А в подмосковной дачке сидела Эвлалия в пышном серебристом наряде.
96
– «Капитана Лапушкина? Извините, а кто его спрашивает? Соколова, Екатерина Витальевна?.. По какому вопросу? Ах, личному?.. Знаете ли, Николая Евгеньевича сегодня не будет. Что ему передать? Нет, номер дать не могу, не положено»…
Сержант Мардохеев повесил трубку и занялся рутинной канителью с бумагами. Нужно было оформить все протоколы, касавшиеся сегодняшнего инцидента вокруг будущего кафе «Ай-лю-лю». Дело, в общем-то, ясное. Две фирмочки с криминальным душком не поделили лакомую территорию и вступили в вооруженный конфликт. Один раненый (средней тяжести), двое задержанных, один беглый, уже объявленный в розыск – некто Хряков Рогдай Адольфович. Его пуля слегка контузила Лапушкина, и тот на миг потерял сознание; видимо, в этом время бандит перепрыгнул через канаву и скрылся в зарослях дикой малины, ольхи и черёмухи, а потом растворился в толпе гуляющих.
Прибывший на место инцидента врач «Скорой» констатировал обморок, вызванный нервным и физическим перенапряжением – Лапушкин гнался за Хряковым по июньской жаре со всех ног и испытывал сильный стресс, поскольку боялся упустить негодяя и причинить невольное зло мирным посетителям парка. Больному был рекомендован покой – по крайней мере, до понедельника, когда ему надлежало явиться к своему участковому доктору и уточнить диагноз и способ лечения.
Разобравшись немного с бумажками, Мардохеев решил, что может позволить себе перекур. Лапушкин категорически не курил и успел приучить подчиненных к тому, чтобы, если кому невтерпёж, выходили на улицу. К тому же их «дочь полка», премилая, исполнительная, но безграмотная Леся Птицына, тоже не выносила табачного дыма – у неё была аллергия. И хотя сейчас Мардохеев остался один в кабинете, он всё-таки запер дверь на ключ и вышел на крыльцо.
У ступенек сидел забавный такой пуделёк. Вероятно, породистый, но неухоженный. И, похоже, голодный. Он взыскующе провожал глазами каждого входящего и выходящего из отделения, будто ждал хозяина или хозяйку. Бросили его, что ли? Или сам потерялся?..
«Фьюти-тю!» – посвистел Мардохеев.
Пудель выразительно взглянул на него и неожиданно встал на задние лапки.
«Ну и цирк!» – удивился сержант и прищёлкнул пальцами, подзывая собачку поближе.
Тот охотно исполнил его приказание, подползя по-пластунски и завиляв некупированным хвостом.
«Дрессированный, не иначе!» – умилился милиционер, опускаясь на корточки: – «Лапу дашь?»…
Пудель сел и дал ему лапу.
«А левую?» – попросил Мардохеев.
Собачка послушно сменила лапу и оскалилась в белозубой улыбке.
«У, какой симпатяга!» – умилился служитель порядка, привычным щелчком отбросил окурок и почесал у пса за ушком.
Тот чихнул (вероятно, от пальцев сержанта слишком сильно несло табаком), но изобразил на морде блаженство.
«Ишь ты! А ещё что умеешь?» – спросил Мардохеев. – Через палочку прыгнешь?
Собака кивнула.
Изумлённый милиционер поискал глазами что-нибудь подходящее, и не нашёл ничего, кроме как сломать ветку с куста сирени, росшего возле крыльца.
«Ну-ка, ап!» – скомандовал он пудельку, выставив ветку перед его кучерявой грудкой.
Пёсик прыгнул, сделал грациозный пируэт и скакнул назад.
«Ма-ла-дец!» – с характерной для циркачей расстановкой похвалил Мардохеев.
Пудель сел, всем своим существом выражая ожидание должной награды.
Мардохеев порылся в карманах. Ничего съедобного не было. А припасённый для перекуса бутерброд с ветчиной и сыром он давно уже сам смолотил. Впрочем, кажется…
Он же явственно помнил, что у Лапушкина в его сейфе зачем-то лежал пакетик с сухариками «Собачье счастье». Даже если это был предмет из описи, ничего не случилось бы, если бы Мардохеев скормил сухарики пуделю, а потом заменил их другими: такие выставлены едва ли не в каждом ларьке.
Пёс устремился за ним, и сержант решил закрыть глаза на маленькое нарушение – ну, подумаешь, собачку впустил, ведь она такая воспитанная, ничего не испортит, никого не укусит… Дежурный у входа болтал по сотовому с подружкой и только кивнул Мардохееву, а на пуделя не обратил внимания.
Коридор был пуст. Обыватели, не занятые перестрелками и коммерческими конфликтами, дружно переместились поближе к природе, и в милиции не толклись ни родственники пропавших старушек, ни старушки с доносами на шумливых соседей, ни владельцы вскрытых квартир, ни другие обиженные и оскорблённые.
Мардохеев зашёл в кабинет. Код от сейфа он знал. Пакетик лежал на виду.
Сержант вынул его и умело раскрыл. Три округлых сухарика выскочило, закатившись под стол.
«Доставай-ка, друг, сам!» – приказал он пуделю.
Тот не заставил себя упрашивать.
Пока он хрумкал добычей, Мардохеев понюхал сухарики.
Пахло вкусно. Интересно, что будет, если это съест человек? Не отравится же? И не превратится в собаку?..
Мардохеев взял на пробу два кусочка и отправил в уже наполненный слюнками рот.
И…
Через двадцать минут из кабинета вышел гражданин в чёрной шляпе, кремовой рубашке, коричневых брюках с эмблемой «Версаче», подобранных в тон носках и ботинках, с элегантной, хотя и не новой борсеткой в руке.
В кабинете же оказался необъяснимым образом заперт большой светлосерый козёл, неистово блеявший и нанёсший своими рогами значительный материальный ущерб казённой мебели и служебным бумагам (между прочим, опись, аккуратно составленную Лесей Птицыной, он просто сжевал!).
Козла отвезли в зоопарк.
А сержант Яков Климович Мардохеев бесследно исчез.
Нигде его не было.
97
– И всё-таки мне не понятен механизм этой фантасмагории, – озабоченно проговорил за вечерним чаем Аркадий Сергеич.
– Помилуй, какой у фантасмагории может быть механизм? – спросила с обычной своей философской флегмой Наташа. – Я думаю, надо принять всё это как данность и научиться жить, так сказать, на два дома.
– Нет, логика есть везде, даже в фантасмагориях! – возразила Аэлита Касимовна. – Поддаются ведь психоанализу сны и кошмары. А уж в литературных произведениях действует многоуровневая система аллюзий, метафор и смыслов.
– Это не просто литературное произведение, – напомнил Громов. – Родя прав: обычно Гамлеты с черепами в руках просто так не разгуливают по улице.
– А их аналоги – сколько угодно! – не сдавалась его супруга.
– Но где у нас чей аналог? – включился в разговор Родион. – Кто оригинал, а кто копия? Если миры параллельны, то свой клон должен быть у каждого из участников этих событий.
– В самом деле, – поддержала его принцесса Эвлалия. – Симметрия явно нарушена. Откуда взялся, к примеру, и кому соответствует Николай Евгеньевич Лапушкин?
– Никому, – отвечала Наташа. – Это образ всецело идеальный, а потому фантастический.
– Фантастичнее Гронта? – поддел её Родион.
– Конечно, – невозмутимо согласилась она. – Гронт – вполне типичный волшебник. А таких ментов, как Лапушкин, не бывает. Даже в сказочном мире.
– А откуда он взялся, могу догадаться, – сказала Аэлита Касимовна. —Литературными его прототипами интуитивно или сознательно послужили Дон Кихот, Макар Девушкин и Дядя Стёпа, а в кино – Юрий Деточкин и любимый Наташенькин сериальный герой, комиссар Коломбо.
– Да, но я не вижу в том мире ни Наташи, ни Аэлиты Касимовны, – не сдавалась Эвлалия.
– Ты и в этом мире их встретила только недавно, – возразил Родион. – Может, всё ещё впереди!
– Нет. У мага Аскания нет ни дочери, ни жены. При его ремесле и характере такое просто немыслимо.
– Бедный он человек, – пожалела Наташа. – Может, он потому и вредничает, что ощущает свою ущербность и неприкаянность?
– Он безнадежно влюблен в мою мать Килиану, – тихо проговорила Эвлалия.
– Вот видишь! – продолжал своё Родион. – А в этой реальности Аркадий Сергеич даже не знаком с твоей матерью. Зато знает мою, про которую в том мире – ни слова.
Громов вдруг смутился и чуть покраснел.
– Ты… что? – подняла брови Аэлита Касимовна.
– Ничего, – совладал он тотчас с собою. – Тебе показалось.
– Да, как-то всё сумбурно сложилось, – развела руками Наташа. – Я думала, это лишь оттого, что писатель я очень неопытный, к тому же, сочиняя «Принцесс», откровенно дурачилась. Но, видимо, дело не в моём вопиющем дилетантизме. События этих дней развиваются всё стремительнее и совершенно не по сценарию. По-моему, даже с книжкой есть расхождения.
– А экземплярчик у тебя где-нибудь завалялся? – спросил Аркадий Сергеич. – Притащи, мы сличим.
Наташа сходила наверх, в мансарду, и вернулась с книжкой в руках:
– Вот, пожалуйста. Самой любопытно. Давно туда не заглядывала.
Эвлалия взяла знакомый томик «Принцесс», перелистала несколько главок и изрекла с нескрываемым ужасом:
– Это… не то!
– Как – не то? – удивилась Наташа. – Или у тебя другой вариант? Может, дедушка переиздал в новой версии? Файл-то был у него!
Но сличить оба текста оказалось сейчас невозможно.
Клава оставила свою книжку дома, в Москве.
– Давай позвоним и спросим, – предложила Аэлита Касимовна.
Её муж набрал длинный номер, связывавший подмосковный посёлок с черноморской деревней.
Сергей Аристархович не отвечал.
– Он, наверное, на море, рыбачит, – улыбнулся Громов. – Позвоним попозже. А сейчас давайте проветримся! Нам всем очень не помешает небольшой променад перед сном.
98
Телефон в квартире Лапушкиных надрывался. Ему вторил валявшийся на подзеркальнике сотовый. Но никто не брал ни одну из трубок: вся семья была за городом.
Раскалились и все милицейские телефоны и рации.
На ноги была поднята милиция не только одного района и округа, но и всего мегаполиса. Компьютеры, факсы и принтеры без устали размножали портреты бежавшего из психбольницы Гроссмагуса, исчезнувшего сержанта Якова Климовича Мардохеева и скрывшегося бандита Рогдая Адольфовича Хрякова. Отряды ОМОНА геройски отбивали атаки оголтелых писак и телевизионщиков, штурмовавших Первоапрельское отделение и знаменитую клинику, в которой лежал профессор Иван Иванович Клейнтойфель, временно превратившийся в обычного пациента (впрочем, не слишком обычного, поскольку его палату охра