[345], но два существенных недостатка, присущих этой позиции, значительно снижают ее теоретическую и практическую ценность.
Во-первых, вывод о том, что «суд должен учитывать личность виновного в целом», вообще не связан или же недостаточно связан с реализацией социальных требований, выходящих за рамки целей наказания и соответственно за пределы личностных свойств, характеризующих общественную опасность личности. Поэтому он становится практически не реализуемым ввиду своей широты и неопределенности (невозможно, да и не нужно учитывать при назначении наказания «все то, что характеризует личность в целом»), либо же не вносит ничего нового (по сравнению с сугубо институционным подходом) в решение проблемы, так как назначение целостного познания личности усматривается опять-таки в определении ее общественной опасности[346].
Во-вторых, личностные свойства виновного как объекта назначения наказания и характеризующие их показатели либо вообще не систематизируются, а лишь перечисляются, либо же группируются не по специфическим уголовно-правовым, а по общим основаниям (например, подразделяются на демографические, социальные, психологические и психофизические)[347]. Однако, как отмечается в методологической литературе, интеграция частных показателей в целостные модели, обеспечивающие системную характеристику изучаемых объектов, должна производиться по специфическим критериям, отражающим, в частности, предметно-функциональные и иные особенности объекта[348].
Личность виновного как одно из объективных оснований индивидуализации наказания представляет собой сверхсложную систему по своей внутренней структуре и связям с внешней средой. Она является интегральной совокупностью биогенной, психогенной и социогенной подструктур, а со стороны основных форм жизнедеятельности функционально связана на разных уровнях с экономической, политической и духовной сферами общественной жизни. Поэтому возникает необходимость выделить из всего многообразия личностных свойств, присущих обвиняемому, только те компоненты, которые имеют существенное значение именно для назначения наказания, а не для решения каких-либо иных задач.
Представляется в принципе правильным мнение П. С. Дагеля о том, что в понятие «личность виновного» должны включаться лишь те признаки, которые имеют уголовно-правовое значение[349]. Поскольку изучение личности каждой наукой (а к этой проблематике ныне причастны около двухсот научных дисциплин) не является самоцелью, а выступает в качестве одной из информационных предпосылок для решения специфических познавательных и практических задач, то указание на уголовно-правовую значимость сужает предмет исследования от беспредельного «личность в целом» до более определенного — «личность как объект уголовно-правового воздействия».
Следует, однако, отметить, что в силу недостаточной конкретности понятия «уголовно-правовое значение», оно может интерпретироваться по-разному. Как уже отмечалось, большинство авторов, включая П. С. Дагеля, усматривают единственное или, в лучшем случае, основное уголовно-правовое назначение изучения личности в определении ее общественной опасности, что неизбежно и неправомерно сужает предмет и задачи такого изучения.
Представляется необходимым подходить к конструированию общего понятия «личность виновного как объект назначения наказания» на основе всех социальных требований, предъявляемых к судебной деятельности по применению уголовно-правовых санкций.
Под личностью виновного как объектом применения уголовного наказания следует понимать совокупность социальных, психологических и биологических свойств индивида, признанного виновным в совершении преступления, которые существуют к моменту вынесения приговора и имеют важное значение для выбора меры уголовно-правового воздействия с точки зрения целей и принципов назначения наказания.
Для обеспечения оптимального (необходимого и достаточного) учета в процессе назначения наказания личности виновного особо значимую роль выполняют цели восстановления социальной справедливости, частного предупреждения и исправления осужденного, а также принципы справедливости и гуманизма. Через призму этих социальных требований и следует подходить к решению проблемы типологизации лиц, совершивших одновидовые преступления. В соответствии с ними личность виновного должна выступать в трех относительно самостоятельных качествах и соответственно внешних проявлениях: 1) как носитель общественной опасности; 2) как носитель перспективной полезности; 3) как носитель ретроспективной ценности.
В юридической науке существуют различные подходы к определению понятия «общественная опасность личности». Существует, например, формальное определение этого понятия как специфического правового положения личности, являющегося последствием виновного совершения преступного деяния[350]. Но в действительности, как правильно отмечает П. С. Дагель, общественная опасность личности — это определенное социально-психологическое состояние, а не правовое положение виновного, и является она предпосылкой, а не следствием совершенного преступления[351]. Именно такой взгляд и является господствующим в уголовно-правовой науке.
Некоторые авторы стремятся связать общественную опасность личности виновного с состоянием, существовавшим во время совершения преступления, и к тому же приходят к выводу о том, что это состояние зависит исключительно от общественной опасности содеянного[352].
Представляется, что характер и степень общественной опасности личности, существовавшие во время совершения преступления и нашедшие в последнем более или менее адекватное отражение, вообще не имеют непосредственного отношения к назначению наказания и учитываются лишь при определении такого компонента общественной опасности совершенного преступления, как субъективная направленность преступных действий. Непосредственно суд интересует при назначении наказания лишь та общественная опасность, которая существует к моменту вынесения приговора. Кроме того, определенные рассогласования между общественными опасностями деяния и личности существуют и во время совершения преступления. Как обоснованно отмечал И. Д. Шмаров еще в 1969 г., «степень социально-нравственной испорченности личности может не соответствовать общественной опасности совершенного преступления»[353]. Нельзя, наконец, не отметить, что определение общественной опасности личности исключительно через общественную опасность совершенного преступления вообще снимает проблему самостоятельного учета данной личностной характеристики.
Для уточнения некоторых определений общественной опасности личности требуется также подчеркнуть, что, во-первых, ее сущность состоит не просто в возможности, а в реальной возможности совершения нового преступления, и не всякого преступления, а лишь сходного с прежним по своему генезису (криминологической природе). Таким образом, под общественной опасностью (антиобщественной направленностью) личности виновного следует понимать существующую к моменту вынесения приговора реальную возможность совершения им нового преступления, сходного с прежним по своему генезису.
Для измерения и оценки общественной опасности как определенного состояния личности, позволяющего прогнозировать будущее поведение[354], нужно обратиться к тем факторам, которые генетически связаны с возникновением и изменением этого состояния. Среди этих факторов следует прежде всего назвать субъективные причины преступного поведения, т. е. совокупность отрицательных (криминогенных) личностных свойств, которые сами по себе (при наличии поведенческой антиобщественной установки) или в сочетании с внешней криминогенной ситуацией (при наличии ситуативной антиобщественной установки) способны детерминировать совершение общественно опасных деяний определенного криминологического вида[355].
Проблеме субъективных причин преступного поведения посвящены многочисленные криминологические, уголовно-правовые и исправительно-трудовые исследования, в которых заложен солидный теоретический фундамент для установления основных объективных и субъективных факторов, порождающих общественную опасность личности. Все же представляется целесообразным остановиться на некоторых спорных или недостаточно четко решаемых вопросах.
Существует мнение о преимущественно природной, биопсихической обусловленности общественной опасности личности и соответственно ее преступного поведения. Такой взгляд упорно отстаивается многими западными криминологами, утверждающими, что большинство актов преступного поведения непосредственно вытекает из инстинктов, внутренне присущих человеку от рождения и господствующих над всем человеческим бытием. Даже рост материального благосостояния и другие позитивные социальные перемены рассматриваются как факторы, способствующие проявлению якобы присущих людям разрушительных инстинктов (агрессии, аморализма, стремления к власти и пр.)[356]. Наиболее последовательным и энергичным сторонником личностного подхода к объяснению причин сохранения преступности является И. С. Ной[357]. Концепция И. С. Ноя неоднократно критиковалась в советской криминологической литературе[358]. Остановимся лишь на тех моментах, которые вовсе не рассматривались или в незначительной мере освещались в печати.