В бесчестье коренящуюся честь [34]
I
Маленький город Виши был таким же переполненным и неудобным, каким его оставил Ланни Бэдд. С той лишь разницей, что широкая долина реки Алье тогда пылала жаром, а теперь там было очень холодно. Немцы отобрали большую часть топлива Франции и большую часть подвижного состава, и люди страдали от необычайно суровой зимы. Ланни казалось, что ему было комфортно во Франции Виши, только когда он быстро ходил или находился в одной из гостиниц, которые были захвачены для правительственных учреждений.
Он не хотел казаться секретным агентом и не считал нужным афишировать свои родственные связи с президентом Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Он хотел быть частным лицом, зарабатывающим себе на жизнь торговлей произведениями искусства. Поэтому он не стал просить помощи в поиске жилья, а бродил по домам с меблированными комнатами и получал дешёвую меблированную комнату, уплатив владельцу лишнюю сотню франков за ночь, заставив его перебраться в свой подвал. Документы Ланни были в порядке, те пропуска, которые Лаваль получил для него, все еще действовали, хотя сам fripon mongol находился в Париже, куда его доставили немцы для его же безопасности. Ланни бродил по городу, смотрел на достопримечательности и купил картину для старой миссис Фозерингэй, а другую для миссис Форд и договорился об их доставке. Он догадывался, что за его действиями наблюдают, и что вскоре наблюдатели решат, что он безвреден.
Еда была обильной, так как район сам производил продукты, а немцы, пытаясь подружиться, не слишком много реквизировали. Обедая в кафе, Ланни искал знакомые лица и натолкнулся на человека, которого он знал в Париже. Это был журналист-сноб по имени Жак Бенуа-Мешен, который представлялся прожигателем жизни, что означало, что он тратил больше денег, чем обычно зарабатывал. Молодой и стремящийся подняться, он был одним из людей Курта Мейснера в Париже и написал двухтомную работу о вермахте, настолько хорошо, что нацисты перевели её на несколько языков. Впоследствии он был взят в плен, но был освобожден и отправлен в Виши, потому что Отто Абец мог использовать его там.
Теперь Ланни обнаружил, что Бенуа-Мешен был взят в правительство на довольно важный пост, но все же он не мог жить на одну зарплату. На стороне он считал себя авторитетом в антиквариате, и Ланни купил у него маленькую картину по высокой цене, не торгуясь. И они подружились, а Ланни получил возможность слушать сплетни, лившиеся потоком. Он побывал во многих теплицах интриг, но их нельзя было сравнить с почти замерзшим Виши. Беспомощность правительства, невозможность чего-либо совершить сделало основной профессий мужчин и женщин плести интриги, действовать за кулисами и вышёптывать секреты. Здесь хватило бы на всю Европу политиков и потенциальных государственных деятелей, их жен и любовниц. Но у них была только меньшая и бедная половина Франции, и они могли говорить только о том, что разрешено делать, потому что в каждом городе повсюду были немецкие комиссии и агенты, наблюдавшие, докладывающие и отдававшие приказы.
Это дало мсьё Бенуа-Мешену возможность рассказать своему богатому и великодушному американскому другу все о ссоре между главой государства и его вице-президентом, которая потрясла мир месяц назад. Оказалось, что информатор Ланни невольно стал тому причиной. Он предложил своему начальнику, что было бы милостивым жестом, если бы фюрер отправил в Париж останки несчастного сына Наполеона, известного французам как 'L’Aigloin' орлёнок, который умер узником в Австрии. Останки были помещены в склеп в Париже с величественной церемонией, и Петен был приглашен для участия. Но старый маршал узнал или подумал, что узнал, что это была ловушка, поставленная предателем Лавалем, чтобы передать его в руки немцам и удерживать его там. Кроме того, у Петена были несомненные доказательства того, что этот мошенник пытался использовать подразделения североафриканской армии в интересах немцев. Поэтому он призвал к отставке всех членов своего кабинета, а затем принял отставку только у Лаваля и отправил его в тюрьму.
Вот такая была мелодрама! Белокурый, мечтательный молодой француз с множеством жестов рассказал, как Отто Абец получил новости в Париже и взорвался в ярости и отправился в Виши с отрядом своих доверенных эсэсовцев. Он приказал немедленно освободить Лаваля, но не посмел сбросить Петена. Было несколько дней споров и ругательств, и Бенуа-Мешен был вызван на консультацию, которой он очень гордился. Фланден, новый вице-президент, высокий, худой, давний умиротворитель, сумел убедить Абеца в том, что он был человеком, которому можно доверять, и поэтому губернатор Парижа увёз Лаваля, а у Виши появился еще один шанс на жизнь, хотя никто не догадывался на какой промежуток времени.
II
Кем был этот адмирал Леги, который называл себя католиком и был послан протестантом Рузвельтом расшатать политические основы католической Франции? Правда ли, что Рузвельт был масоном, и что он был евреем или имел еврейскую кровь? Правда ли, что он был на службе у Моргана и Моргентау и других евреев с Уолл-стрита? Такие вопросы были заданны журналистом, который читал нацистские газеты в течение десятилетия и помогал их писать. Ланни должен был сказать, что трудно быть уверенным в таких вещах. Однако, было правдой, что в Америке быстро росла оппозиция интервенционистской тактике Рузвельта, и из того, что он слышал, он нисколько не удивился бы, если бы в утренней газете прочитал, что президент разделил судьбу Лаваля и был свергнут.
Журналист был взволнован этими известиями и давил на Ланни, чтобы узнать, насколько эти известия надежны. Ланни не имел права упоминать Харрисона Денге, но он мог рассказать о нацистских агентах, о националистах и пацифистах из Детройта, Чикаго и Голливуда. Также он упомянул о своем визите в Сан Симеон, и это было воспринято с особым интересом, потому что Жак Бенуа-Мешен некоторое время был частным секретарем мистера Херста. Ланни сделал вид, что не знал этого. Француза уволили довольно неожиданно. Вот почему он так мало говорил о своём бывшем работодателе. Самовольный и жестокий человек!
Всё случилось так, как планировал Ланни. Мсьё Бенуа-Мешен повторил рассказы Ланни своему начальству, и одним из них был адмирал Дарлан, который быстро попросил пригласить американца зайти. Когда он спросил: «Почему вы не пришли ко мне сначала?» Ланни ответил: «Я боялся, что вы будете слишком заняты, mon Amiral». А голубоглазый и избитый ветрами морской волк заявил: «Я никогда не позволял себе быть слишком занятым для своих друзей». Он достал свою бутылку Перно, и взбодрил себя и приступил к вопросам. Об общественном настроении в Америке и о шансах получения Виши каких-либо продуктов питания и медикаментов. О своих бывших друзьях в Великобритании и какое значение надо придавать отставке лорда Уикторпа, и кто еще был в замке, и что было сказано о вероятности того, что британское правительство будет твердо настаивать на блокаде средиземноморских портов Франции?
В это время Герберт Гувер поднял шум, поддержанный его сторонниками, чтобы Америка посылала пищу нуждающимся в Европе. Это порадовало нацистов и их друзей, поскольку, чем больше продовольствия отправляла бы Америка, тем больше Гитлер мог бы взять на свои собственные нужды. Он поклялся, что все остальная Европа будет голодать прежде, чем какой-нибудь немец почувствует голод. Но, конечно, он не хотел, чтобы кто-нибудь голодал, потому что, если бы они голодали, то больше не могли бы работать, чтобы произвести нужные ему товары.
Что касается вопроса о британской блокаде, Франция Виши хотела доставить из своих североафриканских колоний фосфаты и пшеницу и обменять их на немецкий уголь. Чтобы жители городов не носили бы пальто в своих домах и не сидели завернутые в одеяла. Адмирал Дарлан в этот момент пытался придумать, как отправить свой флот конвоировать торговые суда и защитить их от британцев. Он многое бы дал, чтобы узнать, что британцы будут с этим делать. От Ланни Бэдда он надеялся получить информацию бесплатно. Но, разумеется, он не мог получить её, не раскрывая своих собственных мыслей. Вот почему Ланни свободно распространял информацию, и многое в ней было правильным, чтобы его собеседники захотели в следующий раз больше. Вот почему он редко искал кого-то, но ждал, когда будут искать его. Поэтому он редко задавал вопросы и обходил предмет, заставляя своего собеседника самого поднять его.
По этой методике президентский агент узнал, что государственные деятели и официальные лица «Свободной Франции» были сильно обеспокоены. Они сдали свои армии и большую часть своей земли в твердой уверенности в том, что Британия была готова и должна была последовать их примеру через очень короткое время. Но прошло семь месяцев, а Британия все еще держалась. И теперь президент Соединенных Штатов предложил бросить мощь своей огромной страны на помощь британским усилиям. Несколько дней назад официальный представитель президента адмирал Леги прибыл и занял свою резиденцию в нескольких кварталах от отеля дю Парк, где старый маршал теперь держал и свой офис и дом. Леги почти каждый день ходил к главе государства и отравлял его ум пропагандой. В результате старый джентльмен стал более упрямым и более неуступчивым немцам, которые так старались держаться скромными и получать то, что хотели. Адмирал Дарлан хотел отдать им то, что они хотели, потому что его ненависть к англичанам стала непримиримой после эпизода Орана или, как его называли французы, Мерс-эль-Кебира, где англичане атаковали флот Дарлана и вывели несколько его лучших кораблей из строя.
Ланни не подходил к гостинице дю Парк и больше не стремился встретить старого маршала. Ему велели держаться подальше от адмирала Леги, и он был рад сделать это, потому что он должен был отправлять секретные отчеты через этого ирландско католического офицера и знал, что он будет гадать о личности таинственного «Захарова». Не надо будить спящих адмиралов! Ланни собрал информацию, которую хотел, а затем, обернувшись в одеяло и часто дуя на пальцы, печатал свой отчет. Убедившись, что он доставлен курьером в резиденцию адмирала, он снова отправлялся спать в своем теплом твидовом пальто.
III
Одним из важных аспектов завоевания Франции было экономическое давление, которое немцы оказывали на страну. Будучи людьми, уважающими науку, у немцев были специалисты во всех областях, которые могли рассказать им, как достичь своих целей с наименьшей болью и волнением для жертвы. Их главным финансовым чародеем был герр Доктор Ялмар Хорас Грили Шахт, который незадолго до войны сбежал и обратился к Робби Бэдду в надежде, что Робби может помочь ему устроиться на работу в Америке. Так он был обескуражен надвигающимся банкротством его Фатерланда. Но герр Доктор все еще служил фюреру и разработал чудесный план. Согласно этого плана французы печатали банкноты на сумму в четыреста миллионов франков в день и передавали их немцам, предположительно, для содержания немецкой оккупационной армии. Немцы скупали на них ключевые отрасли промышленности Франции, сталелитейные заводы, заводы по производству вооружений, угольные шахты, электростанции и установки для производства алюминия.
У них было множество полномочных комиссий, собирающих сведения и ведущих переговоры, и правительство Виши имело свою комиссию в Париже для ведения дел с ними. Всякий раз, когда какой-то член этой последней комиссии упрямился и не делал того, что хотели немцы, они делали всё, чтобы убрать его и назначить на его место более гибкий инструмент. Это было похоже на высасывание крови, но не из камня, и не из репы, а из живого существа, и его крики и сопротивление были напрасны. Частью работы Ланни было изучить эти вопросы, и он посещал светское общество, слушая сплетни и тайно улыбаясь в своей душе. Некоторые из теперешних беженцев были когда-то безмятежными и властными джентльменами, которых он встречал в доме Шнейдера, оружейного короля. Ланни слышал, как они повторяли формулу, столь популярную у «двухсот семей», которые правили Францией: «Лучше Гитлер, чем Блюм!» Теперь у них был свой Гитлер, и он выжимал из них финансовую кровь.
Бенуа-Мешен, хорошо зная немецкий язык, служил в качестве своего рода офицером связи с немцами, которые приехали в Виши. Он знал их всех и посещал многих своих друзей. По просьбе Ланни он пригласил на обед некоего доктора Джикла, одного из ведущих помощников Шахта. Он был одним из тех бритых пруссаков с шеей, похожей на их хорошо набитую колбасу. Ланни встречал его в доме Доктора Геббельса и потом у Генриха Юнга. Пруссак помнил об этом, ибо кто мог забыть американца, который, как известно, был личным другом фюрера?
Он был веселым пиратом, и Ланни поделился с ним информацией о Лондоне, Нью-Йорке и Вашингтоне. Он объяснил, что испытывает мучительное смущение, потому что завод его отца был практически захвачен заговорщиками Рузвельта и был вынужден производить самолеты для англичан. Доктор Джикл сказал, что игнорирование прав собственности это действительно шокирующая вещь, распространяющаяся по всему миру. Все это началось из Москвы, центра политической и нравственной инфекции, и национал-социализм является единственной надеждой человечества на иммунизацию. Герр Бенуа-Мешен может засвидетельствовать, что немцы скрупулезно платят за все, что брали. И герр Бенуа-Мешен быстро подтвердил, как идеальная «шестёрка». — «Ja, freilich!»
IV
К концу dejeuner a la fourchette Ланни спросил: «Не знаете ли вы моего старого друга Курта Мейснера?» Герр доктор конечно знал. Этот великий Musiker был одной из драгоценностей в нацистской короне. Он ничего не сказал об услугах, которые Курт оказал в качестве агента Generalstab в вербовке таких людей, как Бенуа-Мешен, и в подготовке Франции к завоеванию. Ланни объяснил: «В последний раз, когда я видел его, он был в Париже в июне, когда фюрер пригласил нас присоединиться к нему во время его визита к Инвалидам. Вы, возможно, помните, что он пошел осмотреть гробницу Наполеона».
— Я очень хорошо это помню, герр Бэдд.
— Я хотел бы снова связаться с Куртом. На праздники он обычно ездит в Штубендорф, но это время он возвращается в Париж. Можете ли вы указать мне официальное лицо, к кому я должен подать заявление на разрешение написать и дать ему знать, что я здесь?
— Я не думаю, что в организации этого будут какие-либо проблемы, герр Бэдд. Ограничения на почту через границу являются необходимой военной предосторожностью, но они не распространяются на таких лиц, как вы.
— Я хочу сообщить Курту мой адрес здесь и что у меня есть информация, которая была бы полезна для него. Это все, что мне нужно сказать, и письмо может быть проверено соответствующим должностным лицом. Вы поймете, что такой вопрос я не хочу обсуждать.
«Selbsverstdstandlich, mein Herr», — сказал нацист и добавил: «Если это все, что вы хотите, я могу помочь вам сэкономить время. Завтра я лечу в Париж и буду рад посетить Курта Мейснера и передать ему ваше сообщение».
— Большое вам спасибо, герр доктор, это будет большой услугой. Наверно, вы найдете его на отеле Крийон, и если же он еще не вернулся в Париж, то сможете вы быть так любезны, оставить ему записку.
V
Через несколько дней Ланни нашел у себя в жилье записку. Курт был там и ждал его. Курт находился в одном из отелей, потому что, конечно, для таких важных нацистов всегда существовали места. Полчаса спустя Ланни был в его номере, и они обнялись со старой теплотой. Мальчишеские чувства трудно убрать из сердца, и хотя Ланни презирал то, что делал Курт, он не мог полностью забыть счастливые старые времена в Штубендорфе.
Человек это то, что с ним делает наследственность и окружающая среда. Курт был воспитан суровой прусской системой. Его отец был доверенным сотрудником высокопоставленного аристократа, и Курт и его братья были вышколены и вымуштрованы самой суровой военной системой в мире. Первая жена и ребенок Курта пали жертвами Первой мировой войны, и Курт научился ненавидеть французов так же, как французы ненавидели его. Когда после поражения его начальники в вермахте приказали ему использовать свои знания Франции и его умения музыканта для отмены результатов Версаля. Курт подчинился без вопросов.
В течение семи лет он был любовником Бьюти Бэдд и другом Ланни и почти отчимом. Он жил в Бьенвеню и использовал социальные связи семьи Бэддов как средство получения информации и возможность заводить контакты. После того, как Гитлер пришел к власти, его отправили во Францию, чтобы использовать эти таланты и возможности на службе нацизма. Теперь, в дни триумфа, он все еще подчинялся приказам и чувствовал себя полностью удовлетворённым своей жизнью. 'Hitler hat immer recht!'
Ланни долго приходилось доходить до смысла этих сложных и тонких хитростей, но в конце концов он понял, что нельзя дружить с нацистом. Нацист был врагом всех не-нацистов в мире. Людей, принявших ненавистное вероучение, истинная раса господ использовала, но в своём сердце презирала, как предателя своего народа и как простофилю, которого надул нацизм. Нацисты выбрали Локи, бога лжи, своим северным божеством, и все другие народы должны были научиться жить под его скипетром.
Ланни давно слышал немецкую поговорку: «С волками жить, по-волчьи выть», и когда он бывал в Нацилэнде, он выл самым сдержанным и достойным образом. Он произносил речи о национал-социалистических достижениях и предназначении, которые производили впечатление. И когда он встретил Курта, он обнял его и с полной преданностью посмотрел на его длинное и сильно морщинистое лицо. Он прослушал последнюю композицию Курта и похвалил её. Он играл в четыре руки фортепианные композиции с выдающимся виртуозом. Он поделился новостями о Британии и Америке, рассказав, сколько нацистских сторонников было в этих невежественных землях, и как он старательно сам работал над распространением идей великого фюрера и его благожелательных намерений в отношении мира, который он брал под свою опеку.
VI
Курт прилетел из Парижа в полной уверенности, что Ланни зря не позовёт его в Виши. Одни в гостиничном номере они поужинали за счет вермахта. Сначала Ланни передал личные новости из Бьенвеню, Уикторпа и Ньюкасла. Курт не ссорился с Бьюти, когда он оставил ее, чтобы жениться на добродетельной немецкой Madchen, и он всегда отдавал должное доброте и щедрости Бьюти. Он знал, что Ирма Барнс была почти фашистом, и понятия не имел, что именно этот факт разрушил брак Ланни. Курт хорошо знал Робби Бэдда и восхищался им. Понимая реакционные взгляды Робби, он был готов поверить, что Робби все еще был среди ненавистников Рузвельта и старательно саботировал усилия Рузвельта заставить его производить истребители для Королевских ВВС. Слышал ли Курт, что британцы нашли истребители Бэдд-Эрлинг неудовлетворительными, а их лётчики отказались доверять им свои жизни? Да, Курт это слышал. Такова была роль Курта, чтобы слышать обо всем. Разве в его распоряжении у него не было самой замечательной разведывательной службы в мире? Ланни мог показать, почему Бэдд-Эрлинг был позади и собирается там оставаться. Для Люфтваффе это была хорошая новость. И она стоила полета из Парижа одного из самых доверенных агентов вермахта.
Но это было только прикрытие. Этот сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт в ходе своего бизнеса по продаже картин, на что Курт смотрел со скрытым презрением, путешествовал по Соединенным Штатам, разговаривал с людьми всех классов. Он мог дать самый интересный отчёт о прочно укоренившейся решимости сохранить мир, с которой он столкнулся повсюду, на севере, юге, востоке и западе. Среди влиятельных и могущественных людей быстро распространялась убежденность в том, что Рузвельт был психически безответственным и должен во что бы то ни стало отлучён от своей кампании по разжиганию войны. Ланни рассказал о разговорах в загородных клубах в Ньюкасле и Балтиморе и о ковбойских Мужественных всадниках Голливуда. Также о гостях Сан Симеона и о том, что они говорили в ночь выборов. Он рассказал о своих близких беседах с Херстом, которые не должны были точно соответствовать фактам. В них издатель выглядел смелым и непокорным почитателем фюрера.
Что касается «хунты», Ланни не мог назвать имена мятежников, но это было необязательно, потому что это была та история, которой Курт не мог не поверить. Разве собственные последователи Гитлера не планировали сместить его через год после того, как он пришел к власти, и разве он не был обязан убить двенадцать сотен из них ужасной Ночью длинных ножей? Нацистский секретный агент не видел никакой причины ожидать, что Америка будет свободна от подобных волнений, и был уверен, что люди, которые думали иначе, были самыми невежественными простофилями.
VII
Ланни сделал ставку. И теперь, получит ли он то, что хотел? Как правило, он получал от Курта меньше, чем от других, потому что Курт, естественно, был более скрытен, и годы, проведённые секретным агентом, научили его не доверять почти никому. Но он любил Ланни и думал о нем как о школьнике. Хотя был только на полтора года старше. Но Курт не менял никогда своего отношения. Когда Ланни сказал: «Меня беспокоит эта война, она будет длинной, и это совсем не то, чего хотел фюрер», человек из вермахта ответил: «Фюрер не хотел войны, но поскольку она была навязана ему, не сомневаюсь, что он её выиграет. Наши ученые разработали оружие, которое разделается с англичанами».
— Производство нового оружия занимает много времени, Курт.
— Не волнуйся, мы дальше, чем кто-либо может догадаться. У меня есть источники информации.
— Я не сомневаюсь в этом. Меня беспокоит то, что моя страна начинает массовое производство.
— Все будет кончено, прежде чем Америка сможет что-нибудь сделать. Ваша производительная система — это хаос, каждый у вас идет своим путем и ищет свою собственную прибыль. И помни, что продукция должна пересечь океан. Наши подводные лодки имеют новые устройства для действия в темноте, и этой зимой наша блокада станет более полной, чем мир может себе представить.
Ланни не задавал вопросов о таких важных делах. Он будет помалкивать, и пусть его друг излагает, пока его несёт по течению. В прежние времена Курт изложил бы тонкости кантианской метафизики и эзотерические тонкости поздних струнных квартетов Бетховена. Теперь его мысли были в лабиринте европейской дипломатии и основных положений военной стратегии, движений армий и их снабжения, экономических преимуществ, которые можно получить в одном месте по сравнению с другими. В молодости Курт серьезно интересовался нравственными вопросами, но теперь мораль больше не имела никакого отношения к делам стран. Что помогало Германии, было правильным, а что мешало ей, вредным.
Что бы ни обсуждал Курт, он всегда говорил с апломбом. В возрасте тринадцати лет Ланни был чрезвычайно впечатлен этим и длинными абстрактными немецкими словами, которых он никогда не слышал. Теперь, в возрасте сорока лет, он сделал вид, что так же впечатлен. Но он не мог полностью осознать отношение Курта к себе. Может быть, Курт разглядел Ланни так же ясно, как Ланни разглядел Курта? Была ли их постоянная дружба вызвана тем, что Курт ценил то, что получал от Ланни, почти ничего не давая взамен? Гитлер использовал Ланни в качестве рассыльного, доставляющего сообщения подходящим людям в Париже, Лондоне и Нью-Йорке, и, без сомнения, он принял меры предосторожности, чтобы проверить и убедиться, что сообщения были доставлены должным образом. Курт ничего не знал о том, что делал Ланни, но до тех пор, пока Гитлер был доволен им, Курт, конечно, будет поддакивать.
Ланни поинтересовался: «Как думаешь, захочет ли фюрер видеть меня в эти дни?»
— Почему бы и нет? Он всегда хотел тебя видеть, когда был не слишком занят.
— Я знаю, что он не будет винить меня за подстрекательство к войне Рузвельта, но мне кажется, что ему трудно видеть сейчас любого американца.
— Я не думаю. Учение фюрера предназначено для всего человечества, и любой человек, который его принимает, это его друг. В следующий раз, когда я его увижу, я расскажу об этом.
Ланни сказал: «Спасибо», и в то же время отметил, что Курт не сказал: «Ты можешь написать ему письмо, а я отправлю его за тебя в Париже». Может быть, Курт слегка завидовал той благосклонности, которую выказывал его великий герой американскому ученику Курта? Так много вещей, в которых следует разобраться!
Ланни продолжал: «Не думай, что я пытаюсь выпятиться. Ты знаешь, что я никогда и ничего не просил у фюрера, и я думаю только о его деле. Он не раз говорил мне, что он хочет, чтобы я рассказывал о его политике и целях. А те люди, кто меня спрашивает, имеют большое влияние, как ты знаешь».
— Да, действительно, Ланни. Можно сказать, что ни его политика, ни его цели не изменились.
— Это не удовлетворяет их, они говорят: 'Да, но прошло уже семь или восемь месяцев с тех пор, как вы его видели, и много воды утекло. Что он хочет сейчас? Каковы его условия?'
— Он определил их в своей большой речи в прошлом месяце, Ланни.
— Я знаю, но люди, имеющие вес, никогда не считают само собой разумеющимся то, что говорит государственный деятель. Они хотят что-то конфиденциальное, что-то личное. Я говорю им: «Это то, что я сам слышал из уст самого фюрера. И это впечатляет их больше, чем ты можешь себе представить. Например, Херст, хотел узнать больше всего на свете, действительно ли фюрер хотел подавить большевизм по всей Европе. Всего несколько дней назад один из самых важных люди в нашем официальном представительстве Соединенных Штатов задал мне конкретный вопрос: 'Если нам удастся убрать Британию с плеч Гитлера, можем ли мы рассчитывать на то, что он пойдет на Сталина?'. Это тот, кто может сместить Рузвельта в любое время. Его решение действовать или не действовать может зависеть от того, что я ему скажу, когда я вернусь».
Это была ловля рыбы в мутной воде. Курт возмутился: «Что такой человек хочет услышать от фюрера более определенного? Когда фюрер говорит в своих речах о своём полном отвращении к красным и ко всему, что за ними стоит? Но нужно помнить, что у нас есть соглашение о взаимном ненападении с Россией, и у нас есть торговые соглашения».
— Я понимаю, что вы не очень сильно выигрываете в торговле.
— Это правда, но мы думаем об этом, но это отличается от войны. Даже если у фюрера была такая цель, то его генералы вряд ли позволили бы ему объявить об этом заранее.
— Конечно, нет, Курт. Но если бы у него возникла мысль шепнуть это одному осторожному человеку, который сразу передал бы это одному из самых влиятельных людей в Лондоне, а затем одному или двум в Нью-Йорке и Вашингтоне, то было бы достаточно, чтобы изменить существующую политику.
«То, что ты говоришь, действительно важно, Ланни», — ответил композитор. — «Я не могу дать ответ, но я попробую, чтобы фюрер это рассмотрел».
VIII
Эти два друга провели вместе остаток дня и вечер. Курт был недавно в Штубендорфе, где в детстве и юности Ланни не раз бывал на рождественских праздниках. Курт говорил о своей семье, которой американец в более счастливые времена всегда отправлял подарки. Для детей он был — Onkel Lanny. Курт рассказал о генерале графе Штубендорфе, которого принимали Ланни и Ирма. Он был сильно ранен артиллерийским осколком и был дома в замке. А потом старший брат Курта генерал Эмиль Мейснер был также дома на праздники. Он отлично прошел всю Аргоннскую кампанию и был назначен командовать армейским корпусом. Эмиль, как знал Ланни, изучал массовое убийство с младенчества, когда он уничтожил целый корпус с помощью своей крошечной ручки. Он все это делал на листах бумаги с маленькими продолговатыми краями, на которых он рисовал цветными карандашами. В вермахте он считался одним из величайших авторитетов в области логистики. Он был также известен как один из «нацистских генералов», поскольку он разделял восхищение Курта величайшим политическим гением, которого когда-либо рождала немецкая раса.
Неужели любимый музыкант фюрера, растроганный всеми этими семейными воспоминаниями, не понимает то, что он говорит? Или он подумал об этом и решил, что Ланни имеет право знать несколько секретов вермахта? Во всяком случае, Курт рассказал о дискуссиях со своим братом по поводу серьезных вопросов стратегии, которые теперь принимаются для принятия решения. Курт не сказал: «Мы участвуем в подрыве правительств Венгрии, Румынии и Югославии, и вскоре мы сможем войти на эти земли без серьезных боевых действий». Он принял это как должное и рассказал о следующем шаге, уравновешивая различные задействованные силы. Муссолини — «dieser verdammte Esel [35]«- влип в Греции, и, конечно, фюреру пришлось его вытащить. Вопрос в том, когда у вас Греция, куда идти дальше?
Ланни сказал: «Вы могли бы взять Крит парашютистами, и это дало возможность вбомбить Суэцкий канал в песок. Во всяком случае, это то, чего ждут британцы».
— Они могут это получить. Вопрос в Турции, как долго она сможет сопротивляться, и сколько она будет.
— Обычно с турками речь идет о деньгах, Курт.
— К сожалению, у англичан больше золота, чем у нас. Главная наша проблема — добыть нефть, и мы должны выбрать между Месопотамией и Кавказом.
Это было после ужина, и Курт выпил почти литр бургундского. Ланни никогда не видел, чтобы Курт пил слишком много, но он видел, каким он стал, мягким и красноречивым, и это было событием. Всегда приятно поговорить с кем-то, кто знает почти столько же о предмете, что и вы, и может оценить каждый нюанс ваших глубокомысленных замечаний. Когда Ланни воскликнул: «Но вы не можете отправиться в Турцию с левым флангом, открытым русским на тысячу километров!» Курт знал, что он разговаривает с кем-то, кто смотрел на карты и, по крайней мере, слышал о принципах великого Клаузевица.
«Слишком не волнуйся», — ответил он. — «Я совершенно уверен, что до конца этого года ты увидишь, что большевистская угроза исчезнет из Европы».
Это заставило Ланни заглянуть прямо в глаза своего друга. «Слушай, Курт», — искренне сказал он. — «Я хочу, чтобы ты понял это правильно. Я ни разу не задавал тебе никаких вопросов по конфиденциальным вопросам. Это правда, не так ли?»
— Да, это правда.
— Если бы ты спросил фюрера, он тебе рассказал бы то же самое обо мне, я хочу знать только то, что он хочет, чтобы я знал, и что он хочет, чтобы я передал другим. Каждый раз, когда он говорил мне что-то о своих планах и целях, он говорил: 'Расскажи это своим друзьям за границей'. Ты слышали, как он это говорил.
— Да, Ланни.
— Хорошо, и обрати внимание, я ничего не спрашивал о России. Я не чувствовал, что, как твой друг, я имею на это право. Но ты только что сказал мне что-то очень важное, и ты не сказал: 'Это строго между нами'. Я хочу прояснить, могу ли я сказать, что я это знаю, если бы я мог сказать это людям на высшем уровне, я мог бы оказать очень большую услугу национал-социализму. Если бы я мог сказать это Седди Уикторпу, это может быть средством свержения кабинета Черчилля.
— Ты думаешь, что у Уикторпа есть такая сила?
— Конечно, нет, но он один из группы, обладающей большой властью. Какой трудно сказать до тех пор, пока они не попытаются ее использовать. Они знают, что жизнь в Англии ужасна, и что люди не выдержат этого дольше. Седди и его друзья хотят, чтобы Германия боролась с Россией, а не с Великобританией, они были бы готовы помочь Германии в этом, если это необходимо. Их политическая карьера была основана на такой программе, а в дни перед войной, ты знаешь, я передавал их сообщения как фюреру, так и Руди Гессу. Но теперь моя информация устарела. Я не могу сказать, что знаю, что намеревается сделать фюрер, и в моей последней поездке в Лондон и в Нью-Йорк мне это мешало.
— Я понимаю тебя достаточно ясно.
— Еще раз повторяю, я не прошу ничего рассказывать мне. Возможно, ты не имеешь права это делать, и если это так, то я пойму. Мне хочется знать, что мне делать с информацией, если бы она у меня была. Люди, с которыми я общаюсь в Ньюкасле и Нью-Йорке, Вашингтоне и Детройте и Чикаго, производят вещи, которые отправляются в Великобританию. И они могут прекратить это делать, если они смогут не сомневаться о последствиях. Им нужна уверенность, что Германия не будет использовать передышку, чтобы продолжать вооружаться против Запада, но будет выполнять программу, которую Гесс объяснял мне так много раз. Германия окончательно урегулирует свои отношения с Британской империей, получив свободу действий на востоке от нее на ту глубину, которую она пожелает.
IX
Курт долго размышлял. Возможно, это было самое трудное решение, которое ему когда-либо пришлось принимать. Наконец, он сказал: «Я понимаю твою позицию, и я думаю, что ты прав. Я разговаривал с фюрером в Берлине незадолго до Рождества. Я пару часов играл для него в Новой канцелярии. Он не сказал, что то, что он мне говорил, было конфиденциально, но, конечно, он знал, что он не должен этого говорить. Я уверен, что если бы он был здесь сейчас и услышал твое заявление, он рассказал бы тебе всё. Я уверен, что Руди это знает, и он мог бы рассказать тебе. Во всяком случае, это вряд ли может нанести вред с военной точки зрения, потому что русские настолько недоверчивы ко всему, что они никогда не знают, чему верить. Я не сомневаюсь, что каждый день они слушают дюжину слухов о намерениях фюрера, и они не будут прислушиваться к сообщениям из американских источников».
Несмотря на напряжение, которое испытывал Ланни, он позволил себе улыбнуться. — «Как хорошо ты их знаешь, Курт!»
— Будь уверен, у нас есть самые свежие сведения о них, но вот в чем смысл. Фюрер сказал мне, что он принял решение, мы больше не можем вести войну, имея эту угрозу вдоль нашей восточной границы. Он намеревается устранить это весной этого года, конечно, не позднее июня, в зависимости от того, как быстро решатся балканские дела.
— Это колоссальное предприятие, Курт.
— Наша Oberkommando так не думает. Россия — это равнина, и мы не встретим никаких препятствий, которые мы обнаружили в Арденнах и Аргонне. Наши танковые дивизии будут двигаться со скоростью, которая поразит всех.
— Но у Советов много крепостей, не так ли?
— Мы их обойдем, мы обойдем их армии и порежем их, как стада овец. Мы уверены, что можем закончить работу за шесть недель, Эмиль думает еще меньше.
— Что ж, Курт, это самый важный секрет, который мне был когда-либо доверен, и я ценю честь, которой ты меня удостоил.
— Ты понимаешь, Ланни, что я не могу позволить себе называться источником этой информации.
— Конечно, нет! Все, что мне нужно, это сказать, что это получено из надёжных источников. Люди, с которыми я имею дело, это старые друзья, такие как Седди, и у них было время узнать, что я не предаю пустые сплетни. Я постараюсь, чтобы эта информация сработала как можно быстрее.
Ланни больше ничего не сказал, потому что он никогда не лгал без необходимости. Оба друга разошлись каждый с выражением привязанности и доверия. Ланни вернулся в свою неотапливаемую комнату, установил свою переносную пишущую машинку, завернулся в одеяло, подул на свои холодные пальцы и напечатал:
«Гитлер решил напасть на Россию этой весной, не позднее июня. Это определённо, с этой даты. Он рассчитывает закончить работу за шесть недель».
Это он дважды запечатал конверты обычным способом, всегда используя разные канцелярские принадлежности. Он адресовал их адмиралу Леги, и, хотя было поздно ночью, он нашел рассыльного и оставался в тени убедиться, что письмо доставлено человеку, который ответил на звонок. Это было все на данный момент. Но перед тем, как покинуть Виши, он принял меры предосторожности, чтобы написать второй отчёт и доставить ее таким же образом. Возможно, два отчёта отправятся одной дипломатической почтой и на том же самолете, но Ф.Д.Р. поймёт и оценит такую предосторожность.
X
Путешествующий искусствовед еще раз обратился к адмиралу Дарлану и, согласившись на Перно, заметил: «Mon Amiral, у меня в Жуан-ле-Пэн живёт мать, я давно её не видел, и, как вы знаете, сейчас путешествие очень сложно. У меня есть необходимое разрешение, но речь идет о транспорте, и мне пришло в голову спросить, не располагает ли ваш флот грузовиком или иным видом транспорта, едущим на побережье, на который я смог бы устроиться».
«Sapristi!» — ответил старый морской волк. — «Мы не отправляем наших друзей в качестве груза. У нас есть самолеты, летающие каждый день, и рано или поздно будет свободное место. Когда вы хотите отправиться?»
— Чем скорее, тем лучше, mon Amiral.
— Bien, я посмотрю, что можно сделать для вас. Позвоните моему секретарю через пару часов.
«Еще одно», — отважился Ланни. — «Как вы знаете, мой бизнес картины, и я узнал о коллекции в Тулоне, которая может быть интересна некоторым из моих американских клиентов. Возможно, вы можете знать одного старого джентльмена, мсьё д'Авренена». Ланни Бэдд собирал имена и адреса владельцев картин по всей Франции в течение почти двух десятилетий, и у него всегда с собой был список.
«Я знаю его понаслышке», — ответил Дарлан.
Другой поспешил добавить: «Я не прошу рекомендаций, только въезд в город. Я знаю, что в военное время чужак не может просто попасть в морскую крепость».
«Я дам вам письмо коменданту порта», — сказал адмирал. — «Его будет интересовать то, что вы можете рассказать о наших друзьях и наших врагах». Да, это был приятный мир, в котором можно было жить, если бы у вас была удача знать правильных людей. Был соблазн забыть о существовании других людей и наслаждаться теми хорошими вещами, которые были доступны. Ланни позвонил секретарю и узнал, что на следующий день он может занять место в самолете, летящем в Марсель. Поэтому он попрощался со своими друзьями в Виши, сказав им, строго говоря, что считает, что скоро все будет лучше. Так как уже не могло быть хуже, в это можно было поверить.
XI
Центральный массив Франции, бесплодный и заснеженный, развернулся, как ковер, под путешественником. А затем пошли горы и плодородные долины с виноградниками и оливковыми рощами побережья. Рядом с Ланни сидел морской лейтенант, и они свободно болтали, так что, когда они спустились в великолепный аэропорт Марселя, они были друзьями. Выяснилось, что молодой офицер отправляется на итальянскую границу с официальным поручением, и его заинтересовал этот американский джентльмен, который пользовался благосклонностью адмирала и который так свободно говорил по-французски. Три других офицера ехали в штабном автомобиле, который был переполнен, но они решили потесниться и взять Ланни. Большая услуга в то время, когда бензина практически не существовало.
Гость согласился на такое замечательное предложение. Когда они приехали в Канны и узнали, что его дом находится на Мысу, они вызвались сделать небольшой крюк. Им был оказан радушный прием собаками, а малютка Марсель выскочил их встречать криками. Офицеры морского флота поняли, что это было элегантное место, и когда Ланни пригласил их на кофе, они рассудили, что было бы слишком поздно совершать какие-либо дела в тот день. Так почему бы и нет?
В хорошо затененной гостиной Бьюти Бэдд оставалась самой очаровательной хозяйкой. Её морщины проявлялись только при ярком солнечном свете, и она никогда не позволяла незнакомым джентльменам там ее увидеть. Когда она узнала, что они привезли ее дорогого сына из Виши, она расстаралась, чтобы они чувствовали себя как дома. Когда они узнали, что она как бывшая мадам Бэдд из знаменитой компании Бэдд-Эрлинг Эйркрафт знала многих выдающихся людей французской общественной и политической жизни, они проявили такие чувства, что им настоятельно предложили остаться на ужин. «Pas de gene»[36] — настаивала мадам, большая часть нашей еды теперь выращивалась на месте, мудрая предосторожность в военное время, единственная проблема заключалась в невозможности всё это съесть, поэтому, имея гостей в доме, можно максимально решить эту проблему.
Там присутствовал очень добрый старый джентльмен с белоснежными волосами и румяными щеками, который был теперешним мужем мадам Бэдд. Все французы понимали, что американские леди часто меняют своих мужей, и нашли это обстоятельство оригинальным и забавным. Это не помешало им наслаждаться хорошим луковым супом с гренками, а затем большой рыбой под названием merou, которую выловили этим утром из Залива Жуан. Её нашпиговали сухарями, каштанами и кусочками бекона и запекли в духовке. Да, люди знают, как жить на Лазурном берегу. Даже в самый разгар войны здесь был стиль и веселье. Мадам Бэдд рассказала, как ей пришлось поставить на домкраты два своих автомобиля. Но из старого сарая достали почти забытые дрожки, которые вычистили и покрасили, а колеса смазали. И теперь она может великолепно ездить в Каннах на пристойной лошади среднего возраста, которую она купила у одного цветовода на Мысу.
XII
Итак, Ланни снова был дома, среди обстановки своего детства, столь дорогой для его сердца. Здесь все его знали и любили, здесь природа ему протягивала мягкие теплые руки, и искусство звало его к мраморной греческой богине во дворе. В его кабинете была библиотека, и каждый раз, когда он смотрел на корешки, он испытывал соблазн взять книгу и погрузиться в её страницы. Были фортепиано и несколько шкафов, наполненных нотами. Был и всегда увлекательный предмет изучения детей, а также кажущееся бесконечным поле паранормальных исследований, которое привлекло Ланни Бэдда, как Новый свет привлекал Колумба. Мадам Зыжински ждала экспериментов с ним, и будет действительно огорчена, если бы он пренебрег этим делом. Скрытые в подсознании старой польской женщины силы соблазняли Ланни своими тайнами. С ее губ в трансе срывались слова, которые заставляли его почувствовать себя звездочетом в сонете Китса — Когда, вглядевшись в звездные глубины, Он вдруг светило новое найдет. [37]
Они редко говорили о политике в семье. В эти времена политика стала слишком жестокой и злой. Ланни говорил о старых мастерах, заставляя всех предполагать, что старые мастера были причиной его путешествий по Западному миру. Парсифаль Дингл уверенно полагал, что его долг состоял в том, чтобы показать пример любящей доброты, в уверенности, что люди не могут устоять перед её божественной силой. Ланни хотелось бы спросить, как любовь может достичь успеха, когда все силы нескольких могучих государств сосредоточились на обучении целых поколений детства и юношества ненависти. Но это был бы болезненный вопрос, и Ланни подозревал, что его отчим сознательно не думал об этом. Бог был мудрее, чем люди. Бог разрешил людям делать все, что им нравилось, и учиться на трудностях, которые они сами выбрали. В голове Ланни был вопрос, на который до сих пор не смог ответить ни один философ: почему Бог решил сделать их такими?
Ланни должен был рассказать своей матери обо всех местах, где он был, и обо всех людях, с которыми он встречался, и о том, что они делали и что они говорили. Если он пропускал какого-нибудь из старых друзей, она жалобно упрекала его. И когда он рассказал ей казалось бы всё, она всё равно попросит больше. Здесь она была практически узником, отрезанным от общения с внешним миром. И то, что Ланни был в состоянии отправиться в Лондон, а затем в Нью-Йорк и снова вернуться, было просто чудом. Он мог только сказать: «Ну, ты знаешь, Робби, как правило, удается получить то, что он хочет, и его само выживание в деловом мире зависит от его знания о том, что произойдет в этой войне».
— И какая она будет, Ланни?
Это был вопрос, который она задала ему в прошлый раз, и он снова дал ей ответ. — «Это долгая война, дорогая старушка, и ты должна к этому привыкнуть».
Бьюти побледнела, даже под румянами, которыми она умело пользовалась. — «Такая же долгая, как прошлая, Ланни?»
— Такая же долгая, возможно, дольше.
— О, Ланни, я не могу этого вынести! Я умру от ужаса!
«Это не укоротит войну. Пойми, не ты её не начала, и не ты можешь ее остановить. Развивай древнее искусство выживания». — Он не мог сказать больше, потому что у нее было слишком много друзей, и они были полны любопытства по поводу Ланни и его действий.
XIII
У Парсифаля Дингла было огромное количество записей сеансов для своего пасынка. Он редко пропускал день без сеанса, и у него была масса данных о монастыре Додандува на Цейлоне. Он был твердо убежден, что голоса, которые он слышал из губ мадам, принадлежали монахам, умершим более ста лет, и он загорелся идеей проследить эволюцию определенных доктрин этой религии за пять тысяч лет. Сейчас не было возможности общаться с живыми монахами, но Парсифаль заявил, что как только закончится война, он намеревался посетить это место и проверить свои выводы. У него была довольно обширная библиотека книг Новая мысль, и того, что теперь называлось «парапсихологией». Ланни рылся в этих книгах и брошюрах, и наткнулся на книгу, связанную с упанишадами, которая описывала многие из этих доктрин. Парсифаль заявил, что он не читал эту книгу, и не могло быть никаких сомнений в его искренности. Но Ланни размышлял о возможности того, что он мог читать и забыть об этом, а содержание осталось в его подсознании.
Даже если предположить это, то у проблемы не было решения, потому что слова были произнесены не Парсифалем, а мадам Зыжински, и, несомненно, Парсифаль никогда не излагал эти доктрины этой бывшей служанке, и если бы он это сделал, то она не поняла бы, о чем он говорил. Здесь снова Ланни столкнулся с «этой старой телепатией». Идея, что подсознание было каким-то образом единым сознанием, так же как мировой океан был единым океаном. Это было его любимое сравнение.
Ланни отвел слабую старуху в свой кабинет и усадил ее в удобное кресло, которое ей было хорошо знакомо и которое могло повлиять на ее сознание или сознания. И вот пришел Текумсе, ворча на скептического плейбоя, как он это делал уже более десятилетия. Вскоре он объявил, что появился дух старой женщины по имени Мария, которая настаивала на том, что она встречала Ланни в Нью-Йорке. Но Ланни не мог вспомнить ее, и ей было скучно. Затем раздался дрожащий голос Захарова, сильно огорченный, потому что Ланни даже не пытался выплатить долг короля в Монте-Карло и отказался принять оправдания Ланни, что у него не было денег, и во всяком случае в настоящее время никто не мог посетить Монте-Карло, окруженное итальянской армией. Американец должен был получить разрешение от Вашингтона, а также от Рима. Слышал ли Захаров о войне? Командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона сказал, что конечно слышал. А затем добавил то, что заставило Ланни задрожать как осиновый лист: «Ты зачем используешь мое имя в своих делах?»
Был только один человек в мире, кроме Ланни, который мог знать, что Ланни использовал имя Захарова. Это был Босс Ланни, но он был слишком занят, чтобы забавляться с транс-медиумами или разговаривать с призраками. Но здесь был бывший командор английского ордена Бани и кавалер французского ордена Почетного легиона, и он сказал, что его родственники на земле будут судиться с Ланни за клевету, если они узнают об этом, и, может быть, он об этом им скажет! У агента президента это стало поводом для долгих размышлений и волнений. Он решил, что будет осторожен с теми, кому он позволит посещать сеансы с мадам, или, если на то пошло, с любым медиумом!
XIV
О своём возможном возвращении в Бьенвеню Ланни рассказал своим двум друзьям из подполья, Монку в Швейцарии и Пальме во Франции. И он ждал их писем. Он не был уверен в возможности доставки писем из Швейцарии в оккупированную Францию, но, предположительно, у подполья были свои способы справиться с такой проблемой. Тем не менее, Ланни не нашел писем от этих двоих. И ему не хотелось опять отправляться в путь, не дав им времени. Это была причина поддаться искушению и делать то, что ему нравилось. Он очень гордился тем, что добился от Курта, и сказал себе, что заслужил отпуск.
Он мог себе представить, что произойдет, когда Ф.Д.Р. получит его отчёт. Он поручит Самнеру Уэллесу предупредить Уманского, а этот живой и добродушный, но явно скептически настроенный советский посол, без сомнения, предупредит своего друга Сталина. От Гитлера к Курту потом Ф.Д.Р. к Уэллесу, к Умаманскому и Сталину, цепочка из шести звеньев, и, без сомнения, в ней сообщение потеряет большую часть своей срочности. Агент президента мог только сказать: «Я сделал все возможное».
Он читал, играл на пианино и консультировался с «призраками». На лошади своей матери он навестил свою почти крёстную мать Эмили Чэттерсворт. С Бьюти он пообедал на вилле Софи и ее мужа и сыграл с ними в бридж. Он играл в теннис и ходил на рыбалку со своим закадычным другом Джерри Пендлтоном. Он танцевал со своим крошечным племянником, чья мать танцевала в Берлине и не могла его навещать или даже писать ему. Несомненно, она, как и все остальные в Гитлерлэнде, была шокирована продолжительностью войны, что противоречило обещаниям. Ланни должен был рассказать своей матери, что Берлин был подвергнут англичанами бомбардировкам. Пока ещё редкими, но их будет больше, потому что Америка делала большие самолеты. Для британских целей — лучшие, поскольку они могли летать через океан, а подводные лодки не могли их достать.
Во Франции Виши существовала внутренняя почта, но нерегулярная и ненадёжная. Наконец, пришло письмо. Его неприметность сказало многое секретному агенту. Оно было из Тулона и сообщило мсьё Бэдду по-французски, что автор письма натолкнулся на небольшую, но очень хорошую коллекцию рисунков Домье, которые можно было купить за что-то вроде пятидесяти тысяч франков. Автор письма, подписавшийся Брюгге, проинформировал, что он работает в книжном магазине Арманда Мерсье в Тулоне и будет рад показать рисунки в любое время. Домье, будучи народным художником, сатириком привилегированных классов своего времени, понял бы и полюбил подпольных друзей Рауля Пальмы. Сумма, названная в настоящий момент, была эквивалентна пятистам долларов. Такую сумму хотел Рауль, чтобы привез Ланни.
И так секретный агент понял, что его каникулы закончились. Он воспользовался транспортным средством своей матери, поехал в Канны и взял деньги из банка. Затем он накупил различные подарки для друзей и слуг, и получил сдачу небольшими купюрами. Набив все карманы деньгами, он отправился к Джерри Пендлтону в бюро путешествий. Ланни объяснил, что может купить в Тулоне прекрасные рисунки Домье, если только он найдет способ добраться туда. Джерри ухмыльнулся и ответил: «Я знаю славного учтивого пирата, который возьмет тебя. В моем присутствии он не посмеет запросить более чем вдвое больше. C'est la guerre!»