, недомолвок столько, что они дают основания для споров – то затихающих, то снова возникающих. Действительно ли Александр Павлович скончался 19 ноября 1825 года в Таганроге? Его ли забальзамированное тело везли через всю Россию и 13 марта 1826 года похоронили в Петропавловском соборе в Петербурге? Или похоронили вместо него кого-то другого, а он вовсе не умер, но, тяготясь державой, ушел с посохом в неведомую даль, чтобы спустя много лет появиться в Сибири под именем старца Федора Кузьмича?
Серьезные историки, сторонники обеих версий, написали немало статей и книг (Н. К. Шильдер, В. В. Барятинский, Н. М. Романов), привели в подтверждение своего мнения огромное количество доводов, в большинстве весьма убедительных. Но к общему решению так и не пришли. Не раз уже в конце XIX и в XX веке говорили о том, что точку в споре может поставить изучение останков, лежащих в гробнице в Петропавловском соборе. Но решение об эксгумации так и не было принято. Зато появился слух, что могилу якобы вскрывали, гроб открывали – он оказался пустым. Очередной слух, ни одним очевидцем не подтвержденный. Более того, возник еще один слух: будто Елизавета Алексеевна тоже не умерла, вместо нее тоже похоронили другую, а она ушла в Сырков монастырь Новгородской губернии, где провела затворницей в молчании 20 лет под именем Веры Молчальницы. Хотя свидетелей ее смерти более чем достаточно, и вряд ли возможно было их всех уговорить скрыть ее уход, подмену тела… Да и зачем? Кто помешал бы безутешной вдове императора, не таясь, уйти в монастырь?
К слову, личность Веры Молчальницы была установлена: звали ее Верой Александровной Буткевич. Аристократка, оставшаяся без средств к существованию и без всякой надежды на поддержку, ушла в монастырь примерно в то время, когда скончалась Елизавета Алексеевна. Но если бы даже не стало известно, кто скрывается под именем Веры Молчальницы, тайный уход Елизаветы в монастырь представляется абсолютно невозможным.
Александр – другое дело. В России прецедента отречения не было, да он был и не нужен. Более того, для династии он был опасен. Александру просто не позволили бы публично отречься и уйти в частную жизнь. А он о такой жизни мечтал. И в юности, и в последние годы. Его злополучная последняя поездка из Таганрога в Крым как раз и была связана с этой мечтой: он купил у графа Кушелева-Безбородко Ореанду, изумительной красоты место на берегу моря, недалеко от Ялты. Сказал: «Я скоро переселюсь в Крым. Буду жить частным человеком. Я отслужил 25 лет, и солдату в этот срок дают отставку». Возможно, он решился.
Но мне все же кажется, что эта покупка – еще одно свидетельство, что Александр действительно скончался в Таганроге. Слишком расходится его «превращение» в Федора Кузьмича с тем, о чем он мечтал, к чему определенно готовился. Разумеется, он мог передумать, мог решить воспользоваться болезнью. Но без помощников в таком случае не обойтись. Кто-то ведь должен был найти труп, который можно было выдать за тело Александра, да и близкие должны были вести себя так, чтобы у окружающих не возникло сомнения в его смерти. Такие люди рядом были. Это ближайший друг императора генерал-адъютант Петр Михайлович Волконский, лейб-медик баронет Виллие и доктор Тарасов. Но что они могли без Елизаветы Алексеевны? Кто бы ни лежал в гробу, только ее искренняя скорбь могла убедить: государь умер. Смогла бы она так сыграть? Не сомневаюсь. Ведь она и в самом деле навсегда прощалась со своим любимым. А вот могла ли согласиться участвовать в такой мистической драме? Мне кажется, это противоречило ее характеру – она не любила, да и не умела лгать. Но вместе с тем разве могла она отказать ему в просьбе, в том, что было для него так важно?… Нет ответа.
Она оставалась в Таганроге, а в это время в столице происходили события, которые могли изменить будущее России. И ей в этих событиях отводилась не последняя роль. В канун восстания 14 декабря 1825 года группа декабристов снова высказалась за возведение на престол Елизаветы Алексеевны. В их числе был Владимир Иванович Штейнгель, герой Отечественной войны, автор появившихся в печати вскоре после победы «Записок касательно составления и самого похода Санкт-Петербургского ополчения против врагов Отечества в 1812 и 1813 годах с кратким обозрением всех происшеств