Избави меня от друзей [38]
I
«Пират» Джерри появился в восемь часов утра с нормальным автомобилем с полным баком и тремя двадцатью литровыми канистрами на заднем сидении. Это позволило бы совершить поездку туда и обратно в три сотни километров. Как он это достал, он не сказал, а спрашивать не рекомендовалось. В соответствии с договоренностью Ланни должен был провести два полных дня в Тулоне, и если он остался бы дольше, то должен был бы заплатить пятьсот франков в день. Он мог проехать по городу не больше ста километров. Иначе не хватило бы топлива, чтобы вернуться домой. Джерри предупредил, что Этьен, водитель, вероятно, попытается добавить другие расходы. Ланни сказал, что оплатит их, если они не будут чрезмерными, потому что он может захотеть в будущем ещё не раз пользоваться такими услугами.
Поездка проходила без инцидентов. Этьен был уволенным со службы солдатом и мог рассказать о своих приключениях. Он думал, что американскому джентльмену нечего делать, кроме как наслаждаться жизнью. Этьен принес с собой коньяк, который, возможно, мог прельстить Ланни ценой, но он не захотел, и попросил водителя держать его запечатанным. Кроме того, Этьен знал очень милую девушку, которая жила по дороге, но Ланни сказал, что имеет важное дело с комендантом порта. Он ничего не рассказал, что его карманы набиты банкнотами разных достоинств.
Тулон — военно-морская база и арсенал Средиземноморской Франции. Он окружен высокими холмами, как почти весь этот берег, и каждый холм был укреплен. Ниже лежала глубокая гавань с огромными волноломами, молами и четырьмя бухтами, которые здесь называют darses. В них стояли у причалов длинные окрашенные в серое линейные корабли и крейсеры и несколько рядов эсминцев и меньших кораблей, многие из которых были устаревшими. Не надо показывать интерес к этому флоту или задавать вопросы. Но Этьен указал на Дюнкерк и Страсбург, два линкора, которые не стали драться с англичанами в Мерс-эль-Кебире. Он проклинал предательство друзей, которые совершили это деяние, и пассажир не стал это комментировать.
Была и коммерческая гавань, и город с населением в несколько сотен тысяч человек, теперь заполненный беженцами. Британская блокада отрезала большую часть грузооборота. Население испытывало большие трудности. Повсюду были матросы, на которых были маленькие круглые шапки с ярко-красными помпонами. Ланни отправился в Гранд-отель, и ему сказали, что он переполнен. Он попросил вызвать управляющего и показал ему свои документы, подписанные адмиралом Дарланом, после чего комната ему была найдена. Не теряя времени, он позвонил в канцелярию коменданта и был принят с любезностью старым джентльменом. Французской армией и флотом командовали неизменно пожилые люди, и, хотя они были квалифицированными специалистами в своей области, но почти всегда были консервативными и не меняли своих убеждений со времен Дрейфуса.
Да, этот комендант хорошо знал семью д'Авриенн и был знаком с их коллекцией картин, одного из культурных памятников города. Он не сомневался, что им будет приятно, если американский знаток осмотрит их. Офицер написал рекомендательное письмо, а один из его помощников выписал carte d’indentification, которая избавила бы его от формальностей с полицией и портовыми властями. Ланни вернулся в свой отель и позвонил в особняк, который стоял в защищенной долине за одним из холмов пригорода. Ему сказали, что хозяин болен, но утром картины будут ему показаны. При дневном свете их рассматривать лучше. Поскольку приезжему не хотелось блуждать по гавани ночью со всеми этими деньгами, он остался в своей комнате, закутался в свое пальто в постели и читал Войну и мир. Этьен поставил свою машину в гараж и спал в ней, опасаясь, что кто-то может выкачать драгоценный бензин и заполнить баки чем-то более дешевым.
II
Утром представительница этой семьи судовладельцев среднего возраста показала мсьё Бэдду картины, довольно обычную коллекцию, в основном семейные портреты. Как этого требовала вежливость, Ланни восхитился ими и сделал свой обычный тактичный запрос о том, может ли что-нибудь из них продаваться. Затем его отвезли обратно в город, и он отправился на прогулку. Не сказав ничего и никому, он нашел магазин подержанных книг Арманда Мерсье. Он вошел и быстро осмотрелся, но не увидел Рауля Пальму. Он начал осматривать книги. Занятие, которое занимает гораздо больше времени во Франции, чем обычно в Америке. Можно стоять и получать себе образование, погружаясь в одну старую книгу за другой, так же, как сидеть в кафе и прочитать целую газету за одной чашкой кофе.
В магазине была одна продавщица, и Ланни поглядывал на нее. Было ли это местом леваков, а хозяева были в контакте с подпольем? Книги были всех видов, а те немногие, которые относились к политике, не носили особого характера. Но это ничего не значило, потому что, если бы у человека было собрание антинацистской или антифашистской литературы, он наверняка не оставил бы их на виду в те дни, как эти. Ланни бродил здесь и там, глядя на полки, и когда женщина вежливо спросила, ищет ли он что-то особенное, он ответил, что он просто просматривает. Он хотел удостовериться, что в магазине больше никого не было. Он не мог спросить: «Где Рауль Пальма?» Потому что, возможно, Рауль был здесь под другим именем, а женщина была не посвящена в его тайну. Конечно, она не должна быть посвящена и в тайну Ланни Бэдда!
Он не мог здесь остаться навсегда, поэтому купил издание в бумажной обложке книги Анатоля Франса Красная лилия, которую Бьюти прочитала ему вслух, когда он был мальчиком. Она была необычайно откровенной матерью, которая не ощущала большой разницы между детством и зрелостью. С книгой в кармане пальто поверх кучи денег Ланни гулял и смотрел на очень старый город Тулон. Как и большинство городов этого побережья, его завоевывали римляне, готы, бургундцы, франки и сарацины. Здесь Наполеон впервые получил известность, вытеснив англичан. Это он сделал во имя республики, которую он уничтожил несколько лет спустя. Это была грустная история, не столь отличная от той, которую сейчас повторял Адольф Гитлер. Печальная старая Европа с её землёй, политой кровью, и с её терпеливыми, трудящимися людьми, которые так медленно учились!
Ланни подумал, что Рауль может работать по вечерам. Поэтому после обеда он вернулся, и магазин был открыт, но продавцом там был не бывший директор школы. Некоторое время Ланни просматривал книги, чтобы полностью в этом убедиться. Затем он купил еще один роман и вернулся в свой гостиничный номер и читал. Очень досадно, но он ничего не мог поделать, кроме как ждать. Возможно, Рауль заболел. А, возможно, владелец отправил его по поручению; или, возможно, его часы были утром.
Рано следующим утром агент президента пошёл снова, но там была та же самая продавщица. Он посмотрел на другие книги. Он был уже довольно хорошо знаком с содержимым магазина, и там было то, что он хотел прочитать, а не стоять и выглядывать Рауля, а также карманников. Он попросил книги об искусстве и о парапсихологии, которых, он мог бы быть уверен, здесь быть не могло. Это помогло ему завязать знакомство. Он узнал, что магазин здесь работает уже около двадцати лет, и что рост цен был хорош для торговли, если у вас остались книги. И также, что в военное время люди много читали, потому что у них не было других развлечений, к которым они привыкли. Но он ничего не услышал о другом продавце или о каком-либо послании для американского клиента.
Так прошел день. Ланни пошёл обедать в столовую отеля и решил, что как только он закончит обед, он вернется в магазин, и будь там продавщица или продавец, он скажет: «Кстати, я был здесь уже некоторое время назад, и был обслужен человеком, похожим на испанца, который был несколько моложе меня». Чтобы придать правдоподобие, Ланни, добавил бы: «Я спросил его о книге профессора Ости, и он пообещал мне найти экземпляр». Это сможет принести неприятности Раулю только за упущения по службе. За это он может потерять свою работу, но это было бы не так плохо, как потерять все деньги, из-за которых топорщилась элегантная одежда Ланни!
III
Но Ланни больше никогда не вернулся в этот книжный магазин. В фойе отеля он встретил даму.
Она сидела в одном из больших мягких обшитых бархатом кресел, стоявшем в месте, где он должен был выйти из столовой. И когда она увидела, что он идет, она встала, очевидно, ожидая его. Поэтому он смог хорошо рассмотреть ее, и ему это было не трудно. Она была молода, по его оценке, около двадцати пяти. Для француженки она была высокой. Стройная брюнетка с прекрасными темными глазами и с нежными и утончёнными чертами лица. Она была просто одета в твидовый костюм и носила маленький берет их того же материала. Настоящая леди, по его оценке, ничего на показ, никаких драгоценностей, и если и был макияж, то его не было заметно.
Она подошла к нему и спросила: «Мсьё Бэдд, я полагаю?» Ланни ответил: «Да».
— Мсьё Бэдд, я являюсь секретарем мадам Латур из стариной семьи этого города, друзей семейства д'Авриенн. Они рассказали нам о вашем визите и о том, что вас интересуют старые картины.
— Это правда, мадемуазель.
— Картины д'Авриеннов было бы трудно купить, и мадам Латур отправила меня сказать вам, что у нее есть коллекция, не такая большая, но высокого качества, и ей очень хотелось бы, чтобы вы ее посмотрели.
— Меня это интересует, мадемуазель, кто там художники?
— Во-первых, есть очень хороший Антуан Ленен.
— Действительно? Он не так часто встречается. Вы уверены, что он подлинный?
— Его осматривали многие люди, которые понимают толк в искусстве, и я никогда не слышала, чтобы они задавали такой вопрос.
«Что ж, это меня очень интересует, мадемуазель». — Ланни не добавил, что мадемуазель тоже заинтересовала его. У нее был необычайно приятный голос, неотразимая улыбка. Некоторое время он не пользовался обществом дам, кроме пожилых дам из окружения своей матери. Дамы Виши произвели на него впечатление назойливых приставал. Но здесь, по-видимому, были те, кого не коснулись фурии войны и завоеваний. «Когда я могу посмотреть эти картины?» — спросил он.
— В любое удобное для вас время. Сегодня вечером, если хотите.
«А если освещение не будет хорошим», — начал он.
— Я уверена, что освещение будет адекватным.
— А где это место?
— Это в нескольких километрах от города, но легко добраться. У меня есть машина мадам, и я буду рада довезти вас и вернуть обратно.
— Это очень мило. Я рад принять ваше предложение.
Действительно, как умудрённый опытом человек, знающий все мошенничества Европы, Ланни должен был задуматься на несколько мгновений и, возможно, расспросить портье или служащих отеля. Во Франции был большой дефицит мужчин, а женщины так изголодались и не останавливались ни перед чем. Там не было и избытка денег, и они были не у всех, а те, у кого их не хватало, также не останавливались ни перед чем. Поездку с незнакомой дамой ночью и с карманами, набитыми деньгами, наверняка нельзя было назвать благоразумной для осторожного секретного агента. Но эта леди была настолько исключительной, ее манеры настолько утонченными, ее выражение было добрым и очаровательным, похожим на бесконечное количество мадонн, на которых искусствовед насмотрелся на этом старом континенте. Он забыл, что долгое время он руководствовался правилом, что в шпионы выбирают тех, кто не похож на шпиона, насколько это возможно.
IV
Он сопроводил ее до машины, которая стояла рядом. Это была маленькая машина, и она сама было за рулём. Это обстоятельство удивило его, потому что во Франции женщины не водят так же свободно, как мужчины, и, конечно, секретаря grande dame должен был привезти шофер. Однако он не мог сказать: «Вы уверены, что умеете водить машину, мадемуазель?» Она была деловой и умелой, и он влез, набросил плед на колени и позволил везти себя по автостраде.
«Мсьё Бэдд», — сказала леди, — «что будет с нашей несчастной Францией?»
Это был предмет, который Ланни наверняка не собирался обсуждать ни с amiral, ни с marechal, и конечно ни с самой очаровательной секретарём-шофером.» Chere Mademoiselle», — ответил он, — «чтобы ответить на этот вопрос, нужно быть сведущим государственным деятелем или социологом. Несомненно, это не вопрос для простого искусствоведа».
«Мы, французы», — продолжала леди, — «считаем, что вы, американцы, самые мудрые и самые способные люди в мире».
— Helas, если и есть кто-нибудь в моей стране, кто мог предвидеть бедствия, которые постигли Европу, то они мне не попадались. Мы успешно изобретаем машины, но совсем не создаем доброту и милосердие в мире.
— Моих работодателей и всех их друзей преследует мысль о том, что когда-нибудь полчища из России вторгнутся в Западную Европу.
«Политическая леди!» — подумал Ланни, и он, конечно, не собирался занять какую-либо линию в разговоре, пока не узнает ее. «Многие люди думают, что это так», — заметил он, — «но такие события мне кажутся настолько отдалёнными, что такой молодой и очаровательной леди, как вы, был бы мудрее наслаждаться дарами, которыми природа так щедро наделила ее».
«Мерси, сударь, вы говорите, как француз!» — Она сверкнула улыбкой, которую он не мог видеть в темноте, но которую он мог услышать в ее голосе.
«Я прожил большую часть своей жизни во Франции», — ответил он. — «И это стало моей второй натурой. Расскажите мне о себе, мадемуазель».
Она рассказала ему, что ее зовут Мари Жанн Ришар, и что ее отец был профессором в одном из близлежащих колледжей, где она сама училась. Она обручилась с одноклассником, который был взят в армию и пропал без вести, предположительно убит, но, возможно, попал в плен. «Это было особенно трагично для меня», — сказала она, — «потому что я одна из тех, кто не хотел этой войны. Меня воспитывали в любви к немецкой культуре и в вере в дружбу между Германией и Францией, имеющую жизненно важное значение для будущего той и другой».
«Очень жаль, что все народы не могут быть друзьями», — ответил осторожный американец. — «В Европе народы приобрели плохую привычку не доверять друг другу».
Они съехали с береговой автострады и последовали по одной из небольших долин между горами. Огни автомобиля метались по сторонам, освещая большие леса из пробковых дубов, а когда они поднялись выше, то из сосен. Ланни показалось, что они отъехали на значительное расстояние от Тулона. Мощеная дорога закончилась, и машина подпрыгнула. Конечно, здесь может быть какое-то поместье. У богатых есть свои прихоти во Франции, как и в Америке. Но Ланни стал беспокоиться и сказал: «Вы уверены, что вы на правильной дороге, мадемуазель?»
«О, да», — ответила она, — «я часто езжу по ней. Здесь недалеко».
Дорога стала простой дорожкой, а колеи стали глубже. Это было больше похоже на лесную дорогу, чем на въезд в богатое поместье. Когда они подъехали к горному ручью и должны были проехать по воде, Ланни сказал с некоторой твердостью: «Если бы я знал, что будет такое путешествие, мадемуазель Ришар, я бы не согласился поехать ночью».
«Это совсем близко», — заверила она его; — «сразу за этой горой. Там вы найдете там исключительно красивое место. Мадам Латур любительница природы и что-то вроде отшельницы. Люди приезжают за сотни километров, чтобы насладиться видом с её смотровой башни, но сама она не может взбираться туда из-за своих преклонных лет. Луна взойдёт через час или около того, и вы сможете увидеть прекрасные виды». Это звучало как у настоящего эксцентричного миллионера. Чем больше у них денег, тем больше людей пытаются отобрать их у них и тем меньше доверия у них к человеческой расе. Ланни хорошо знал это явление.
V
У агента президента интерес к этой прекрасной молодой секретарше стал ослабевать, так как она разоблачила свою сущность умиротворительницы, коллаборационистки. Он решил, что пренебрегает своим делом, и начал задавать вопросы о картинах, которые он должен был увидеть. Машина скользнула по горному склону, и из-за подлеска вышли на дорогу четверо мужчин с черными носовыми платками на лице и ружьями в руках. «Halte-la!» — закричали они и направили оружие. Раздался визг автомобильных тормозов и вскрик Мари Жанны Ришар. «O, mon Dieu! Des baudits!»
Сердце Ланни сильно забилось, но его голова все еще продолжала работать, и он вспомнил, чему отец учил его на раннем этапе жизни: «Никогда не забывай, что твоя жизнь дороже, чем все деньги, которые ты имеешь при себе или держишь в своем доме». Он был набит деньгами, как гусь жиром. Но это было всего пятьсот долларов, а он зарабатывал в десять раз больше за одну сделку. Поэтому, когда вожак шайки сказал: «Haut les mains!», Он повиновался, как и его спутница. («Руки вверх!» Был перевод.) Когда вожак сказал: «Sortez!», он выбрался из машины, то же сделала его спутница. Один из мужчин обыскал Ланни, но случилось удивительное, он не залез ни в один карман, но похлопал по всем карманам пальто, а затем пиджака и брюк, и проверил вокруг талии Ланни и подмышками, он не искал денег, только оружие. Когда он убедился в его отсутствии, он сказал: «Rien», и вожак отдал приказ связать руки Ланни, у них была веревка, длинная и очень крепкая, в чём жертва должна была убедиться, прежде чем закончилось это приключение. Человек крепко обвязал его одно запястье, а затем завёл обе руки Ланни за спину, скрестил запястья и связал их. Он сделал это быстро, остальную часть веревки пропустил вперед. Очевидно, человек, который выполнял эту работу, был знаком с ней, потому что он работал методично, быстро и без слов. Когда он закончил, то Ланни почувствовал боль, но другие были вполне удовлетворены.
Они обыскали женщину, вежливо и не совсем полностью, как показалось Ланни. Они поискали оружие в машине, а затем один из мужчин развернул ее. Они выбрали место, где было пространство для этой цели. «Entrez» — сказал вожак, обращаясь к женщине, и открыл ей дверь машины. «С вами мы закончили», — сказал он. — «Идите домой и оставайтесь там, и никому не говорите ни слова о том, что вы видели. Мы — мстители, и наше наказание быстро и надежно. Если вы предадите нас, мы похитим вас и привезем вас сюда и поджарим вас на медленном огне. Мы сделаем то же самое с каждым членом вашей семьи. Comprenez-vous?»
«Oui, oui», — в едва слышном голосе был ужас.
«Partez,», — сказал мужчина, и машина медленно покатилась по мокрой и скользкой дорожке.
Ум Ланни Бэдда работал так усердно, насколько возможно, потому что понял, что ему грозит серьезная опасность. Это не вопрос потери пятидесяти тысяч франков. Это может быть вопросом его жизни. Дело должно быть политическим, и он мог догадаться, что это были люди подпольного движения, которое он тайно помогал строить. Его не впечатлила та маленькая драма, которую они разыграли с женщиной. Он понял, что она была сообщницей группы. Она была одной из тех суровых идеалисток, которые появились по всей Европе, где бы ни прокатилась танковая машина. Люди не отказывались от своей свободы или от своей родной земли, люди, которые сражались и подталкивали других к борьбе, поддерживая огонь в факеле свободы. Ланни натолкнулся на еще одну Труди Шульц, антинацистскую героиню, на которой он тайно женился, и которую нацисты убили в одном из своих пыточных лагерей.
Пленник осознавал это урывками, но у него не было времени задуматься обо всём. Он понял, что у него тяжелое положение, и ему, возможно, будет нелегко обдумать, как выкрутиться из этого. Странная причуда судьбы, что эта опасность исходит от его собственной компании, людей, которым он служил открыто или тайно в течение четверти века. Знание их правил и состояния их ума позволило ему осознать поистине страшный характер своего положения. Эти люди были преступниками, за их головы были назначены награды. Их жизнь была жестокой, и у них не было времени на формальности. Они захватили богатого и известного иностранца, потому, что они считали его одним из самых опасных своих врагов. И, схватив его, они вряд ли его развяжут, выпустят и раскроют свои секреты. «Мертвые не рассказывают истории» — это правило известно каждому мальчику, который когда-либо читал истории про пиратов, бандитов или гангстеров. И по всей Европе мужчины с обеих сторон возвращались к этим отчаянным правилам.
Внезапное осознание охватило сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, насколько он был беспечным и наивным! Он принимал все меры предосторожности в отношении фашистов и нацистов, но ему редко приходилось думать, каким он должен казаться своим друзьям. Идея была болезненной, и он выбросил ее из головы. Он бродил по Европе, раздираемой войной и гражданской войной. Он мягкий и невинный, ребенок в джунглях, где обитают жестокие звери. Он не видел взглядов сердитой ненависти и не слышал приглушённых рыков. Он считал это само собой разумеющимся, что все думали о нём также хорошо, как он думал о себе. Это, увы, это было то, чего не происходит очень часто в этом мире.
VI
С предельной вежливостью он обратился к вожаку шайки. — «Не могли бы вы рассказать мне, что это такое?» — «qu'est-ce que c'est tout cela?» — это эксцентричное французское выражение: «Из-за чего вся эта шумиха?»
«Как ваше имя?» — был встречный вопрос.
«Ланни Бэдд», — ответил он. Он вряд ли мог скрыть это. «Bien» — сказал мужчина. — «Мы расскажем вам все, когда будем готовы. Allons».
Он встал и пошёл, и Ланни последовал за ним. Веревка на его запястьях имела продолжение и препятствовала его побегу или броску в пропасть. Крепкий парень шёл сзади, держа верёвку, а двое других следовали с ружьями. У вожака был посох в одной руке и фонарик в другой. Ланни мог хорошо видеть дорогу, но человек сзади него не мог её видеть так же хорошо. И каждый раз, когда он спотыкался или задерживался, то запястья пленника ощущали болезненный рывок. Они шли по проторенной тропе, поднимаясь к высокому перевалу, и когда они добрались до вершины гряды, на них налетел пронизывающий ветер. Они спустились вдоль глубокого ущелья, где слышался звук падающей воды. Затем началось еще одно восхождение. Ему повезло, потому что Ланни играл в теннис и не был слишком слабым. Наказанием за отставание был толчок кулаком человека позади него.
Над седлом горы тропы почти не существовало. Внизу были видны отблески света, и после того, как они спустились и пробрались через густую чащу, они натолкнулись на крошечную поляну в сосновом лесу. Там светился небольшой костер, и сидели два человека. Вожак уже обменялся с ними сигналами, и теперь на свет вышла группа из пяти человек. На каждой стороне костра был бревно, и вожак скомандовал своему пленнику: «Asseyez-vous».
Руки Ланни замёрзли на высоких переходах, и теперь они были странно онемевшими. Он сказал: «Я боюсь, что я отморозил себе руки». Вожак скомандовал, чтобы его развязали, и крепкий парень, который отвечал за эту работу, повиновался без слов. Он обвязал веревкой лодыжку Ланни и сел на нее, не давая ему никаких шансов. По форме и цвету рук этого человека Ланни принял его за крестьянина. Сидя на бревне и растирая руки и запястья, заключенный мог изучить их всех. Двое, он решил, должны быть докерами или судостроителями, мускулистые ребята с мозолистыми руками в шрамах. Остальные были, скорее, интеллектуалами или служащими. У одного был сильный лигурийский акцент, знакомый жителю Мыса Антиб с детства.
Вожак был человеком с тихим голосом, но с железной волей на вид лет тридцати или около того. Ланни казалось, что он слышал его голос раньше, но, должно быть, это было давно. Ланни был общительным и, должно быть, встречал тысячи людей здесь на южном побережье Франции. Быстро смекнув, что самым вероятным местом, которое пришло ему в голову, была рабочая школа, которую вёл Рауль Пальма, и которую Ланни помогал финансировать что-то вроде полутора десятилетий. В то время сотни молодых пролетариев и несколько белых воротничков сидели на уроках в шатком старом складе, отремонтированном и чистом. Они спорили и отстаивали свои доктрины и партийные линии, и имели ссоры и расколы, которые приводили директора школы и его преданную молодую жену почти в отчаяние. До недавних лет Ланни свободно с ними общался, называл их всех «товарищами» и пытался смягчить их страсти. Любопытный результат, если теперь какой-нибудь их фанатик решил наказать его за измену делу!
Ланни имел дело с подпольем сначала в Германии, затем в Испании и Франции. Но всегда он действовал через посредника, которому доверял. И вот первый раз он присутствует на тайной сходке. Это было больше похоже на сцену в пьесе или в кино, чем на что-либо в реальной жизни. Все шесть мужчин были в черных масках, с отверстиями для глаз и щелью для рта. Они их не сняли, и Ланни получил некоторое утешение от этого факта, считая, что они определенно ещё не решили его убрать. По крайней мере, у него была возможность защитить себя. Он усиленно думал, так как знал, что настало время, когда ему придётся противопоставить свои аргументы аргументам шестерых своих противников.
VII
«Мсьё Бэдд», — сказал вожак без каких-либо предисловий, — «не могли бы вы рассказать нам, чем вы занимаетесь во Франции?» Это собиралось быть вежливой беседой. А вежливость была специальностью Ланни Бэдда. — «Mais certainement, Monsieur. У меня есть несколько дел. Я искусствовед, покупаю картины старых мастеров для американских коллекций. Иногда я занимаюсь делами своего отца, который производит самолеты и много их поставил французскому правительству с самого начала войны до её конца. Кроме того, вы должны знать, что моя мать имеет свой дом в Жуан-ле-Пэн, и я прожил там большую часть своей жизни, с тех пор, как меня ребенком носили там на руках».
— Каковы ваши политические взгляды, мсьё Бэдд?
— Раньше у меня были политические взгляды, сударь, но я обнаружил, что живу во времена раздоров и нетерпимости, поскольку я мирный человек, я решил ограничиться изучением картин. Я принимаю участие в формирование нескольких больших коллекций, которые найдут свое место в музеях в Соединенных Штатах и, я надеюсь, помогут повысить культурный уровень этой страны.
— Вы не принимаете участия в политике?
— Нисколько. Месьё. Люди пытаются вовлечь меня в дискуссии, и когда они это делают, я вежливо слушаю то, что они говорят, и рассказываю им, что у меня своя специальность, и оставляю решение социальных проблем тем, кто более компетентен в решении этих проблем.
— Вы много путешествовали по Германии?
— Да, месье.
— И вы лично знаете Гитлера?
— Он был одним из моих многих клиентов. Он купил полдюжины работ Марселя Дэтаза, великого французского живописца, который был моим отчимом, как вы, возможно, знаете, и который погиб на войне, спасая la patrie.
— Вы никогда не обсуждали политические вопросы с Гитлером?
— Месьё, никто не обсуждает политических вопросов с герром Гитлером, его слушают, часто в течение нескольких часов. Я дослушался до такого хорошего результата, что он попросил меня найти ему хорошие образцы картин австрийского художника Дефреггера, который рисует крестьян. Я не мог найти ничего плохого в этом, и он заплатил мне обычную комиссию в десять процентов.
— Вы тоже знаете Геринга?
— Я впервые встретил генерала Геринга, когда он посадил в тюрьму моего еврейского друга. Я смог убедить его выпустить этого друга за высокую цену. А затем он заинтересовался моим суждением как искусствоведа, и нанял меня, чтобы продать некоторые его картины в Нью-Йорке и купить для него некоторые образцы американских картин.
«Вы, кажется, очень успешно умеете убеждать людей, мсьё Бэдд». — В тоне был сарказм и звучал намёк: «На этот раз вам может показаться это не так просто!» Инквизитор продолжил: «Вы были с Гитлером и Герингом в Париже, не так ли?»
Ланни подумал, у них хорошая служба разведки! Обычно он был бы рад, но только не сейчас. Он ответил: «Меня пригласили встретиться с герром Гитлером в отеле Крийон, и я пошел».
— Говорить с ним о картинах?
— Я не мог знать, о чем он хотел поговорить. На самом деле, он восхищался Наполеоном Бонапартом.
— И ничего о политике?
— Он рассказывал о своих планах, и я был смущен, потому что я не хотел этого знать.
— Вы говорил с ним о них?
— Мне не сказали, что это конфиденциально, и я ответил на любые вопросы, которые мои друзья задавали по этому вопросу.
— Вы недавно были в Виши, мсьё Бэдд?
— Я путешествую по всей Франции. Я купил три картины в Виши за последние несколько месяцев.
— Вы встретили Лаваля, не так ли?
— Мсьё Лаваль владеет прекрасной коллекцией старых исторических картин в Шательдоне, и он был достаточно любезен, что позволил мне увидеть её.
— Вы также посетили Дарлана. У него есть картины?
— Адмирал Дарлан был гостем в доме моей матери почти двадцать лет назад, я напомнил ему об этом и попросил его, сможет ли он сделать мне одолжение, чтобы я мог попасть в дом своей матери, в эти времена с транспортом большие сложности.
— И у вас не было политических дискуссий с любым из этих людей, которых вы так хорошо знаете?
— Я делал то, что всегда делал. Месье, я слушал то, что они мне говорили, и не выражал никакого мнения, потому что это было бы нахальством.
— И что вы делаете со всей этой конфиденциальной информацией, которую вы собираете?
— Ничто из этого не является конфиденциальным. Месье, я никогда не разрешаю никому ставить меня в такое положение. Если человек говорит мне: «Я расскажу вам кое-что конфиденциальное, я быстро отвечаю: «Пожалуйста, не делайте этого, потому что я не хочу нести такую ответственность. Есть много шансов на утечку, и я не хочу, чтобы кто-нибудь думал обо мне как о возможном источнике утечки. Люди со здравым смыслом уважают такое отношение, и люди, которые понимают, что такое великое искусство, ценит, что человек искусства нейтрален. Тот, чьи ценности постоянны, выше битвы фракций. Вы можете вспомнить, что Ромен Ролланд написал книгу с таким названием Au-dessus de la melee». [39]
VIII
Это был обычное «словоблудие» агента президента, который он произносил перед всеми, кроме откровенных фашистов-нацистов, с одной стороны, и его нескольких доверенных друзей, с другой. Насколько хорошо он мог выступить перед этими людьми, он судить не мог. Потому что он не видел выражений на их лицах, и не мог выяснить, что они узнали о нем. Очевидно, кто-то наблюдал за ним в течение значительного времени и докладывал о нем из Парижа, а также из Виши.
«Обыщите его», — приказал вожак тем же тихим голосом. Это был момент, который Ланни ожидал, но без всякого удовольствия. Дородный парень, который был его охранником, опустил руку в правый карман пальто пленника и вытащил кучу банкнот, почти все, что могло поместиться в его большой руке. «Jesu!» — воскликнул он и поднял банкноты. Можно было предположить, что он никогда не видел таких денег в своей жизни.
Вожак взял эту кучу банкнот, а парень влез в левый карман пальто и повторил спектакль. «Une banque ambulant»[40] — заметил вожак и снял шляпу, в которую уложил сокровище. Поиски продолжились, несколько банкнот нашли в нагрудном кармане пальто и огромную пачку во внутреннем нагрудном кармане. Затем наступила очередь пиджака, и деньги вытащили из обоих боковых карманов и внутреннего нагрудного кармана. Затем брюки, боковые карманы и задний карман. Чтобы держать все это, потребовались две шляпы, и они переполнились. «Это все, мсьё Бэдд?» — спросил мужчина. — «Или раздеть вас?»
«У вас есть все», — сказал Ланни, — «ma parole d'honneur». Он сохранил тон вежливой иронии, который был установлен для этого разговора.
— Могу ли я спросить, мсьё Бэдд, вы не доверяете финансовым институтам Французского государства?
— Я уже объяснил вам, месье, я занимаюсь покупкой произведений искусства. Я приехал в Тулон, собираясь заключить сделку.
— Вы можете сэкономить мне время, если вы дадите мне представление о том, сколько денег у нас здесь.
— Конечно, месье, около пятидесяти тысяч франков.
— Столько за картину?
— В ряде случаев я платил несколько миллионов франков, месье.
— Diable! И вы всегда платите наличными?
— Когда я имею дело с незнакомыми людьми, да. Я считаю, что психологический эффект от реальных денег очень велик. Я предварительно определяю, сколько стоит картина, и я беру такое количество денег наличными. Очень немногие люди могут противостоять такому зрелищу, когда я начинаю убирать деньги в карманы, они спешат принять мое предложение.
Эта информация побудила первые признаки жизни в этой странно бесшумной группе. Они сидели совершенно неподвижно, позволяя своему вожаку говорить все. Но теперь они усмехнулись. И Ланни подумал, какое ощущение он мог бы создать, заявив: «Все эти деньги были предназначены для вас». Возможно, он неожиданно закончил этот неудобный разговор, если бы заметил: «Товарищи, я один из вас. Об этом можно спросить Рауля Пальму, которого вы, несомненно, знаете, он скажет вам, что я приносил ему как информацию, так и деньги, с тех пор, как нацизм и фашизм начал свое существование».
Но, конечно, он не мог этого сказать. Сделай он это, и конец его карьере в качестве агента президента. Он мог бы сказать: «Товарищи, я полагаюсь на вашу честь хранить мою тайну». Но предположим, что кто-то из этих шести оказался шпионом правительства и наблюдал за этой группой, готовясь ее сдать? Вот так игралась игра, заговор и контрзаговор, шпионаж и контршпионаж по всему этому раздираемый войной старому Континенту. Или предположим, что одному из этой шестерки не удалось устоять перед соблазном доверить такой захватывающий секрет своей жене или возлюбленной? История распространилась со скоростью света. Она достигнет властей в Тулоне, затем в Виши, затем в Париже, затем в Берлине. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт снова оказался бы арестованным, и на этот раз его допрос будет гораздо менее учтивым.
Нет, он должен был найти способ вытащить себя из этой неприятности. Он должен придерживаться своей тайны, по крайней мере, до последнего момента. Очевидно, он был бы бесполезен для президента Рузвельта, если бы он был мертв и похоронен в этой скалистой пустыне. Поэтому, если бы дошло до последней крайности, он, несомненно, признался бы и вернулся бы в землю своих предков и женился бы на Лорел Крестон, или может это будет Пегги Ремсен или Лизбет Холденхерст? Единственная проблема в этой программе заключалась в том, что эти люди из подполья могли бы не утруждать себя, давая ему официальное уведомление о своем решении. Они могли бы решить, что более вежливо будет тихо подойти сзади и пустить ему пулю в основание черепа. Эта мысль несколько затруднила Ланни сосредоточиться на интеллектуальном разговоре.
IX
Помимо бумажных денег, обыск обнаружил часы, авторучку и небольшую карманную расчёску, которой пользовался джентльмен с тщательно подстриженными волнистыми каштановыми волосами. Также были документы: паспорт, разрешение на проезд, carte d'identification, и несколько из тех писем, касающихся произведений искусства, которые Ланни Бэдд сознательно брал с собою. Вожак осмотрел всё. Как оказалось, он знал английский. Затем он приказал вернуть их пленнику. — «Что касается денег, мы решим позже, мсьё Бэдд. Мы хотим, чтобы вы поняли, что мы не бандиты, а французские патриоты».
«Я тоже всегда считал себя французским патриотом», — быстро заявил пленник. — «Я прожил во Франции большую часть своей жизни и никогда не нарушал никаких законов. Я мог бы считать это любезностью, если вы дадите мне какое-то представление о том, в чём меня обвиняют».
— Мы это скажем вам в свое время. Мы ждем прибытия следователя. Тем временем, я с сожалением констатирую, что вас придётся связать на ночь.
— Я заявляю, сударь, что веревки, если они плотно связаны, прекращают циркуляцию крови, и это особенно опасно в холодную ночь, как эта.
— Мы причиним вам как можно меньше неприятностей, мсьё Бэдд.
Ланни решил, что человек, который его связывал, должен быть не крестьянином, а матросом. Он вязал причудливые узлы, которые не слишком туго обтягивали лодыжки Ланни, но не соскальзывали с его ног. Он сделал то же самое для запястий за спиной Ланни. Остальные выкатили бревна, готовясь спать поближе к костру. Они расстелили одеяло для Ланни и закрыли его половиной. Он заметил, что некоторые спали без одеял, и он был тронут этим. Это было обстоятельство, которое он заметил с детства, сопутствовало все революции, которые произошли на этом запятнанным кровью континенте. Революционеры так часто были гуманны по отношению к своим противникам, что иногда проигрывали. Это имело место в Германии, Венгрии, Испании. И где бы реакционеры не вернулись к власти, они убивали десять за каждого убитого их противниками.
Но это не помогло бы агенту президента, если бы он оказался тем, кого, по мнению революционеров, им нужно убить. Он был уверен, что целью их встречи не являлось чтение ему лекции или запугивание. Они должны закрыть ему рот навсегда. И что более вероятно, что они хотели сделать это безболезненно, пока он спал. Ланни не спал, а лежал, подвинув ноги к теплу огня, и лихорадочно прокручивал в своих мыслях ситуацию так, как никогда в своей жизни до сих пор. Вряд ли они намеревались его расстрелять, только потому что он отвозил в Англию лорду Уикторпа письма от Петена и мадам де Фортес, любовницы премьера Франции. И не потому, что разговаривал с Гитлером и Герингом, а затем с Лавалем и Дарланом. Ни один из этих разговоров не был записан, поэтому какие доказательства могли бы быть в отношении них?
Должно быть, они думали, что он предал кого-нибудь нацистам или коллаборационистам. И кто это может быть? Какую поездку или какое слово ему могли вменить в вину? Может быть, Рауль Пальма только что был арестован, и он, старый друг Рауля, попал под подозрение за это? Может быть, его визиты в книжный магазин были замечены и неверно истолкованы? Был ли его визит к коменданту порта связан с каким-то заговором против голлистов? Шла смертельная война между здешними властями и теми, кто считал эти власти предателями la belle Marianne. Это была бы война ножей и кинжалов, гранат и динамита, которая усиливалось с каждым днем при давлении нацистов. Каким-то образом, возможно, он никогда не узнает, каким, этот мягкий и элегантный etranger попал между линиями огня в этой жестокой братской борьбе!
X
Ланни проверил свои узы и убедился, что ничего не может сделать, кроме как сорвать кожу со своих запястий. Он, возможно, мог перетереть веревки о камни. Но до скалы он мог добраться, только прыгая, а это наверняка разбудило бы людей. Веревка, привязанная к лодыжкам Ланни, был прикреплена к запястью человека, который был его специальным охранником. Он лежал на спине на холодной земле и громко храпел в уши Ланни. Возможно, этой публике понравилась бы попытка пленника убежать. Тогда они могли бы применить к нему то, что испанцы назвали la ley de fuga[41]. Огонь умирал, и холод подкрадывался ближе, но дрожь Ланни не была из-за этого.
Он не был настроен спать, потому что хотел произнести хоть одно предложение, прежде чем кто-то нажмёт на курок. Его глаза бродили по спящим от одного к другому. Вожак лежал на другой стороне костра, завернутый в одеяло, как и пленник. По-видимому, интеллектуалам было оказано предпочтение, как более деликатным и непрочным. Или, возможно, таскать с собой одеяло мог тот, кто хотел. Ветер утих, и смертельный холод, казалось, объял эту маленькую долину. Он подумал, как высоко до снега в этих горах? Они казались высокими, но, возможно, это потому, что он поднимался на них в темноте, и его запястья были связаны.
Лежать на одном боку с руками, связанными за спиной, далеко не удобное положение. Особенно когда огонь гаснет, а холод заползает в кости. Ланни не мог перевернуться, не натягивая веревку и не разбудив своего охранника. У него создалось впечатление, что он не нравится ему своему охраннику, и если нарушить сон этого человека, он мог проголосовать за немедленное прекращение своего собственного дискомфорта. Ланни вспомнил долгую ночь, которую он провел, ожидая, пока Монк и слесарь пытаются спасти Труди из замка Белькур. Это была та еще ночь тревожного ожидания, и Ланни не мог угадать время или как скоро начнётся рассвет. Он решил, что это была самая глупая затея, в которую он когда-либо ввязался. Он много раз назвал себя болваном за то, что согласился на поездку со странной женщиной, неважно с какими прекрасными манерами. Мари Жанна Ришар, несомненно, было не её имя. Кто она? Он представил себе мелодраму. Она была членом семьи д'Авриеннов, или, может быть, любовницей коменданта порта. Она презирала Ланни как фашиста и сделала с ним то, что он хотел бы сделать с каждым фашистом в мире!
XI
Пленник смог немного поднять голову и посмотреть на умирающий огонь. Луна поднялась и посылала слабые лучи света через сосны. Ланни увидел или подумал, что увидел, движение одного из людей, которые лежали на противоположной стороне костра. Человек поднял голову, а затем встал на четвереньки и начал ползти назад, подальше от огня. Возможно, он собирался подложить еще немного дров, не разбудив своих товарищей. Это была бы услуга, которую Ланни по достоинству оценит. Человек встал и пошёл на цыпочках, и Ланни наблюдал за ним, насколько могли его глаза. Он был тем, у кого Ланни заметил лигурийский акцент. Он обошёл костёр на расстоянии, и теперь он был там, где Ланни не мог видеть его, не перевернувшись.
Ужасная мысль мелькнула в голове пленника, что настал момент. Этому парню было приказано прекратить его страдания. Обычно они делали это выстрелом сзади, как раз у основания черепа. Выстрел разрушал мозг и был безболезненным. На этот раз, поскольку Ланни лежал на боку, выстрел в ухо был бы мудрее, чтобы не задеть другого человека. Сердце Ланни дико колотилось, и он едва мог дышать. Он услышал человека позади него прямо над ним. Теперь, или никогда, был момент, чтобы закричать: «Это ошибка, я один из вас!»
Парень встал на колени. Его лицо приблизилось. Ухо Ланни чувствовало его теплое дыхание. Ланни обуздал свой безумный порыв, понимая, что это не поза убийцы. Человек собирался поговорить с ним. И в следующий момент Ланни услышал в едва слышном воображаемом шепоте четыре французских слова: «Combien pour votre liberte?» Сколько за вашу свободу! Итак, среди группы оказался предатель, как и думал Ланни! Или, во всяком случае, человек, который собирался стать предателем! Эта психология, которую оценил Ланни, сработала правильно. Когда он говорил, этот парень смотрел широко раскрытыми глазами через свою маску на огромное количество банкнот, заполнивших две шляпы, а некоторые там не уместились. И он решил, что свяжется с одним из тех самых богоподобных людей, американским миллионером. Кто в мире, от Китая до Перу, не видел их на экране кино, проявляющих щедрость, властвующих над чудесами, убирающих горы и возводящих дворцы!
Ухо мужчины было перед губами Ланни, почти касаясь их. И Ланни пробормотал три французских слога, медленно и отчетливо, настолько тихо, что это могло быть воспоминанием о речи. — «Cent-mille-francs.». Сто тысяч франков составляли менее тысячи долларов по курсу Виши Франции, и это, безусловно, не было высоким выкупом за жизнь миллионера или даже за жизнь киноактёра, его играющего. Ланни был готов предложить пятьсот тысяч франков или даже миллион. Но следующее, что он почувствовал, человек работал с веревками, которые связывали руки Ланни. У него, должно быть, был острый нож, потому что одно или два движения срезали верёвки, которые соединяли запястья вместе. Он не пытался срезать те, что были вокруг каждого запястья, это, очевидно, было бы трудно. С большой осторожностью он подкрался к стопам Ланни, и сначала он разрезал веревку, которая связывала его со спящим стражем, а затем он разрезал те, которые соединяли две лодыжки вместе.
Он вернулся к уху Ланни и прошептал: «Venez!» Затем встал и снова убрался в тень. Ланни с особой осторожностью перевернулся. Он обнаружил, что его запястья были такими слабыми, что они не удержали его. Он опустился на колени и локти, и таким образом мучительно медленными движениями он ушел от тусклого огня. Наконец, он встал и обнаружил, что может стоять.
Его избавитель был тусклой тенью, и Ланни на цыпочках проследовал за ним. Он понятия не имел, в каком направлении они идут, но мужчина обнял его, чтобы помочь ему идти. Вместе они пошли по тропе через чащу. У человека, казалось, были глаза кошки. Или, возможно, он прошел по этому маршруту столько раз, что знал каждый провал и поворот. Они не говорили ни слова. Их сделка была заключена, и им нужно было только как можно дальше удалиться от лагеря.
Вскоре верёвки вокруг лодыжки вызвали у Ланни такую боль, что ему пришлось остановиться и попросить мужчину разрезать верёвки. Это была почти хирургическая операция, и мужчина выполнял ее с осторожностью и умением, немного провисая верёвку и нажимая плоть вниз. Он сделал то же самое для запястий. И это было благословенное облегчение. Циркуляция крови вернулась, и вскоре Ланни снова почувствует себя дееспособным. «Что вы собираетесь делать?» — прошептал он, и мужчина ответил: «Они знают все тропинки и могут двигаться быстрее, чем вы сможете идти, и их пули еще быстрее. Мы должны подняться в горы и прятаться там в течение дня».
«Разве они не смогут отследить нас?» — спросил Ланни, а ответ был: «Нет, если мы спрячемся среди скал. Нужно добраться туда до рассвета».
XII
Поздняя и бледная луна пряталась за крутым откосом. Ланни мог видеть, что это дикий регион, с нагроможденными утёсами и скалами, а также соснами и кедрами. Они перешли вброд маленький ручей, и мужчина сказал: «Попейте, потому что это может быть все, что вы будете иметь в течение дня». Он добавил: «Мы пойдём голодными», и Ланни мрачно ответил: «Я выдержу». Некоторое время они шли по руслу ручья, чтобы скрыть свои следы.
Они плелись с небольшими остановками, чтобы Ланни мог передохнуть, пока не рассвело. Как только они смогли видеть достаточно хорошо, проводник выбрал место, где сухая скала позволяла покинуть русло ручья, не оставляя следов. Они взбирались по крутому склону холма от скалы к скале, пока Ланни не выбился из сил. Наконец, они натолкнулись на какую-то маленькую нишу в скале. Не пещеру, но достаточное укрытие от посторонних глаз. Они удовольствовались тем, что досталось. Ланни был более чем доволен. В то время как его спаситель сидел, прислушиваясь к погоне, он растянулся и восполнил потерянный сон. Он был совершенно уверен, что ни один преследователь не найдет их в этом орлином гнезде, и он решил, что они могут переждать здесь пару дней и считал, что это будет достаточно скоро по сравнению с тем, что он читал.
Имя спасителя было Джиджи. По крайней мере, это было имя, которое он дал. Он был призван во французскую армию и сам решил, что война окончена. Он присоединился к мятежникам не из-за политических убеждений, а из-за девушки. Так он сказал. Он хотел выйти из зоны боевых действий и планировал получить свои деньги и проникнуть на корабль, идущий в Южную Америку, в любую страну, которая позволила бы человеку жить своей жизнью по-своему. Ланни сочувствовал и, конечно, сохранял свою позу неискушённого искусствоведа. Он дал человеку свой адрес и заверил его, что деньги будут готовы. Если они разделятся, Джиджи сам сможет добраться до Жуан-ле-Пэн, где Ланни будет ждать его. «Послушайтесь моего совета», — сказал мужчина, — «и не возвращайтесь в Тулон, там наверняка кто-то сунет вам нож в спину».
«А как насчет Жуана?» — спросил Ланни. Ответ был: «Я не останусь нигде на побережье Франции, здесь все жарко, как в аду, и никто не знает, кому можно доверять. Они, конечно, не будут доверять никому из нас».
XIII
Джиджи снял маску и спрятал ее под скалой. Теперь она не помогла бы ему, а, наоборот, представляла смертельную опасность. Поэтому, когда Ланни открыл глаза, у него была возможность рассмотреть, как выглядел его спаситель. Парень в возрасте лет двадцати, смуглый и загрубелый, но не особенно крепкий. Его отец был железнодорожником, его мать прибыла из Лигурии, самой западной провинции Италии, прилегающей к Франции. Он посещал школу и устроился на работу в качестве экспедитора. После ухода из армии он обнаружил, что работы нет, и поэтому он присоединился к партизанам.
Это он рассказал Ланни шепотом, после того как Ланни проснулся. Джиджи помогал носить припасы до убежища своей группы. Были и другие группы, сказал он, но только вожаки знали, где. Припасы получались от угонов правительственных грузовиков, но Джиджи не имел к этому никакого отношения, настаивал он. Возможно, они недостаточно доверяли ему.
Он был пареньком с бегающими глазками, привлекательным на примитивный взгляд. Ланни хорошо знал этот тип. У него не было никаких политических взглядов, кроме того, что он не доверял богатым и боялся властей. Он хотел быть в одиночестве и обладать собой. Сейчас его больше всего беспокоило, что он не может курить из-за боязни преследователей с острыми глазами.
Чем больше он думал об этом, тем больше Джиджи беспокоился о том, что он наделал. Партизаны среди своих объявили его предателем, и первый, кто его увидел, застрелил бы его, как собаку. Они были уверены, что он сдаст их властям, и Джиджи громким шепотом причитал об этом. Это несправедливо, потому что он никогда не сделал бы этого. Как из этого выкрутиться? Он надеялся, что Ланни тоже этого не сделает, и Ланни сказал, что ни при каких обстоятельствах он не ввяжется в никакой политический диспут. Его готовность оставить пятьдесят тысяч франков у них без жалобы и обещание расстаться с суммой вдвое больше сильно впечатлило француза, и, несомненно, в тайнике души он сожалел, что он не попросил более высокую цену за свою опасную услугу.
Ланни попытался выяснить, что стоит за этим странным несчастным случаем. Почему партизаны прицепились к нему? Ответы Джиджи были расплывчатыми и, по-видимому, он ничего не знал. Из Тулона явился связной и провел длинный разговор с вожаком. Всем остальным было сказано, что они собираются арестовать агента нацистов, который нанес большой вред делу народа. Ланни попытался узнать о Мари Жанне Ришар, но парень настаивал на том, что он ничего не знает о такой женщине. Конечно, она не была его девчонкой, которая была дочерью судостроителя в порту, членом профсоюза, который правительство Виши разогнало.
Очень тактично Ланни подошел к предмету книжного магазина в Тулоне. Некоторое время назад он посетил город, сказал он, и там встретился с продавцом, похожим на испанца. Привлекательный и смышлёный человек лет тридцати, который обещал достать для него редкие книги. Но этот подход не принес никакой пользы, поскольку Джиджи сказал, что книжный магазин видел, но никогда в него не заходил. Он не был читающим человеком. Ланни сказал, что продавец назвал ему имя Пальмы, а парень ответил, что он слышал такое имя, но ничего не знал о человеке. Если бы он был партизаном, Джиджи не обязательно знал бы это. Они были организованы в небольшие группы, а члены одной группы не знали других. Это должно было затруднить действия фликов.
XIV
Этот простой материалист хотел найти способы, как избавиться от смертельной опасности. Он хотел получить информацию и советы, и Ланни считал, что было бы правильным снабдить его всем, чем он мог. Потому что, если бы этот парень был арестован со ста тысячами франков, он должен был бы рассказать, как он их достал, а это поставило в щекотливое положение путешествующего искусствоведа. Ланни предупредил его, чтобы он зашил деньги в подкладку своего пиджака, как только он их получит, и что следующим его шагом должно стать приобретение одежды, присущей джентльмену на отдыхе. Когда Джиджи спросил: «Как я могу сойти за джентльмена?» Ланни ответил: «Просто держи себя прямо, выгляди достойно и важно, и не говори ничего, кроме случаев, когда тебе нужно».
Идея парня заключалась в том, чтобы добраться до Марселя, где он знал группу американцев, которые помогали беженцам сбежать из лап гестапо. Оказалось, что ему было поручено сопроводить двух левых писателей, немецких евреев, и передать их руководителю этой группы молодому человеку по имени Вариан Фрай. Джиджи не знал точной ситуации, но Ланни мог её объяснить. В соответствии с условиями перемирия правительство Виши обязалось «выдавать по требованию» любых противников нацизма, которые искали убежища на её территориях. Но среди вишистов, особенно низших рангов, были люди, у кого были тайные симпатии к жертвам. И они хотели способствовать их побегу. Джиджи сказал, что это может быть и так, но американцы работали тайно, насколько это возможно. Они тщательно следили за тем, чтобы было видно, что они предоставляли беженцам только продовольствие и медицинскую помощь. И никто не должен был знать, что они также раздавали поддельные визы и разрешения на перемещения по стране.
Идея волновавшегося француза заключалась в том, что известие о его измене может не добраться до Марселя, и что американцы там запомнят его предыдущий визит и помогут ему. У американцев был план, в соответствии с которым французы и другие, которые могли бы выдать себя за французов, были одеты в военную форму и незаконно посажены на борт с войсками, направляющимися в Северную Африку. А там работать на железной дороге, которая под нацистским управлением, доставляла грузы через пустыню Сахара в порт Дакар. Попав в Алжир и с большим количеством средств, Джиджи мог бы вполне попасть на борт корабля. Но его мучили страхи, и он хотел помощи от Ланни, которая не была частью их сделки. Эти времена были тяжелыми для людей, которые хотели жить своей жизнью.
XV
Они не видели и не слышали признаков преследования, а голод и жажда, как острые шпоры, выгнали их из своего укрытия до захода солнца. В этой труднопроходимой стране было опасно путешествовать в темноте по неизвестным дорожкам. У Ланни была лишь смутная идея, где они находились, но Джиджи сказал, что они где-то между рекой Гапо и побережьем, и что если они будут двигаться в одном направлении вниз, то они обязательно выйдут на дорогу. Они прошли через лес огромных корявых пробковых дубов, и вскоре они услышали звуки движения. Они поспешили в этом направлении. Когда они добрались до дороги, они не посмели выйти на нее, а прятались в подлеске, ожидая темноты. Время от времени проезжали тяжелые грузовики, и Ланни заметил, что грузовики были красного цвета, ими управляли красные люди в красной одежде. Его спутник объяснил, что они везут бокситы, руду, из которой делают алюминий. Ланни вспоминал, что в детстве его брали с собой при посещении этих карьеров. В то время в Германию шло сырьё красного цвета, и Джиджи сказал, что сейчас идет туда же. «Les boches sont voraces!»[42]
Они собрались с духом и пошли по дороге в темноте, уходя от поля зрения, когда они слышали приближающийся автомобиль. Они подошли к ручью, так что жажда их больше не беспокоила. Но голод — достаточно сильный стимулятор, и когда через пару часов на фоне звездного неба появилась огромная масса зданий, они пошли к ним. Джиджи сказал, что поблизости находится очень старое аббатство, давно покинутое. Его название было Ле-Тороне. Некоторые из зданий были руинами, другие оказались неповрежденными, и они увидели слабый свет, шедший из небольшого строения. Это был домик сторожа, и когда они сказали ему, что они заблудились, он пригласил их и поставил перед ними еду с хлебом, луком, высушенными оливами и красным вином. Ланни не мог вспомнить, когда какая-то еда была такой вкусной.
Хозяину, грубоватому, но любезному в душе, не хватало только монашеской сутаны с капюшоном, чтобы выглядеть настоящим монахом. Он сообщил им, что в тот день он отметил восьмисотую годовщину основания аббатства. Ему пришлось праздновать её в одиночестве, но теперь, когда у него были гости, он отпраздновал её второй раз с бокалом вина, наполненным до краев. Он находился там, чтобы сопровождать туристов. Так он и жил. Это, должно быть, было скудным жильём, потому что туристы в среднем приходили только раз в неделю. Несмотря на это, из-за юбилея он ничего не взял с двух путников. Им повезло, потому что у Ланни не было при себе ни единого су. Старик не задавал вопросов, но бесплатно произнёс хорошо подготовленный рассказ о славных старых временах, когда этот монастырь был достопримечательностью Франции, и монахи пировали толстыми гусями и любовными играми, морской и речной рыбой, каштанами и дынями, «инжиром из Салерно и сливами из Динь». Эти добрые времена закончились Революцией, когда монастырь был покинут.
Старый монах по духу предложил им остаться на ночь, но нет, они хотели быть в пути. Он рассказал им о дороге и предложил воспользоваться грузовиком, перевозившем бокситы. Грузовики, как ни странно, были доставлены во Францию армией Соединенных Штатов в Первую мировую войну и теперь служат нацистам. Когда путешественники остались одни, Ланни выразил своё нежелание пачкать свой единственный костюм красной пылью. Потому что возможность вернуться в Жуан без денег и без потери лица зависели от его внешности. К счастью, у Джиджи было несколько франков, и Ланни сказал, что это даст им возможность побриться.
Им посчастливилось встретить грузовик с грузом пробки до Тулона. Водитель остановился поменять колесо, и они помогли ему и получили приглашение на борт. Они не посмели въехать в город, и в нескольких километрах от города они расстались со своим хозяином и отправились по второстепенной дороге на юго-восток. На этот раз они посигналили крестьянской телеге, везший овощи на рынок. Она ехала под гору, и возчик позволил им подняться на борт. Ланни сидел на коленях Джиджи, и так ранним утром они въехали при полном параде в модный туристический курорт Йера.
XVI
Ланни побрили, надраили его обувь и хорошо почистили его одежду. Сон в течение двух ночей в коричневом пальто из твида не разрушил его полностью, и он все еще мог выглядеть элегантным американцем. Он мог назвать себя в гостинице или в банке, но побоялся сделать это. Кто мог сказать, где он может встретиться с другом партизан? Он хотел быстро уехать.
Он отправился на поиски гаража или заправочной станции, или, скорее, человека, который раньше занимался этим делом. Он объяснил, что у него есть неотложные дела в Каннах, и хотел, чтобы его доставили туда сегодня утром. Человек затряс головой. — «Impossible, Monsieur!» Но внуку президента Оружейных заводов Бэдд в детстве внушили веру в силу денег. Он был уверен, что в этом городе спрятан бензин, и когда он назвал сумму в три-четыре тысячи франков за двух-трехчасовую поездку, мужчина сказал, что посмотрит, что сможет сделать. Когда Ланни поднял предложение до пяти тысяч, он сказал, что сделает.
Джиджи следовал за ним, боясь выпустить своего миллионера из поля зрения, но не хотел, чтобы их видели вместе с учетом партизан. Обговаривая свою сделку, Ланни сказал, что у него есть «un compagnon», и когда автомобиль был готов, «compagnon» появился и забрался в автомобиль. Они отправились в путь и доехали до Канн до закрытия банков. Машина остановилась перед банком Ланни. Он зашел внутрь, выписал чек и получил в свои руки сто десять свежих банкнот в тысячу франков. Банки снабжались ими. И это все, что у них было. Ланни сунул сто банкнот во внутренний карман пиджака, и с пятью банкнотами в руке вышел и заплатил шоферу.
Затем он и Джиджи прогулялись, и когда они пришли в уединенное место, Ланни достал сотню купюр и пересчитал их одну за другой в руки бывшего экспедитора с бегающими глазами. «Вот то, что вы хотели», — сказал он. — «Огромное спасибо вам и удачи». Они пожали друг другу руки, и Джиджи пошел по улице, нервно поглядывая по сторонам, и так ушёл навсегда из жизни Ланни Бэдда. Иногда агенту президента приходила мысль, избавила ли какая-нибудь женщина от этих денег его в первую же ночь, или он попал в те трудовые отряды, которые нацистские французы отправляли на верную смерть в жаркие карьеры Сахары? А иногда Ланни дрожал при мысли о том, что полиция проводила повсюду облавы по всей Франции Виши. Окружив людей в каком-нибудь общественном месте в кино, бистро или кафе, она проверяла их документы и, возможно, отправляла их на работы в Сахару. Предположим, полиция могла найти эти деньги и проследить их следы по серийным номерам. Что ответил бы им Ланни на вопрос, почему, что он заплатил такую сумму бывшему экспедитору и дезертиру? Возможно, за картины? За какие картины, месье?
XVII
Еще более серьезное беспокойство охватило его, когда он вернулся в Бьенвеню и нашел там письмо от «Брюгге». Почтовый штемпель показал, что письмо прибыло утром, когда Ланни уехал. Почтальон не успел добраться до Бьенвеню, а Ланни уехал раньше. В письме говорилось: «Мне жаль сообщить вам, что рисунки, о которых я писал вам, были проданы, кроме тех, которые не представляют его лучшие работы. Они изображают пытку человека бандитами, и я очень сомневаюсь, что вам они понравятся. Поэтому вам приезжать не стоит».
Очевидно, Рауль отозвал свое приглашение в Тулон и предупредил Ланни об опасности. У него, должно быть, появился намек на подозрение, существующее против его друга. Но как партизаны узнали, что Ланни приезжает в Тулон? Конечно, Рауль не сказал бы им об этом! И разве могло быть, что подозрение теперь упало на Рауля? Неужели его отсутствие в книжном магазине означало, что партизаны его задержали? Или они отправили его по поручению, чтобы убрать его с дороги, пока они занимались Ланни? Должно быть, им хорошо известно, что Рауль и Ланни были друзьями в старые времена в школе, и Раулю было трудно убедить их, что эти старые времена уже прошли. Неужели они теперь подозревают Рауля в том, что он уговорил Джиджи, чтобы помочь пленнику сбежать?
Во время остальной части своего пребывания в Бьенвеню, агент президента ни разу не осмелился выходить ночью, и он потратил много времени, пытаясь придумать какой-то способ связаться со своим другом и помочь ему, если понадобится помощь. Однажды утром пришел почтальон с одной из этих скромных открыток, которые так много говорили небольшими словами:
««Cher M. Budd. Только одна строчка, чтобы рассказать вам, как я обрадовался маленькой картине о путешествии. Я всегда держу её перед собой. Я здоров и занят. С наилучшими пожеланиями. Брюгге».
Итак, была еще одна глава, которую закрыл Ланни Бэдд!