лько великий князь выздоровеет настолько, чтобы жить со своей женой, ей предъявили доказательства того состояния, в котором великая княгиня должна была оставаться до сего времени? Что это, демонстрация, рассчитанная на публику, которая должна быть уверена: великая княгиня невинна; будущий ребенок, без всякого сомнения, – отпрыск Петра Федоровича? Или все, рассказанное Екатериной про разговор с Чоглоковой, который был не чем иным, как лишь слегка замаскированным сводничеством, – ложь? Но зачем ей было лгать? Для спасения собственной репутации? Но это ее никогда особенно не заботило. Более того, в «Записках» она вполне определенно намекает, что отцом ребенка был Салтыков. Непонятно, тем более что доказательство невинности великой княгини Елизавета получила.
Свидетельствует Шампо:
Между тем наступило то время, когда великий князь мог жить с великой княгиней. И так как, будучи задет словами императрицы, он пожелал удовлетворить ее любопытство в интересовавших ее обстоятельствах – и утром после брачной ночи отослал государыне в собственноручно запечатанном ларце доказательства благоразумия великой княгини, которые Елизавета желала видеть (понятно, что речь идет о каплях крови на простыне. – И. С.).
Способы получить такие доказательства женщины знали с древности, обмануть совершенно неопытного в этом отношении Петра Федоровича было нетрудно, тем более что он наверняка поверил в невинность супруги, иначе, учитывая их, мягко говоря, не слишком нежные отношения, не стал бы выгораживать ее перед тетушкой. Но ведь можно предположить и другое: доказательства были подлинными, до той ночи интимных отношений с другими мужчинами у Екатерины не было. Загадка.
К слову сказать, многие писавшие о Екатерине обвиняют ее в том, что она в своих «Записках» злонамеренно исказила светлый образ своего супруга, изобразив его виновником их неудавшегося брака и тем самым оправдывая его незаконное свержение и убийство. Главная «улика» против Екатерины – противоречия в ее рассказах о Петре. Мол, то она рисует его импотентом, то – ловеласом, не пропускающим ни одной юбки. Из этого противоречия (мнимого!) следует вывод: и то и другое – ложь. Трудно допустить, что историки не знают о заболевании Петра и о его излечении: сведения эти с последней четверти XIX в. были вполне доступны исследователям. Просто эту информацию игнорируют. Если ее учитывать, все написанное Екатериной получает подтверждение: до обрезания Петр – импотент, после – ловелас (наверстывает упущенное). Значит, если главный аргумент сомневающихся в правдивости «Записок» ложен, воспоминаниям Екатерины все же можно доверять?
Но вернусь к году 1754, десятому году пребывания бывшей Ангальт-Цербсгской принцессы на русской земле. Наконец-то она после долгих злоключений родила сына, будущего наследника российского престола. Этот день мог быть счастливым, каким он и становится для большинства женщин. Но ее лишили этого счастья. Потом большинство исследователей будут вскользь отмечать (сочувствуя бедному Павлу), что у нее не было развито материнское чувство. Неудивительно. Роды были очень тяжелыми. Но это материнских чувств обычно не убивает. Дело в другом. Как только новорожденного обмыли, присутствовавшая при родах Елизавета унесла мальчика к себе и показала его матери только через шесть недель, и то всего на несколько минут. Екатерину лишили самого первого, рождающего взаимную любовь, контакта с сыном, что не могло не подействовать на ее психику, как бы она ни гордилась тем, что нервы у нее железные.
Самое страшное началось после того, как императрица покинула комнату роженицы. За Елизаветой последовали все. Молодая мать осталась одна. Никто не принес ей даже стакана воды. За стенкой пировал «счастливый отец». Она слышала пьяные крики, пыталась позвать на помощь. Никто не отозвался. Не слышали или ждали, когда она умрет?
Тайком заглянула искренне любившая Екатерину Владиславова. Воды не подала, на просьбу перенести ее в спальню из комнаты, в которой гулял жуткий сквозняк, ответила шепотом, приложив палец к губам: «Не велено». Екатерина должна была умереть: сделала свое дело, родила желанного наследника – больше не нужна. Она очень хорошо поняла это в те дни, когда была между жизнью и смертью. И никогда не забыла. Об этом не мешало бы помнить и тем, кто обвиняет ее в жестоком отношении к мужу.
Ее спасли не врачи – спасла воля к жизни. Может быть, и та кровь – русская кровь, – которая, возможно, в ней текла. Будь она послабее, не поднялась бы. И история России была бы другой.
Когда выяснилось, что она сумела победить болезнь, молодой матери на золотом подносе принесли указ императрицы, которая дарила ей 100 000 рублей и некоторые драгоценности. Ей платили за муки. Сделали это не сразу по простой причине: может, не выживет – и платить не придется. Правда, драгоценности были такие, что Екатерина уверяла, будто ей стыдно было бы подарить их и своей горничной. А вот деньги порадовали: у нее накопилось много долгов. Только радовалась рано: через несколько дней казначей ее величества попросил отказаться от денег. Дело в том, что Петр, узнав о полученной ею сумме, пришел в ярость: ему должны заплатить не меньше! Елизавета приказала удовлетворить требование племянника. А вот денег в казне не оказалось. Ни копейки. История сама по себе достаточно примечательная. Но есть в ней и не лежащий на поверхности смысл. Почему Петр так нагло требовал денег за рождение сына? Был уверен в своих заслугах, в том, что он действительно отец? Или шантажировал тетушку, угрожая рассказать о своей непричастности – открыть незаконность новорожденного? Опять загадка.
Вообще ребенок Екатерины – одна из самых трудноразрешимых (хотя при современных возможностях науки все-таки разрешимых) загадок истории царской династии, а значит, и истории России. Существует четыре версии происхождения Павла Петровича Романова. Согласно первой, официальной, но не вызывающей доверия у большинства исследователей, его отец – законный супруг Екатерины, внук Петра Великого, Петр Федорович, будущий император Петр III. Самый серьезный аргумент «за» – редкое сходство Павла с Петром, не столько внешнее, сколько психологическое, нравственное. Из этого следует, что все последующие российские государи (а все они – прямые потомки Павла) – Романовы.
По второй версии, отец Павла – Сергей Салтыков. Именно у этой версии больше всего сторонников, тем более что она почти прямо подтверждена самой Екатериной. Правда, ее противники недоумевают: как у весьма привлекательной Екатерины и признанного красавца Салтыкова мог родиться такой сын? На это можно было бы ответить, как через 45 лет после рождения Павла на подобный вопрос, заданный уже им самим, ставшим императором, относительно внешности своей первой внучки ответила графиня Шарлота Карловна Ливен: «Господь всемогущ». А можно вспомнить старшего брата Сергея Салтыкова, Петра. Он был курнос до безобразия. Выходит, курносость в роду Салтыковых присутствовала. Но если отец – Салтыков, значит, ни в одном российском императоре после Петра III не было ни капли крови Романовых.
Третья версия, не имея много сторонников, все же повторялась из века в век. Будто бы Екатерина родила мертвого ребенка, а так как ждать появления наследника Елизавета Петровна больше не желала, то был послан курьер, чтобы срочно найти новорожденного. И нашел. В пригородной деревушке, в семье бедного чухонца. Заплатил родителям деньги, каких те никогда не видывали, и привез ребенка императрице. Главный аргумент сторонников этой версии – внешность Павла. А еще – равнодушие к нему Екатерины. Будто чувствовало сердце, что это не ее сын. В этом случае, как и в предыдущем, все наши цари – не Романовы.
Четвертая версия, пожалуй, самая невероятная. Будто бы Павел был сыном самой Елизаветы, которая подменила его на ребенка, рожденного Екатериной. В пользу этой версии говорит прежде всего то, что Елизавета сразу отняла новорожденного у матери, а также ее страстная, экзальтированная любовь к мальчику. Если принять эту версию, то все российские государи – прямые потомки Петра Великого, Романовы.
Вторая и третья версии крайне невыгодны царствующему дому. Первая стала официальной. Четвертая могла сгодиться на всякий случай. Неблаговидный поступок дочери Петра можно простить, зато незыблемым остается главное: бессменность династии Романовых. Недаром было предпринято все, чтобы «Записки» Екатерины не увидели света. Их удалось опубликовать только в конце XIX века, на закате империи.
А вот Екатерина предпочитала вторую версию. Почему не промолчала о связи с Салтыковым, ведь эта связь – пятно на ее репутации? Может быть, просто проговорилась в порыве откровенности? Нет. Слишком серьезна тема, слишком умна Екатерина. И дело не в репутации. Это для нее – пустое. Дело в праве на власть. Ей выгодно было, чтобы все знали: Павел – вовсе не сын покойного законного императора и потому никакого права наследовать тому не имеет. Сын может наследовать только ей, матери. Она становится основоположницей династии!
А Салтыков просто выполнил свою функцию. Она его едва ли любила. Просто пришло время стать женщиной, просто он был настойчив и очень красив. Ситуация вполне обычная. К тому же ее призвали таким, не самым противным способом решить задачу государственной важности!
Оправившись после родов, она узнала, что Салтыкова отослали в русское дипломатическое представительство в Швеции. Встретила это известие спокойно: у нее по-прежнему нет мужа, у нее отняли ребенка. По сравнению с этим потеря не любимого, а всего лишь любовника – мелочь.
Зато никто не может отнять у нее самых мудрых, самых любимых собеседников и советчиков – книг. И она читала с упоением, погружаясь в мир высоких идей, удивительных, неожиданных, смелых мыслей. Это было время ее стремительного интеллектуального и нравственного взросления.
К тому же после рождения сына надзор за великой княгиней был несколько смягчен, у нее появилась хоть какая-то возможностей общаться с людьми, которые были ей интересны. Вот тогда-то и встретила она свою первую любовь. Это был граф Станислав Август Понятовский, польский аристократ, неотразимо элегантный, изысканно красивый, блестяще образованный, желанный гость знаменитого парижского салона мадам Жоффрен (с ней Екатерина, уже став императрицей, будет вести оживленную переписку). Будущий король Польши пока был всего лишь сотрудником английской дипломати