Куда их? А! В большом «ларце с воспоминаниями», почивавшем на стеллаже в изголовье дивана, им самое место. Здесь Дина хранила всякие мелочи, которые казались ей символичными: тонкий серебряный крестик, бронзовую монетку с изображением Афродиты, ракушки, красивую большущую пуговицу, пластикового эльфа без крыла, выброшенного кем-то на асфальт — «Как я», — подумала тогда Дина и подобрала. Крышка деревянного ларца захлопнулась, скрыв «сокровища», а девушка снова отправилась в ванную — еще раз помыть руки.
Она вернулась в комнату — теперь только спать! Едва коснувшись щекой мягкой подушки, Дина провалилась в пуховую перину сна.
За секунду до пробуждения она летала над океаном, а потом с удовольствием погрузилась в теплые волны. Было хорошо и спокойно от ощущения поддержки и мягкой уверенности — рядом кто-то плыл. Размытая большая фигура излучала любовь. И невысказанные вслух слова лились со всех сторон: «Камни несущая! Ты готова! Твой путь начался сегодня, пройди его до конца!». Дина попыталась оглянуться, но ничего не смогла разглядеть сквозь яркое, искрящееся облако света. А вода, обнимая ее тело ласковыми бирюзовыми руками, выталкивала на поверхность. Хотелось понежиться еще немного в этом восхитительном чувстве. Но нет — она проснулась.
Телефон на тумбочке трезвонил, как оглашенный. Дине не удалось снять трубку сразу — не смогла дотянуться. Пытаясь достать рукой телефон, девушка уголком глаза скользнула по отражению в зеркале напротив и ахнула. Ее тело не лежало, как обычно, а зависло над диваном почти в метре. Махровая простыня свисала с ног, как занавеска. «Быть не может. Наверное, я еще сплю», — подумала Дина. Телефонный звонок умолк, и она тихонечко опустилась вниз. «Приземлилась». Да, теперь и зеркало отражало то же самое. Не зная, что и думать, девушка свесила ноги на пол, обратив внимание, что левая рука сжимает пять крошечных камней. «Мистика! Я же помню, как спрятала их…». Замешательство прервал мобильный — звонили из редакции. Стараясь, чтобы голос не казался сонным, Дина серьезно произнесла:
— Я слушаю.
— Привет! Ну, и куда ты там пропала? — на том конце послышался знакомый грубоватый голос. — Звоню тебе, звоню…
— Здравствуй, Света! Я прошу прощения, никак не доделаю иллюстрации, — повинилась Дина, — у меня дедушка сейчас в больнице. Приходится дежурить ночью, а днем отсыпаюсь.
— Надеюсь, ничего серьезного у дедушки? — вежливо, но сухо спросила заказчица.
— У него рак, — вздохнула Дина.
— О, Господи! — у Светланы смягчился голос. — Не дай Бог! Ужас какой! Ну, тогда не буду тебя дергать, хотя сама знаешь, иллюстрации к статье подождут еще максимум неделю, а потом надо сдавать журнал в верстку.
— Да-да, конечно.
— Ты скажи, если не можешь, я отдам работу еще кому-нибудь.
— Нет, что ты! Я доделаю, — поспешила ее заверить Дина, — мне совсем немножко осталось! Дедушку со дня на день выпишут.
— Договорились, — сказала Светлана. — Делай, но не затягивай. А то с меня начальство три шкуры сдерет. Я вот и в выходные пашу.
— Пару дней, и иллюстрации будут у тебя! Спасибо, что понимаешь!
— Да, ладно! Ты там держись. Пока!
— До свидания! — Дина с облегчением положила трубку. Не потерять бы работу! И так лишних денег не водилось. А с журналом «Занимательная наука» работать — одно удовольствие: включай фантазию и твори от души. Куда интереснее, чем сухие вывески и баннеры для рекламных агентств!
Дина еще раз недоверчиво посмотрела на зеркало — ей приснилось или она парила на самом деле?
Открыв крышку ноутбука, Дина принялась колдовать над иллюстрациями. Вдруг она вспомнила об эскизах, которые делала еще в прошлом году, тогда заказ отменили, а теперь они наверняка подойдут! Подставив стул, Дина потянулась за альбомом на верхней полке стеллажа, но тот выскользнул из рук. Из-под картонной обложки рисунки выпорхнули, как мотыльки из банки. Времени было в обрез, и Дина, досадуя, начала собирать их с ковра: рисованные лица, наброски и черновики. Последним она подняла рисунок, о котором давно старалась забыть. При взгляде на портрет юноши кольнуло сердце — несколько лет назад она нарисовала своего будущего сына…
В среднерусском городе Задонске, напоенном сладким воздухом и родниковой водой, в Соборе мужского монастыря Дина увидела «Спаса Нерукотворного». На иконе за высокой колонной Иисус был необычным, совершенно живым — будто не из-под кисти иконописца возник лик на дереве, а кто-то сфотографировал его. Чистый взгляд с образа светился искренностью. Время растворялось в безмолвной полутьме храма, погруженного в запах свечей и благовоний. В восхищении Дина надолго задержалась возле «Спаса».
А потом, по дороге домой в раскаленном от жары поезде она постаралась перенести на бумагу то лицо. Юноша на Динином портрете вышел не таким, как на иконе, но художнице понравился. Даже в простом карандашном рисунке взгляд получился особенным, наполненным духом. И она решила: «Таким должен быть мой сын…, когда вырастет».
Дина считала, что главное для женщины — быть матерью. Но если это невозможно, что делать? Она не знала. Материнство как высшее предназначение женщины ей было не дано. Приговор врачей сначала показался просто словами. В тот день их смысл, их безнадежность Дина осознавала постепенно. И в груди разливалась свинцовая тяжесть, просачиваясь в живот, стекая по спине. «Этого не может быть со мной», — думала Дина, изо всех сил отбиваясь от невыносимой реальности. «Если я не могу, то зачем мне так хочется родить? Зачем?! В чем смысл?!…» Ненадолго тонким лучиком осветила мысли хрупкая, глупая надежда: «А вдруг случится чудо?! Бывают же на свете чудеса?! Бывают! Почему не со мной?!» Но под серым небом ноября мечта о волшебстве потухла, уступив место воющей тоске. А потом ее оставил муж: «Наш брак не имеет смысла. Прости! Я хочу иметь своих детей!» — объяснил Дине обожаемый Пашка, полоснув по сердцу. За ним захлопнулась дверь, и мир обрушился.
Дабы не сойти с ума и не быть похожей на женщину, раз вот такая она — «полуженщина», Дина состригла роскошную косу. На помойку полетели платья, юбки и косметика. Больше года после развода ее видели только в бесформенных джинсах, мужских свитерах и грубых ботинках, угрюмую, с посеревшим худым лицом. Но со временем она начала оттаивать, смиряясь со своей участью.
Сейчас на Дину обрушились воспоминания — горькие, ноющие. Ей почти тридцать, и нет никакой надежды. А с портрета все смотрит этот прекрасный мальчик, который мог бы появиться, если… Нет в ее судьбе «если»! Она вздохнула: «На все Воля Божья», поцеловала портрет, казавшийся родным с первой минуты, и спрятала снова.
Дина выбрала нужные эскизы и пошла на кухню, чтобы успокоить себя чашкой чая и чем-нибудь сладким. А то всю колотит, и опять ночь не спать…
Выйдя на улицу, Дина удивилась — в своих переживаниях она совсем позабыла, что в городе праздник. Подгулявшая молодежь веселилась во дворе. На столбах вдоль дорог загоралась иллюминация, георгиевские ленточки развевались на антеннах проезжающих мимо машин и на дверях киоска на остановке. По дороге в онкодиспансер Дина купила у добродушной старушки традиционный букет из тюльпанов и сирени — поздравить деда.
В ухоженном больничном дворике группки больных и посетителей грелись на лавочках под вечерним солнцем. Гулкие коридоры, казалось, вот-вот опять столкнут ее с тем незнакомцем. Но нет. Почудилось. Десятая палата встретила привычной духотой и улыбкой дедушки в ответ на поздравления с Днем Победы:
— Спасибо, внученька! — и деда не преминул похвастаться. — А мне разрешили вставать.
— Замечательно! Мы с тобой походим немножко, да? — искренне обрадовалась Дина.
— Как хорошо, что ты раньше пришла. Я уже устала, — поприветствовала племянницу Рита, готовая сдать свое дежурство. — Ты деда контролируй, а то он слишком рвется в бой.
Ничто в палате не напоминало об ушедшем на рассвете Густаве Карловиче. На его кровати появился кто-то новый, опутанный дренажами, капельницами, окруженный родственниками. Рита поманила племянницу кивком из палаты. В коридоре она зашептала:
— Что все-таки утром произошло?
— Густав Карлович позвал меня. Потом начал бредить о церкви, что не та, мол, поэтому и выздороветь не сможет…
— Представь, а он-то, оказывается, иностранец… — не дослушала тетя, сделав большие глаза, — … в смысле был. Я думала, он просто из русских немцев.
И отвечая на вопрошающий взгляд Дины, продолжила:
— Сегодня его вещи приходил забирать мужик из Интерпола, огромный брюнет с шикарной выправкой. Та-акой мужчина! Допытывался, никто ли ничего не слышал. Расспрашивал о последних словах.
— А ты ему про меня сказала? — почему-то забеспокоилась Дина.
— Ага. А что тут такого? — развела руками Рита. — Сказала, что утром дежурила племянница. Дала ему твой телефон. Не звонил?
— Пока нет.
— Я ему сказала, что ты отсыпаешься. Может быть, позже позвонит. — Тетя пожала плечами. — Ты знаешь, видимо, Густав был какой-то серьезной шишкой. Этот красавчик-азиат с парочкой помощников устроили здесь настоящий переполох.
— Странно, — заметила Дина, — не производил он впечатления иностранца, да еще и важного. Мы думали, никому не нужный старик.
— Точно, — кивнула Рита, — я ему вчера за свой счет всякие мелочи в аптеке покупала, а когда они его пожитки собирали, медсестра нашла портмоне с целой кучей евро!
— Патологическая жадность, что ли? У него даже приличной простыни не нашлось за эти два дня, только те, что санитарки принесли. Штампованные.
— Врач интерполовцу сказал, что у Густава снесло крышу, и он все время бредил, — поведала тетя.
«Вот уж наверняка», — подумала Дина, вспоминая подробности этого утра, но вновь промолчала, размышляя, стоит ли что-нибудь говорить представителю из посольства, если тот позвонит.
— Ну ладно, я буду собираться, — сказала тетя.