1,5% и больше: Греция (2,0), Турция (1,6), Болгария (1,6),
Несколько, преимущественно демилитаризованных, государств теперь держат под ружьем менее 0,5% своего населения, несколько милитаризованных — около 1,4%, но большинство европейских государств имеют показатели средние между этими двумя. Все приведенные цифры — даже относительно «полувоюющих» Греции и Турции — ниже показателя для Швеции, достигшей к 1710 г. пика в 8% военных от числа всего населения. Теперь же при том, что высок процент годных к военной службе мужчин, занятых в производстве, и низок процент в сельском хозяйстве, европейские государства серьезно ограничены в мобилизации дополнительных войск в военное время: поскольку такая мобилизация вынуждает производить существенную переориентацию экономики.
Тем временем так сильно и быстро выросли другие невоенные виды деятельности, что сократилась часть бюджета большинства государств на военные цели, несмотря на громадное увеличение самих этих бюджетов. По данным для тех же (уже упомянутых) стран мы обнаруживаем тенденцию к сокращению в процентном отношении ко всему бюджету средств, направляемых на военные цели, как это видно по табл. 4.4. Относительно каждого государства мы отмечаем долгосрочную тенденцию к сокращению в пропорциональном отношении расходов на военную деятельность.
Таблица 4.4. Военные расходы в процентном отношении к государственному бюджету 1850–1975 гг.
* — даты очень приблизительные.
Источник: Flora, 1983: I, 355–449.
Наконец национальный доход начинает расти быстрее, чем военные расходы. В 1984 г. доля ВВП, определяемая на военные расходы, варьировалась примерно так же, как количество человек, поставленных под ружье (Sivard, 1988: 43–44):
менее 2%: Исландия (0,0), Люксембург (0,8), Румыния (1,4), Австрия (1,2), Финляндия (1,5), Ирландия (1,8), Мальта (0,9);
2–3,9%: Бельгия (3,1), Дания (2,4), Западная Германия (3,3), Италия (2,7), Нидерланды (3,2), Норвегия (2,9), Португалия (3,5), Испания (2,4), Венгрия (2,2), Польша (2,5), Швеция (3,1), Швейцария (2,2), Югославия (3,7);
4–5,9%: Франция (4,1), Турция (4,5), Великобритания (5,4), Болгария (4,0), Чехословакия (4,0), Восточная Германия (4,9), Албания (4,4);
6% и больше: Греция (7,2), СССР (11,5).
Размеры этих расходов определялись противостоянием Соединенных Штаты и Советского Союза. В 1984 г. Соединенные Штаты тратили 6,4% своего колоссального ВВП на военные цели, чтобы соответствовать тратам СССР, который выжимал 11,5% из своей существенно более слабой экономики. Что же касается общего направления развития в Европе, то расходы сокращались: уменьшалась часть населения, находившегося на военной службе, меньшая доля национального бюджета предназначалась на военные расходы, уменьшалась в процентном отношении часть национального дохода, расходуемая на солдат и оружие. Такие изменения стали результатом организационного сдерживания военных и им усиливались. На каждом этапе от патримониализма к брокеражу, от брокеража к формированию национальных армий национальных государств и от формирования армий национальных государств к специализации возникали все новые и серьезные препятствия, ограничивавшие автономность власти военных.
И здесь отступления от выявленного направления развития (отмечаемые на схеме) от схемы соответствуют логике этого развития. Испания и Португалия не были затронуты процессом огражданствления правительства, поскольку военные расходы оплачивались главным образом из колониальных доходов. Здесь по–прежнему офицеров рекрутировали из испанской аристократии, а пехотинцев — из беднейших слоев населения, причем военные офицеры продолжали оставаться представителями короны в провинциях и колониях (Ballbe, 1983: 25–36; Sales, 1974, 1986). Все эти факторы сводили к минимуму возможность согласований (относительно ресурсов для ведения войны) с населением, согласований, на основе которых в других областях постепенно выстраивалась система прав и обязанностей. Возможно, также Испания и Португалия попали в «территориальную западню»: они получили посредством завоеваний громадные (сравнительно с доступными им средствами экстракции) зависимые территории, в результате чего административные издержки поглощали доходы от империалистического контроля (Thompson, Zuk, 1986). Так что положение Испании и Португалии похоже отчасти на положение в некоторых современных государствах третьего мира, где власть удерживают военные.
Разделение государственных функций между гражданскими и военными организациями и подчинение военных организаций гражданским (или наоборот) варьируется по географическим зонам. В большинстве случаев территориальная привязка государственной деятельности, служащей военным целям, решительно отличается от территориальной привязки деятельности по производству доходов. Пока государство действует через захват и получение дани на сопредельной территории, два вида деятельности недалеко отстоят друг от друга; солдаты–оккупанты могут осуществлять наблюдение, управление и сбор налогов. Дальше, однако, четыре потребности тянут в разные стороны: размещение вооруженных сил между местами возможных действий и главными пунктами поставок, размещение государственных чиновников, занятых надзором и контролем гражданского населения, таким образом, чтобы не только полностью покрывать территорию, но и соответствовать особенностям расселения контролируемого населения, пропорциональное распределение деятельности государства по сбору доходов соответственно географии торговли, достатка и дохода и, наконец, распределение деятельности государства, проистекающей из согласований относительно доходов, соответственно географическому размещению сторон, участвовавших в согласованиях.
Очевидно, что география деятельности государства варьируется соответственно этим четырем силам; флоты сосредотачиваются в глубоководных местах на периферии государства, в то время как почтовые отделения распределяются в тесном соответствии с расселением населения в целом, а центральные административные учреждения близко один к другому. Чем больше военное промышленное предприятие, чем больше оно ориентировано на ведение войны за пределами собственной территории, чем шире аппарат экстракции и контроля, поддерживающий его, тем больше расходятся их местоположения (география), тем дальше отстоит идеальная военная география от той, которая обеспечивает вооруженным силам действенный повседневный контроль над гражданским населением.
Эти выявляемые различия по территориям привели к созданию отдельных организаций для каждого вида деятельности, включая разделение вооруженных сил на армию и полицию. Размещение полицейских сил стремится соответствовать географии расселения гражданского населения, а при размещении войсковых соединений обычно изолируют их от гражданского населения и располагают там, где этого требует международная стратегия. По французской модели наземные войска были представлены тремя группировками: солдатские гарнизоны, размещенные так, чтобы это было удобно для целей администрирования и тактических целей. Жандармы (остававшиеся под контролем военных, которых во время войны можно было мобилизовать в армию), размещенные в небольших количествах по линиям коммуникаций и продуманно определенным сегментам территории, и полиция, имевшая местом пребывания крупные сосредоточения населения. Кроме того, солдаты патрулировали границы, охраняли места пребывания национальных властей, участвовали в операциях в колониях, но редко принимали участие в борьбе с преступностью или разрешении гражданских конфликтов.
За исключением главных дорог, жандармы действовали главным образом на тех территориях, где преобладали частные владения, и поэтому они по большей части патрулировали линии коммуникаций и отвечали на вызовы граждан. Напротив, городская полиция контролировала преимущественно общественные территории и ценное имущество на этой общественной территории; соответственно, полицейские в основном стремились осуществлять контроль и оценивать обстановку самостоятельно, без вызова граждан. В конечном счете каждое такое географическое разделение отделяет военную власть от политической и ставит ее выживание в зависимость от гражданских лиц, озабоченных продуктивным сбором налогов, эффективностью администрации, общественным порядком и исполнением политических договоренностей в той же мере, как военной эффективностью (а может, и вместо нее). Эти сложные соображения сильно повлияли на определение границ европейских государств.
Конечно, различия были не только географическими. Как мы видели, люди, которые управляли гражданским населением государства, вынуждены были устанавливать деловые отношения с капиталистами и вести согласования с остальным населением для получения ресурсов, потребных для расширения деятельности государства. Для получения доходов и одобрения (населения) власти создали организации, которые решительно отличались от военных и которые по большей части становились независимыми от них. В Европе в целом эти процессы не препятствовали постоянному росту военных расходов, ни тому, что войны становились все более разрушительными, но они сдерживали власть военных в стране до такой степени, что европеец 990 или 1490 г. удивился бы.
Предшественники национального государства
Китай и Европа
Г. Уильям Скиннер представляет социальную географию позднеимператорского Китая как сплетение двух центральных иерархий (Skinner, 1977: 275–352; Wakeman, 1985; Whitney 1970). Первая строилась, главным образом снизу вверх, и возникла из обмена; ее частично перекрывающие друг друга единицы представляли собой все большие и большие рыночные ареалы, имевшие своими центрами возраставшие по величине города. Вторая, навязанная сверху вниз, была следствием контроля императора; ее вложенные друг в друга единицы составляли иерархию административных юрисдикций. Вплоть до уровня hsien (административная единица)