– По старой русской традиции предлагаю поднять первый тост. За нас. За честных и скромных людей. Тем более, что нас осталось так мало.
– Вы, конечно, знаете, что тост по-английски обозначает обжаренный ломтик хлеба. В старой Англии тост принято было окунуть в вино, прежде чем выпить. Традиция забылась, а слово осталось. Английские корни перешли в русские традиции. Предлагаю тост за дружбу. Дружбу народов!
– А еще за то, чтобы у наших детей были богатые родители!
Мне двадцать четыре недели. Я вешу восемьсот пятьдесят граммов, и мой рост тридцать три сантиметра. Я размером со средний арбуз. Сформированы нервные образования в области уха. Чем дальше продвигаюсь на моем нелегком пути развития, тем больше понимаю, сколько еще впереди. Процессы оказываются комплексными и взаимосвязанными, достижения кажутся незавершенными и неоднозначными. Интуиция практически потеряна, а личность не обретена. Качественный скачок не происходит. Чем больше узнаю о мире и о себе, тем больше запутываюсь и понимаю, что не знаю ничего. Казавшаяся столь четкой задача стать человеком, поставленная мной двадцать четыре недели назад, без конца приобретает все новые и новые грани по мере приближения. С ростом уверенности достижения успеха в физическом развитии теряется надежда на формирование личности. А что такое форма без содержания и кому она нужна?
Глава 26Эти ослепительные бриллианты
Начало двадцать пятой недели из отведенных мне на преобразование в человека. Я могу ощущать. Запах и вкус. С опозданием в несколько часов. Сначала мама распишет все неотразимые прелести явства так, что слюнки текут, а в рот попадет часа через два. Вырабатываю выдержку и терпение. Терпение и труд все перетрут. Мама так говорит. Я могу слышать. Интуицию и мысли – все еще. Речь пока – звук без содержания. Начинаю угадывать первые слова. Но все это противоречиво. Чему верить? Где правда? Могу чувствовать прикосновения и координировать движения. Я знаю, что на этой неделе у меня должны открыться глаза. Это событие завершит круг образования моих органов чувств. Возможно, зрение воссоединит все эти чудесные возможности, приобретенные мной, воедино? Может, тогда все станет на свои места и обретет наконец четкие контуры?
Неясность, как и неорганизованность, крайне раздражает маму тоже. Должно быть, противоречит ее характеру. Она в пятый раз за час достает из сумки зеркальце и уже в десятый раз обещает больше никогда не связываться с туристическими агентствами. Сплошной хаос, а не профессиональный туризм. Мы статуями ожидаем на задворках царского дворца. Могучие атланты, несущие на своих мраморных плечах всю тяжесть планеты Земля и двадцатиметрового балкона, сочувственно смотрят на нас, потерянных лилипутов. Представителя фирмы, которая организует нашу заранее выкупленную экскурсию, нет. Мама накаляется раздражением. Папа рассуждает о непривлекательности Горгоны медузы и печальном конце ее агрессивного могущества. Мама уверена, что главное – это результативность, даже если ей при этом придется змеями обрасти. Она закрепляет солнечные очки обручем на голове, утихомиривая беспорядочно вздыбленные и развеваемые пронизывающим невским ветром рыжие пряди, и мы направляемся к цели.
С противоположных сторон к главному входу небесно-голубого дворца, расписанного сусальным золотом, ведут две бесконечно растянувшиеся вдоль набережной очереди. Одна – для простых, другая – для привилегированных посетителей. Согласно маминой шкале, мы не принадлежим ни к одной из них. Нам с папой ничего не остается, как только стараться не отстать от мамы, скользящей крейсером сквозь людей, охрану и железные перегородки. Ей приходится организовывать все самой. Абсолютная диктатура. Мы бы с папой и рады помочь, но как? Он по-русски не говорит, а меня никто не слышит. Гордо размахивая над головой кроваво-красными билетами, купленными у неявившегося агентства, и используя все подручные средства, включая беременный живот, мама проводит нас в Эрмитаж за пятнадцать минут.
– Дорогой, добро пожаловать в самый прекрасный и великий музей мира.
– А разве коллекции Лувра не превышают Эрмитаж по численности экспонатов?
– Это смотря как считать. Да и кого интересует количество? В искусстве главное ценность и редкость. Как в бриллиантах, мой дорогой. Чистота и преломляемость света.
– Ну, количество-то в бриллиантах тоже имеет значение, и не последнее.
– Тогда уж размер, любимый.
– И количество.
Но мама уже не слышит. Ей не до аргументов. При объявлении, что в нашу экскурсию входит посещение царской сокровищницы, в мамином сознании на секунду воцаряется темнота, пустота и тишина, которая тут же взрывается радужными огнями, золотым сиянием и трубным зовом. Драгоценными переливами отражаются камни, заполняющие кованый сундук. Мы склонились в восхищении и алчности. Переполняет жажда охватить и овладеть. Нас прерывает скрипучий голос белого старца. Сквозь плотную завесу седых волос, бровей и бороды он призывает нас к тщательному выбору и мудрой осторожности, ссылаясь на поколения пророков и мудрецов, которые веками старались постигнуть тайну камней и применить ее на пользу людям. Правильные лечат болезни. Неверные приносят неприятности владельцу. Значение имеет все: знак зодиака, его стихия, характер и даже пол будущего владельца.
Нашу каменную идиллию грез беспринципно разрушает экскурсовод, громогласно врываясь в мамино ухо. Ускоренно прогоняя группу по картинной галерее, он восхваляет русских героев войны 1812 года. Папа восхищается благородством и мужеством. Мама присматривается к камням. Камням в перстнях, на шпагах, в орденах. Вот этот юный и горячий, погиб в пылу сражения. Быть может, надень он правильный перстень в тот роковой день, и жил бы до глубокой старости. А этот герой многочисленных сражений пал жертвой дворцовых интриг. Еще бы, носил женские камни. Яркие и холодные. Не помощники они в мужских распрях. Хотя с другой стороны, искусство плести интриги – женская прерогатива.
Зеленый. Изумрудно-зеленый. Сине-зеленый. Цвет новогодней елки. Благородно зеленый. Бархатно-зеленый. Я хорошо вижу оттенки зеленого мамиными глазами. Интересно, какими их увижу Я? Елки, они у каждого свои. Как, впрочем, и Новый год. Как и бархат. Как и благородство. Как и цвет. Вернее, его восприятие. Оно происходит через глазные нервные рецепторы и кору головного мозга. Особенности строения у каждого свои. Уникальная комбинация наследственности среды формирования и фенотипа. Абсолютного и единого зеленого нет. Сплошной субъективизм. Так ведь Я именно этого и хотело. Попробовать само. Увидеть свой цвет. Свой зеленый. Какой он будет. А как Я его опишу? Захочется ведь поделиться, передать впечатление. Рассказать маме. Надо, чтобы она еще и представила так, как Я рассказало и увидело. У нее же другой Новый год и елка. Но это потом. Мне бы увидеть для начала. Уже немного осталось!
Мы в Малахитовом зале Эрмитажа. Он нам всем нравится. Роскошно-золотой, если смотреть папиными глазами. Каменно-зеленый – если мамиными! Совмещаю точки зрения. Добавляю мысли окружающих. Малахит в позолоте. Золотая лепнина стен богато обрамляет зеленые колонны, камины, столы, вазы, прихотливо разрисованные уникальными, бесконечно и непредсказуемо извивающимися серыми линиями всевозможной толщины и оттенков. Единая серо-зеленая гамма, доступная только гению природы. Натуральная гармония узоров и тонов. Творение рук человеческих. Человеческих? По данным экскурсовода эта малахитовая красота не что иное, как мозаика, искусно сложенная из тончайших каменных пластин руками величайших мастеров. Искусных копировщиков, соперников природы. Каменных дел мастеров. Им-то точно была ведома сила малахита.
Мама считает, что свойства малахита были известны и царям, которые этот зал заказывали. Малахит с древних времен известен как мистический камень, используемый в метафизике. В частности, в качестве защиты против сил зла. Его сильнейшее свойство заключается в создании плотного барьера, защищающего энергию владельца. Он также вдохновляет и помогает начать действовать, воплощать желаемое в реальность. Помогает изменить жизнь. Если, конечно, хочется. Мне очень хочется. Родиться наконец. Он также способствует развитию интуиции и изобретательности. Ну, тут у меня все хорошо, а вот маме обязательно надо. Малахит исцеляет сердца и души, защищая психику. Чудесно. Это для всей нашей семьи самое что ни на есть необходимое. Иначе, боюсь, не дотянем до рождения, нарушимся. Каждому по малахиту на шею.
Мама не разделяет моей практичности. Она мыслит царскими категориями, представляя Екатерину откинувшейся на спинку обтянутого шелком кресла. Холеные белые руки возлежат на подлокотниках. Тихие переливы арфы. Плавно течет великосветский разговор. Полуприкрытые глаза царицы держат на прицеле каждого присутствующего. Они все здесь не случайно. И малахит не случайно. Им предстоит стать участниками революционных изменений, задуманных ею, Екатериной Великой. Давно задуманных. Правильный момент наступил. Время действий. Зеленый камень ее Малахитового зала защитит от сил зла и поможет начать изменения, вдохновив исполнителей ее царской воли на решительные действия. Она все видит, все продумала, все знает. Она впишет свое имя в историю цивилизации. Она – лучшая. Лучшая среди окружающих. Мне не терпится посмотреть на этих окружающих, но мама теряет нить повествования. Пусто. Черно. Вспышка. Ослепительное сияние.
Увлеченные мечтами и сказками, мы не заметили, как, пробежав один из величайших музеев мира, оказались перед дверью. Дверь находится в мрачном подземелье. Она скрывает проход через трехметровую кирпичную стену. Трехметровую в ширину! Или глубину? Не важно. Главное – ужасно толстую. И дверь такая же необъемная и неподъемная. Из кованого чугуна с витиеватыми заклепками. Похоже на крышку старинного русского сундука, только поставленного на попа. И очень толстая. Мама уверена, что открывать придется всей группой. А из щели между дверью и каменным полом бьет в глаза слепящее сияние. Только бы получилось открыть. Так нестерпимо хочется заглянуть. Маме. А папе? Папа не видит препятствий. Он видит железную дверь в конце коридора одного из хранилищ музея. Гид подходит к стене и нажимает на кнопки кодового замка. Мы перед многопудовыми вратами в сокровищницу русск