Горн для врага [66]
I
НЕ БОЛЬШЕ двух лет прошли с тех пор, как Ланни в последний раз видел профессора Олстона. Но для этого человека, занятого политикой, эти годы дались недаром. Это не та работа, которую нужно воспринимать пренебрежительно. В ней у вас есть сто миллионов хозяев, и большой процент из них вас активно ненавидит, наблюдая за вами день и ночь, чтобы найти, что вы делаете не так. Волосы этого худого маленького человека поседели и истончились, на его лице появилось много новых морщин. Тем не менее, глаза за золотыми очками все еще весело искрились, и доброта в голосе никуда не исчезала, за исключением случаев, когда он говорил о нацистах и их американских пособниках.
О Ланни Бэдде у него сохранились только самые приятные воспоминания. Внук президента Оружейных заводов Бэдд был идеальным образцом секретаря-переводчика на Международной мирной конференции. Он был полностью погружён в свою работу и его ни разу не могли упрекнуть за пренебрежение обязанностями. Ему было доверено много государственных секретов, и хотя он часто встречался с репортерами, никто из них ничего из него не выудил. Если только Олстон не хотел, чтобы это узнали в какой-то определённый час. Фактически, этот секретарь, имевший множество знакомых в свете, стал таким экспертом, что понимал, когда его работодатель хочет «утечки», и мог избавить работодателя от смущения при необходимости говорить об этом. О единственном промахе, который совершил Ланни, географ никогда не узнал. Это была его помощь в Париже Курту Мейснеру убежать от французской полиции. Принимая во внимание, кем Курт с тех пор стал и чем он сейчас занимается, Ланни понял, что это была серьезная ошибка. Однако Олстон простил бы его, потому что он тоже верил в дружбу и знал, что нужно слишком долго доверять другу.
Вот такими они были спустя ровно двадцать два года. И по-прежнему их отношения все еще были, как между хозяином и верным служащим. Или так это Ланни чувствовал в душе, и поэтому догадался, что так будет и в действии. «Деятель» Нового курса обычно не тратил много времени на вступление. Он сказал: «Вы поспали?» и затем: «Вы чувствуете себя в форме?» Ланни, улыбаясь, ответил: «За дело!» А другой сказал:
«То, что я собираюсь вам доверить, вне всякого сомнения, является самым важным секретом в современном мире. Судьба войны и всего будущего может зависеть от этого. Вы знаете, что я не бросаюсь словами, я хочу добавить, что президент согласен со мной и что его слова такие же, как мои. Я был с ним вчера утром и предложил вас, как человека, которому можно предложить это дело. Если вы согласитесь, вы все равно будете работать на Ф.Д.Р. Предложение заключается в том, чтобы снова отправиться в Германию и узнать определенную информацию. Перед тем, как уехать, вам понадобится значительная подготовка, чтобы понять информацию и уметь ее запомнить, поскольку ни одно слово не может быть помещено на бумагу. Человеку в Германии, у которого вы получите информацию, у нас есть все основания доверять, и я не думаю, что вы столкнетесь с каким-либо большим риском, чем встречались в прошлом. Но всегда есть вероятность промаха, и никто не может гарантировать безопасность в такой работе. Это вы понимаете и без моих слов».
«Конечно, профессор Олстон». — Ланни сглотнул, вспомнив о том, что случилось с ним в Германии, не говоря уже о Франции и Испании. Вещи, о которых этот тихий маленький «деятель» понятия не имел. Но Ланни они никогда не нравились, и он не любил вспоминать о них.
— Позвольте мне прояснить дело. Вы не обязаны принимать это поручение. Я не оказываю на вас ни малейшего давления. Губернатор согласился со мной, что вы много для него сделали, и если у вас есть другие дела, вы должны только сказать об этом. Все, что я вам говорю, только потому, что вы можете сделать больше, чем любой другой человек, чтобы помочь выбить фашистов и нацистов. Я не говорю, что это сработает. Никто на свете не может это сказать, но я говорю, что есть реальный шанс.
«Этого достаточно, профессор Олстон». — Ланни сказал это быстро. Возможно, он боялся, что, если он будет колебаться, то может колебаться слишком долго.
«Обдумайте это и примите решение», — сказал искуситель.
— Если бы это был кто-то, кроме вас и губернатора, мне потребовалось время для раздумий. Потому что здесь слишком много всего, чтобы быть правдой. Но я знаю вас достаточно хорошо и не должен откладывать. Я готов к работе. Я сделаю все возможное.
II
Прежде, чем Олстон мог продолжить, Ланни встал и открыл дверь апартаментов и посмотрел в коридор. Затем он оглядел комнату. Там были двери, которые могли вести в гардеробные или в соседнюю комнату. Ланни спросил: «Вы тщательно обыскали это место?» Когда его друг ответил утвердительно, Ланни спросил: «Не возражаете, если я включу воду в ванной?» Он повернул кран холодной воды на полную мощность, не заткнув пробкой ванну. «Этому трюку меня научил мой отец», — сказал он. — «Это несколько затруднит прослушивание».
Олстон пододвинул кресло к Ланни и начал тихо: «Всего несколько доверенных лиц посвящены в эту тайну, а другие знают только часть. Вы будете знать только ту часть, которая необходима для вашей собственной работы. Каждый, кому доверяли даже мельчайшие детали, пришлось дать честное слово, никогда не говорить об этом никому другому, кроме тех, кто имеет право знать, и только то, что необходимо для общей работы. Это самый главный секрет во всем мире».
— Я понимаю, профессор. У вас есть мое честное слово.
— Не вашему отцу, не вашей матери, не вашему другу, и не любимой женщине. Скажите мне, Ланни, вы женились снова?
— Нет.
— Вы влюблены?
Ланни не мог удержаться от улыбки. — «Я нахожусь в неудобном положении, не будучи уверенным, какую из двух женщин я хотел бы любить. Но я не могу их любить, потому что я не мог объяснить им свою работу».
— Что ж, оставьте всё по-прежнему. У вас есть какие-то незаконченные дела?
— Пара сделок с картинами, но их можно закончить по почте.
— Продолжайте ваш бизнес с картинами, потому что это важный камуфляж. Вопрос в том, можете ли вы поехать и пробыть какое-то время в том месте, которое я вам назову, а затем отправиться в Германию, как вы это делали раньше?
— С первой частью всё в порядке, но попасть в Германию может быть нелегко. В прошлый раз меня пригласил Рудольф Гесс. Я не думаю, что кто-то обвиняет меня в том, что с ним случилось. Я, конечно, ясно дал ему понять, что я боялся его плана. Но все же я не могу быть уверен, как будут обстоять дела. Если вермахт будет продвигаться в Россию, как сейчас, номер один будет чувствовать себя хорошо, но никто не может гарантировать, как это будет через месяц или два. Лучше всего это Геринг, который всегда любит поговорить о картинах, независимо от того, что происходит с его люфтваффе. Он пообещал поставить меня во главе своего художественного музея, который буквально покончит со всеми другими музеями в Европе.
— А теперь скажите мне, что вы знаете о современной физике?
— Я прочитал немного Джинса и Эддингтона. Достаточно, чтобы понять, что предмет находится выше моего разумения.
«Я в таком же положении», — сказал бывший географ. — «Но все же я должен участвовать в этом проекте. В нынешней чрезвычайной ситуации мы должны пройти несколько курсов для выпускников и аспирантов за несколько недель, Поэтому вам придется поднять свой уровень. Когда какой-то ученый физик даст вам формулу, вы должны её понять, и вы должны её запомнить и повторить через неделю или две. Это секрет всех секретов…»
Ланни прервал разговор: «Слушайте, профессор, я чувствую себя не в своей тарелке, разговаривая в гостиничном номере. Я никогда не делал этого, и если бы мог помочь. У меня есть машина, и я убедился, что у меня в багажнике нет ни одного записывающего устройства. В автомобиле можно безопасно поговорить. Мы можем ездить, сколько нам нравится в Центральном парке, или мы могли бы отправиться загород и пообедать в небольшом месте, где нас никто не знает, и вернуться, когда захотите».
Робкий маленький человек встал. — «Хорошо, пойдем!»
«Я пойду первым», — сказал Ланни. — «Дайте мне пять минут, я приведу машину. Затем вы идете на север по восточной стороне Парк-авеню, а я догоню и заберу вас».
III
«Давайте из города», — сказал Олстон. И они двинулись на север через один из мостов в графство Уэстчестер. Звук мурлыкающего двигателя намного лучше затенял человеческий голос, чем вода в ванной. Поэтому теперь они могли свободно говорить о секрете всех секретов. «Вы знаете высшую математику?» — осведомился бывший географ, и Ланни ответил: «Мне вся математика показалось высшей в Академии Сент-Томаса, но это была только алгебра и тригонометрия. Сегодня я уверен, что не смог бы решить самую элементарную задачку».
— На этот раз вы начнете с самого верху. Вы поедите в Принстон и выучите математические формулы и экспериментальные методы ядерной физики. У вас будет компетентный учитель, и ваша работа будет находиться под личным руководством профессора Эйнштейна.
«О, Боже!» — воскликнул агент президента.
— Это звучит довольно безумно, но это та ситуация, с которой мы сталкиваемся. Есть много физиков, которые знают предмет, но они известны, как физики, и у них нет доступа в нацистскую Германию во время войны. Но мы не можем говорить о проблеме с ними, кроме только избранных. Единственное решение, которое мы могли придумать, это выбрать человека, который имеет доступ к Германии, а затем сделать из него физика.
— Но, профессор, utter ignoramus, полный невежда, не сведущий в предмете, и человек, который никогда не учился!
— Вы, конечно, ошибаетесь в этом, Ланни, я видел, как вы быстро приспособились к мировой ситуации в 1919 году и добросовестно работали в течение шести месяцев. Кроме того, я уверен, что вы не научились бы играть на пианино, если бы не учились.
— Да, но это были те вещи, которые мне нравились!
— Хорошо, вы научитесь любить ядро атома, потому что вы будете знать, что он может стать средством, чтобы смести нацизм и фашизм с лица земли.
— Конечно, если вы так ставите вопрос, я буду работать изо всех сил, но я не могу обещать, что я буду больше, чем вроде дурака.
— Это такая ситуация, Ланни. У нас в Германии есть один поистине бесценный человек. Физик, один из величайших в мире, который, как полагают, является верным нацистом и заслуживает доверия как таковой, но который в действительности является анти-нацистом. Этот человек работает в самом сердце самого важного военного проекта, который теперь известен науке. Это гонка между немцами и итальянцами, с одной стороны, и англичанами и нами с другой. Какая сторона выиграет эту гонку, та и выиграет войну. Я говорю это не просто так, а точно. Кто решит сначала лабораторные задачи, а затем производственную проблему, тот сметёт другую сторону с карты мира. Этот человек, о котором я говорю, готов рассказать нам все, что получили немцы, работая над проектом. Единственная трудность заключается в том, как связаться с ним. Если он напишет это на бумаге, формулы сразу узнаваемы и указывают прямо на него. Есть только два или три коллеги в качестве альтернативных возможностей. Если он доверит это связнику в Германии, то существует проблема выезда связника из Германии, и возможность того, что он может оказаться нацистским агентом. Вам должно быть ясно, что нацисты осознают важность этой тайны точно так же, как и мы, и принимают все меры предосторожности.
— Вы хоть представляете, как я должен встретиться с этим человеком, если я попаду туда?
— Эта проблема, которая потребует всю изобретательность, которой вы обладаете. Но сначала вам нужно подготовиться, чтобы понять, что вам говорят. Возможно, человек с замечательной словесной памятью мог бы научиться математическим формулам и повторить их ad literam (буквально), но малейшая ошибка может свести всё на нет, и во всяком случае есть вопросы, которые вам придется задавать, и вы должны понимать ответы, чтобы знать, какие дополнительные вопросы могут быть необходимы. Кажется, для этого есть только один выход, работать, как дьявол.
— Вы ужасно напугали меня, профессор. Все, что я могу сказать, я сделаю все возможное. Я где-то читал, что Эйнштейн сказал, что в мире было всего полдюжины человек, которые поняли его теорию относительности.
— Это было какое-то время назад, и с тех пор многие её изучают, но вы не имеете к ней никакого отношения, то, что вы должны понимать, это несколько определенных проблем и предлагаемые ими решения. Вам скажут, что нужно выучить, и там будет, кому ответить на ваши вопросы.
«Ну, это звучит немного лучше», — вздохнул этот внезапно взрослый плейбой.
IV
Олстон некоторое время говорил о практических аспектах своего предложения. — «Вы отправитесь в Принстон на месяц или два. Профессор Эйнштейн поговорит с вами и назначит кого-нибудь, кто возьмет на себя ответственность за вашу учебу. Ваша жизнь там будет организована. В общественной жизни вам лучше не принимать никакого участия. Да, и у вас не будет времени, и вам не надо привлекать к себе внимание. Я предлагаю вам вообще не говорить о своей прошлой жизни. Вы знаете французский и немецкий языки, что будет полезно. Но не надо рассказывать, как вы их узнали, или о том, что вы были в Германии, или знаете каких-либо нацистов».
— Все это достаточно разумно, и я с удовольствием соглашусь с этим, но меня беспокоит идея такого места, как Принстон. Он так хорошо отождествляется с Эйнштейном и, вероятно, с этим проектом. Считаете ли вы, что нацисты не могут наблюдать за лабораторией или где бы он ни работал?
— Его работа полностью теоретическая, и его офис находится в Институте перспективных исследований. Вас там не будет. У меня назначена встреча сегодня вечером с одним джентльменом из Принстона, у которого роскошное поместье, и я собираюсь попросить его позаботиться о вас. Он является покровителем искусства, и вы, возможно, слышали о нем. Мистер Алонсо Кертис.
— Я знаю его по репутации.
— Моя идея заключается в том, чтобы вы приехали к нему, якобы, чтобы помочь в подготовке каталога его коллекции. Несомненно, у него есть какой-нибудь коттедж или уединённое место, которое он может вам предложить. Его слуги будут выполнять ваши поручения, и будет лучше, если вы не будете покидать поместья. Что касается вашей почты, как вы ее получите сейчас?
— Она приходит на адрес моего отца.
— Тогда вы можете попросить своего отца класть вашу почту во второй конверт и адресовать мистеру Кертису для вас. Полагаю, вам будет лучше сказать вашему отцу, что вы занимаетесь каталогизацией?
— Разумеется, если джентльмен будет готов к этим неприятностям.
— В такие моменты, как эти, Ланни, мы представляем людям наши просьбы таким образом, что они не могут отказаться. По крайней мере, с отказом до сих пор мы никогда не сталкивались. Вы должны понять, что я больше не профессор захолустного колледжа и не бездумный расточитель общественных денег, подрывающий американскую бизнес-систему. Я человек, который помогает спасти Королевский флот и Королевские военно-воздушные силы, и я имею дело с лицами, которые считают это достойным делом.
V
Они остановились у дороги и занялись легким обедом, а затем повернули обратно к городу. Обсудив практические детали и убедившись, что они приемлемы, Олстон некоторое время говорил о человеке, который должен был взять на себя ответственность за подготовку Ланни.
— Гитлер совершил роковую ошибку с Альбертом Эйнштейном. Возможно, она может оказаться большей ошибкой, чем вторжение в Россию. Эйнштейн с глубоким рвением выполнял свои обязанности директора Физического института кайзера Вильгельма, но, поскольку он еврей, Гитлер лишил его должности и, таким образом, отдал его Америке. Кажется, это было проявление божественной справедливости, что этот потенциальный пацифист в ходе наблюдения за прогрессом физической науки отметил тот факт, что два профессора в определенной лаборатории оказались на грани открытия огромного значения в военном деле. Он написал письмо президенту, указав, что эти люди должны иметь непосредственную и полную поддержку правительства в своих работах. Он отправил это письмо Ф.Д.Р. через друга. И это часть доброты судьбы, или, может быть, Провидения, что во главе нашего правительства мы видим человека, который понимает важность науки и который сразу принял совет Эйнштейна.
«Здорово!» — воскликнул Ланни. — «Если бы мы творили мировые события, то не могли бы придумать ничего более приятного для морального чувства».
— Сейчас выяснилось, что десятки наших лучших лабораторий работают день и ночь в этом проекте, и есть надзорная группа, известная как Консультативный комитет по урану. Это что-то говорит вам?
— Я пытался угадать, к чему я иду, и мне пришло в голову, что это должно быть то, что называется расщеплением атома.
— В этом суть. Что вы об этом знаете?
— Только то, что я прочитал в газетах.
— Вы заметили, возможно, что какое-то время вы ничего не читали. Тема ушла в подполье, но те, кто посвящ1н в секрет, знают, что обе стороны в этой войне напрягают все ресурсы, какие у них есть. Между нами мы называем это 'битвой за атом'.
— Расскажите мне об этом, что вы можете, чтобы я не выглядел полным невежеством, когда я встречу этого ученого.
— Когда мы имеем дело с таким человеком, как Эйнштейн, разница между тем, что вы знаете, и тем, что знаю я, едва заметна. Однако мне пришлось изучить элементарный курс, и я могу вам это рассказать. Вы знакомы с открытием Эйнштейна что масса и энергия одно и тоже?
— Я читал это.
— Он обосновал это математически, как чистую теорию, а физикам было нужно подтвердить это, что они и сделали. Все формы материи, которые кажутся нам настолько прочными, являются проявлениями электрической силы. Формула Эйнштейна гласит E = mc2, что означает, что энергия, запертая в материи, равна ее массе, умноженной на квадрат скорости света. Скорость света составляет 300 000 километров в секунду, вы умножаете эту цифру саму по себя и имеете что-то около 90 миллиардов. Таким образом, кажется, что у нас в атоме есть такая энергия, которая почти не поддается пониманию, полностью вне и за пределами того масштаба, с которым мы обычно имеем дело, угля и нефти и воды.
Ланни сказал: «Я знаком с этой идеей, но смутно».
— Мы приближаемся к тому времени, когда она больше не будет расплывчатой. Я перестал пытаться узнать цифры, потому что они увеличиваются каждый раз, когда я разговариваю с одним из людей, занятых ураном. Похоже, что тяжелые атомы легче расщепить, а самый тяжелый это редкий металл, уран, который мы получаем из смоляной руды. Энергия атома содержится в центре, который называется ядром, а когда ядро расщепляется, часть энергии высвобождается, но до последнего времени количество энергии, затрачиваемой на разделение ядра, была больше, чем полученная энергия. То, что я назвал большой тайной, это тот факт, что лабораторные работники нашли способ высвободить двести миллионов электрон-вольт энергии за счет расхода одного электрон-вольта.
«Это, безусловно, звучит как хорошая деловая сделка», — прокомментировал слушатель.
— Это не так просто, как кажется, потому что лабораторные условия не всегда могут воспроизводиться вне лаборатории, и по мере увеличения масштабов работы, увеличиваются так же и трудности и опасности. Это проблемы, с которыми работают наши лучшие научные мозги, и они будут подробно объяснять это вам. А они, кто их действительно понимает. Прислушайтесь к ним, и, слушая, помните, что от вашего понимания может зависеть вопрос о том, уничтожим ли мы Берлин или же Берлин уничтожит Нью-Йорк.
«Да поможет нам Бог!» — сказал Ланни Бэдд. — «И особенно мне!»
VI
Они вернулись в огромный город, на который Ланни глядел новыми глазами. Как на место разрушения и опустошения, которое он наблюдал в Лондоне, только в тысячи раз больше. Он доставил Олстона в окрестности его отеля, который сказал ему: «Если мистер Кертис придет вовремя, я свяжусь с вами в вашем отеле примерно через час».
Ланни ответил: «Я пока заеду в книжный магазин и посмотрю, что я могу найти там по атому».
Так он и сделал, и когда его телефон зазвонил, он уже узнал разницу между электронами и протонами, дейтронами и нейтронами и начал ломать себе голову над формулами. Олстон сказал: «Всё устроено, и наш друг звонит домой, чтобы там всё приготовили для вас. Как скоро вы поедите?»
Ланни ответил: «Через пятнадцать минут».
Через два часа его автомобиль въехал в ворота одного из тех достойных поместий, которые говорили, что у их владельца и у отца и у деда до него были деньги. Это был старинный двухэтажный дом, окрашенный в белый цвет, с высокими колоннами, поднимающимися на высоту крыши. К нему были добавлены крылья, и одно из них, как обнаружил Ланни, было картинной галереей. Там были старые тенистые деревья и газоны, которые заставляли его думать об Англии. По ним расхаживали павлины, некоторые из них были белоснежными, и лавандово-серые птицы-лира. Там было огороженное место с оленем, готовым слизнуть хлеб или кусочек сахара из вашей руки. Короче говоря, это было подходящее место для искусствоведа, создающего каталог.
Вежливый стюард принял гостя и показал ему небольшой коттедж, который будет его домом. Он было достаточно далеко, чтобы Ланни ни с кем не встречался. По-видимому, кого-то оттуда выселили за два часа, потому что не все ящики бюро еще были пустыми. Вспоминая свой камуфляж, он спросил, как скоро он сможет посмотреть картины. Его сразу провели туда, и он провел приятный час, изучая лучшую коллекцию английских портретов, которые он когда-либо видел. Нельзя было жить в одном доме с этими августейшими и величественными леди и джентльменами и не иметь надлежащих манер. Когда его хозяйка присоединилась к нему, Ланни не удивился, что она выглядела и действовала так, как будто она вышла из большой золотой рамы. В течение двух месяцев, которые Ланни провёл в доме этой седой женщины, он никогда не видел, чтобы она выглядела иначе. И она никогда не задала ему ни одного вопроса о нём, его прошлой жизни, его семье, его друзьях или о том, что он действительно делал там в коттедже.
На следующий день хозяин поместья вернулся из Нью-Йорка. Он был несколько короче, чем его жена, и более подвижный и веселый. Он был инвестиционным банкиром, теперь наполовину удалившимся от дел, как он это сформулировал. На нем были белые усы, и его манеры напоминали Ланни Отто Кана в мире духов. Но мистер Кертис был чистым «арийцем» многих поколений. Он, должно быть, признал в Ланни члена правящей касты. Он никогда не упоминал то, что он думал о вторжении в его ультрамодный университет еврейских беженцев из-за границы. Университет, как и большинство в стране, сильно погрузился в военную работу, и об этом гость много услышал.
Принстон — старый город, английский по своей культуре и пристрастиям. Ланни, возможно, встретил бы здесь приятную компанию, но это было не в его планах. В коттедж ему приносили завтрак и обед, а ужинал он с семьей только тогда, когда не было других гостей. Ему доставили книги по искусству и каталоги из библиотеки, и он демонстративно расположил их у себя на рабочем столе. Но они не были тем, над чем он работал. В гостиной был радиоприемник, и каждый день вместе с завтраком ему приносили нью-йоркскую газету. Цветной слуга, который приносил это, спрашивал, что ему угодно. И что бы он ни спрашивал, всё появилось вместе с обедом.
В течение двух месяцев только один раз Ланни вышел из поместья. Он получал физическую нагрузку, гуляя по обширным угодьям обычно после наступления темноты, и большую часть этого времени он повторял в уме атомные формулы. Это была жизнь монаха, какими и были многие искатели научной истины. Им разрешено вступать в брак, но часто их жены также являются искателями и работают рядом с ними в лабораториях, делясь острыми ощущениями при открытии истины, возможно, самыми приятными, что может испытывать мужчина или женщина. Больше нет континентов или островов для Колумба или капитана Кука, но есть вселенные бесконечно обширные и другие бесконечно малые. А также, это хорошо знал Ланни Бэдд, что в сознании человека есть вселенные, ожидающие поколения исследователей.
VII
На следующее утро произошло одно из величайших событий в жизни агента президента. Или так ему показалось. Вскоре после того, как он закончил завтракать, в дверь коттеджа тихо постучали, и когда он открыл, в дверях стоял старый джентльмен. Он был небольшого роста и слегка упитанным, и у него было круглое лицо херувима, которое мир знал, и любил, и ненавидел. У него были седые усы и щедрая солома седых волос, и, по-видимому, последним было трудно подчиниться, поэтому он просто оставил их в покое. На нем не было шляпы, а его одежда состояла из белой рубашки, открытой в горле, и брюк, которых не касался утюг. Он был одной из достопримечательностей этого явно чопорного города, и он, должно быть, знал это. Он наблюдал за этим городом парой карих глаз и приветствовал его самой счастливой и очаровательной улыбкой, которую мог вообразить любой человек на земле.
«Мистер Бэдд?» — спросил он, а затем: «Доброе утро, я профессор Эйнштейн».
«О, заходите, профессор!» — воскликнул Ланни. Он был ошеломлен оказанной честью и так и сказал, после чего великий человек ответил: «Это я должен говорить так, потому что мне сказали, что у вас есть смелость вернуться в нацистскую Германию, чего я не смогу никогда. Мы оба нужны этой стране, поэтому мы будем друзьями».
— Спасибо, от всего сердца, профессор.
— Ja wohl-за работу! Я попытаюсь наименьшими словами дать вам обзор проблемы, которую мы пытаемся решить. Очень жаль, что мы должны использовать эти гигантские силы, чтобы уничтожить жизнь, но так часто было в истории науки, и сейчас это так трагически снова. Мы сталкиваемся с ситуацией, когда Германия получит атомную бомбу, если мы этого не сделаем. Это наше единственное возможное оправдание. Мы согласны с тем, что национал-социалистический террор должен быть подавлен, и что все остальное решим позже.
— Конечно, профессор.
— Я хочу начать с самого начала, и я не хочу говорить ни слова, которое вы не поймёте. Пообещайте мне прервать меня, когда я скажу что-нибудь, что вам не совсем понятно.
— Да, профессор.
— Когда я был молодым человеком, мои учителя были уверены, что атом — это крошечный кусок твердого материала, и его никто не может разделить. Меня упрекали за то, что предложил такую идею. Сегодня мы знаем, что атом, такой маленький, что его ядро измеряется в одну триллионную сантиметра, это миниатюрная солнечная система, воспроизводящая явления и подчиняющаяся законам, которые управляют всей Вселенной. Мы, конечно, никогда не видели атом или какую-либо его часть, мы только видели их воздействия. Мы не знаем, действительно ли они частицы, или волны, или что-то ещё. Мы можем назвать их только проявлениями энергии, по-видимому, электрическими. Вокруг ядра вращается облако электронов, а между электронами и ядром оказывается пустое пространство, как и в нашей солнечной системе. Число электронов определяет тем, что мы называем атомным номером, и его значение варьируется от водорода, самого легкого из всех веществ, имеющего один электрон, до урана, самого тяжелого, который имеет девяносто два. Вам не нужно будет изучать всю таблицу, потому что вы будете иметь дело главным образом с ураном. Я уверен, что это утешит вас.
«Да, действительно, профессор», — сказал Ланни, такой же скромный, как любой школьник. В то же время он улыбнулся, потому что было непросто противостоять теплой доброте престарелого херувима.
VIII
Этот терпеливый великий человек продолжил объяснять элементарные принципы своей науки. Ланни подумал, что это похоже на то, как Шекспир преподавал бы алфавит ребенку. Но ученик не беспокоиться об этом, так как был слишком занят, пытаясь убедиться, что он понял каждую из двадцати шести букв. Он узнал, что было обнаружено, что можно расщепить атомное ядро, бомбардируя его частицами. Для этой цели были построены большие машины, называемые циклотронами, и была проведена длинная серия экспериментов. Была обнаружена частица ядра, называемая нейтроном, которая, не имея электрического заряда, могла проскользнуть через защиту ядра. С их помощью было возможно бомбардировать атом урана и расщепить его на части.
«Итак», — сказал Эйнштейн, — «за последние пару лет мы смогли придумать практическое применение этой самой огромной из всех сил. Мы имеем дело с чрезвычайно сложной ситуацией. Существуют виды атомов, имеющих одинаковые атомные числа, но разные массовые числа, и мы их называем изотопами, изотопы урана все еще уран, но разные по массе. Один из них U-238, названный так потому, что его ядро содержит 92 протона и 146 нейтронов. Другой потерял 3 нейтрона, и поэтому мы называем это U-235. Он очень неустойчив, то есть легко распадается. С другой стороны U-238 отказывается распадаться, и, так сказать, его можно убрать. Мы находимся в положении человека, управляющего автомобилем, у нас есть топливо, которое заставляет машину двигаться, и у нас есть тормоза, которые его останавливают. Проблема заключается в том, чтобы научиться использовать их в нужном количестве и в нужное время. Но вместо бака бензина, который может сжечь машину, у нас здесь есть силы, настолько ужасные, что только пригоршня может уничтожить город. Когда распадается ядро U-235, оно выбрасывает один или несколько нейтронов, и разлетаясь, они разрушают новые ядра U-235 и т. д. Это то, что мы называем 'цепной реакцией', и вы можете видеть, насколько это может быть опасно. Мы можем стать учеником чародея из стихотворения Гёте, который командовал вениками, чтобы заполнить ванну, а затем не мог вспомнить заклинание, чтобы заставить их остановиться».
Ланни отважился: «Не правда ли, что мы могли бы сразу расщепить все атомы в мире?»
— Теоретически, да. Но достаточно убедиться, что мы не взорвали лабораторию и исследователей.
— До сих пор, я думаю, что я понял, сэр. Но профессор Олстон упомянул новый элемент — плутоний.
— Нам удалось создать различные искусственные элементы. Один из них мы назвали нептунием. Но, очень скоро, мы обнаружили, что он превратился в другой элемент, который мы назвали плутонием. Он 'расщепляемый', как мы говорим. Это означает, что его можно взорвать. Не являясь изотопом урана, он может быть отделен от урана химическим путём. Мы теперь ищем то, что мы называем 'замедлителем'. Это такое вещество, которым мы можем окружить плутоний. И оно замедлит нейтроны до скоростей, при которых они, скорее всего, вызовут деление. У нас есть основания думать, что для этой цели немцы используют тяжелую воду. Вы знаете, что такое тяжелая вода?
— Я считаю, что прочитал, что это вода, молекула которой содержит более тяжелый изотоп водорода, чем нормальная вода.
— Это называется оксидом дейтерия. Наши британские друзья хотели бы узнать, где немцы достают эту тяжелую воду. Так чтобы они могли разбомбить это место, а также, конечно, место, где ведётся их атомная работа. Желательно знать методы, которые они используют, и какого результата они достигли, независимо от того, находятся ли они на лабораторной стадии, как мы, или достигли они стадии производства. Даже наименьшая информация имеет важное значение, потому что это поможет нам представить шкалу времени. Сколько недель или месяцев или лет мы можем ждать, пока атомная бомба будет доставлена в Нью-Йорк ракетой или самолетом, запущенным с подводной лодки, находящейся рядом.
«Я понимаю эту задачу, Профессор», — сказал скромный неофит, — «и я могу только заверить вас, что я буду учиться так усердно, как смогу, и приложу все усилия».
— Давайте немного испытаем ваши способности, я хотел бы, чтобы вы теперь повторили мне вслух по памяти лекцию, которую вы только что услышали.
«О, профессор!» — воскликнул Ланни, дрожа от страха. Затем, с тактом, которому он научился у дипломатов: «Это вряд ли будет испытание, потому что профессор Олстон уже дал мне схему, и я читал книги прошлой ночью и этим утром».
«Неважно», — сказал учитель, чье проявление простоты, возможно, было обманчивым. — «Просто повторите мне все, что вы можете вспомнить из слов, которые я вам говорил».
Ланни начал, и терпеливый великий человек слушал внимательно. Ланни преуспел, потому что он действительно запомнил это. Он забыл несколько деталей, но когда учитель спросил об этом, он смог ответить. К его облегчению Эйнштейн сказал: «Вы получили удовлетворительную оценку. Если вы будете добросовестно учиться, то вы сможете понять вопросы, на которые наши ученые хотели бы получить ответы, и правильно запомнить ответы».
— Я обещаю сделать все возможное, профессор.
— Я попросил одного из моих помощников, доктора Брауншвейга, прийти к вам сегодня утром, и он скоро придет. Он связан с этой урановой работой и предоставит вам конфиденциальные материалы для изучения. Он ответит на ваши вопросы и будет следить за вашими результатами день за днем. В дальнейшем будет лучше, если он будет приходить вечером, чтобы не привлекать внимания.
— Спасибо, профессор.
— А теперь скажите мне, герр Бэдд.
— Если смогу, сэр.
— Как вы думаете, какие шансы у русских продержаться?
IX
Доктор Брауншвейг был еще одним подарком Адольфа Гитлера Соединенным Штатам Америки. Он был стройным, бледным, темноволосым и носил пенсне. Ему было около тридцати, и Ланни, обнаружив то, что было у него в голове, был поражен. Как ни странно, он понял, что молодой ученый был в восторге от него, по-видимому, потому, что Ланни был англосаксом, элегантным и правильным во всех отношениях. Молодой человек, очевидно, сильно пострадал, но он не говорил об этом. Он занял строго профессиональную позицию и тщательно выполнял свою работу. Он снова рассмотрел атомную историю, гораздо более подробно. Он открыл большой портфель и вытащил книги, брошюры, технические публикации, документы, размноженные на мимеографе. Формулы были ужасающими, но Ланни сказал: «Я их выучу, я буду работать так, как работали вы». Он вспомнил, но не повторил, рассказ о бостонском аристократе, который сказал своему беспутному сыну: «Если ты не подтянешься и не сделаешь того-то, я пошлю тебя в Гарвард, конкурировать с евреями». Ланни знал, что это настоящая причина, почему нацисты ненавидели евреев. С ними было так трудно конкурировать.
Агент президента погрузился в работу. Он ел, а затем полчаса или около того слушал радио или читал газеты. Затем он учился, пока у него у него не начинала кружиться голова. Он выходил на прогулку, кормил оленей или наблюдал за павлинами и птицами лира и думал, насколько они по-своему напоминают дам и джентльменов, которых он знал в grand monde. Генералы с их золотыми галунами и превосходством, государственные деятели и плутократы с их орденами и лентами. Так медитируя, он возвращался к своей задаче подорвать этот мир. Для этого была война, теперь, когда красные были на правильной стороне, и это была еще одна война за демократию.
Сначала было очень сложно, потому что появились новые и специальные технические слова. А Ланни забыл, что означают символы, если он когда-либо их знал. Но каждый вечер верный молодой доктор отвечал на вопросы и объяснял, что отметил неофит. И, конечно, каждая вещь, которую мог понять неофит, облегчала понимание следующей. «Не волнуйтесь», — говорил наставник, — «вы добиваетесь прогресса. Как правило, для изучения этой темы требуются годы». Он успокаивал растерянного ученика, пропуская целые разделы в книгах и публикациях. — «Вам это не понадобится, это теория, и мы занимаемся практикой».
Для пытливого ума увлекательно решать любую проблему, даже чисто искусственную, например, кроссворд или задачу в шахматах. Другие предприняли эти шаги перед вами, но вы, следуя за ними, почувствуете, что являетесь пионером, собирая то и это вместе и делая вывод, видя одну перспективу после другой открытой перед вами, ведущей в области, где вы, по крайней мере, никогда не были до сих пор. Олстон сказал: «Вы научитесь любить физику», и это было так. Ланни был очарован порядком, который он воспринимал в этой бесконечно сложной вселенной, и наступило время, когда «расщепление» атома стало для него игрой, охотой, гонкой. Даже без мысли о том, что нацисты будут разбиты. Даже без мысли о том, что Берлин взорвётся раньше Нью-Йорка!
X
Так прошли теплые летние месяцы. Приятные для тела, но с сильным напряжением духа, из-за ужасного поединка смерти, происходящего в Восточной Европе. Никогда не было такой битвы за всю историю. Около девяти миллионов человек сражались день и ночь на фронте в три тысячи километров. Это продолжалось несколько недель, несколько месяцев… это может продолжаться годами. И от этого зависело все, о чем заботился Ланни Бэдд. Будущее человечества. Был постоянный соблазн повернуть настройку радиоприемника и услышать последние новости. Ланни уделял всё время учебе, говоря: «Если мы сможем уничтожить Берлин, немцы должны будут отступить, как бы далеко они ни зашли!»
Немцы наступали, поэтому они знали, где будет произведён следующий удар. Они могли подготовить удар в одном месте, а затем в другом. Они могли действовать обманом, показывая, что их цель состояла в том, чтобы взять одну крепость, а затем двинуть все силы к другой. Дикая местность в Восточной Польше, болота Припяти, разделила их силы пополам. И куда придутся их тяжелые удары в Ленинград или на юг? Самые тяжелые удары, казалось, происходили повсюду. Танки рвались вперёд и рушили русские линии. Русские отступали. Повсюду было отступление за отступлением, поражение за поражением, и это был самый приводящий в уныние вид войны.
Очень скоро немцы были на русской земле. И русские последовали их обещанной тактике «выжженной земли», поскольку они видели, как это много лет проделывали китайцы, не оставляя еды, никакого убежища для врага. Нацистское радио ревело, провозглашая огромные победы, окружение и захват в плен целых армий. Можно никогда не верить всему, что сказал доктор Геббельс, но нельзя полностью этого придерживаться. Даже самый худший лжец в мире может сказать правду, когда у него все идет его путем.
Но что было точно. Советские армии сражались. Они сражались все это лето. И каждый раз, когда они убивали нацистов, то эти нацисты уже никогда не смогут вторгнуться в Британию. Каждый раз, когда они сбивали лётчика Геринга, то он никогда не сможет бомбить Лондон. У Советов, казалось, был бесконечный запас людей. И у них были материалы. Что сказал дядя Джесс, было правдой. Они голодали сами, чтобы делать оружие, потому что знали, что у них на пороге смертельный враг, и время, которое у них было, было коротким.
Северная половина вермахта отправилась в Ленинград, и с помощью финнов они добрались до самых его ворот. Затем началась одна из самых ужасных осад в истории. Всё население огромного города голодало и сражалось за свою жизнь. Их бомбили день и ночь не только самолеты, но тяжелые осадные пушки. Рабочие на заводах делали оружие, даже когда крыши зданий падали им на головы. То, что помогло им спастись, было то, что их безумный Петр Великий построил этот город в болоте, и вокруг него была мягкая земля, непроходимая для механизированных армий, по крайней мере, до ее замерзания.
Но на юге были сухие степи и сельскохозяйственные угодья Украины, которые Гитлер публично объявил своими. Ничто не останавливало его, кроме рек. Но они легко преодоливались современными армиями. Так все те колхозы, о которых Ланни читал и слышал, теперь распадались. Как и те шахты, мосты и плотины — великий Днепрострой, который был для русских и для друзей рабочих повсюду символом надежды, обещанием нового общества. «Коллективизм плюс электрификация равны социализму» [67] были формулой Ленина. И русские голодали и трудились для достижения этой цели. Единственный случай в истории, когда стране удалось индустриализировать себя без внешних займов. У Англии и Америки было полтора века, чтобы это сделать, но у Советского Союза было менее двух десятилетий. И теперь все было опустошено. В плотине зияли огромные дыры, и воды текли в Черное море, которые там не нужны. Эти потери оплакивали в своих сердцах мужчины и женщины по всему миру.
XI
Пойдёт ли враг на юго-восток, чтобы получить нефть на Кавказе, или он повернет на север и возьмет Москву? Это был один из злободневных вопросов, а другой был связан с подводной войной в Атлантике. Весной британские потери составляли сто тысяч тонн в неделю. Теперь все корабли отправились конвоями, и Черчилль заявил, что потери значительно уменьшились. Но говорил ли он правду? Тут была тайна, о которой все широко шептались, что американские военно-морские суда сопровождают конвои далеко от американских берегов. Этим возмущались изоляционисты, обвиняя Этого человека в Белом доме в еще одном преступлении. Как долго это будет продолжаться, пока подводные лодки не затопят американский военный корабль, и в огонь плеснут бензин?
Профессор Эйнштейн приходил примерно раз в неделю, всегда вечером, и слышал, что его ученик повторяет вслух по памяти. Какое-то время он читал лекции и отвечал на вопросы, всегда ясно и точно на уровне понимания ученика. Затем он говорил: «Достаточно на сегодня! И внезапно роли менялись, и Ланни становился учителем. Эйнштейн знал, что отец Ланни производил боевые самолеты, и он знал, что Ланни был недавно в Европе, и там у него было много связей. Он никогда не задавал вопросы об этом, но он спрашивал мнение Ланни о перспективах, как политических, так и военных в разных странах.
Агент президента был рад узнать, что они полностью сходились в своих идеалах и надеждах. Этот великий ученый не собирался ограничиться своей специальностью, он был гуманистом, а также физиком. Он ненавидел войну, как это должен делать каждый по-настоящему умный человек, но он видел, что эту войну нужно было выиграть, а нацизм и фашизм вырвать из земли. Он соглашался с тем, что победа ничего не даст, если не будет сформировано международное правительство. Если только народы не откажутся от части своего суверенитета, как это сделали штаты при создании американского союза. Он верил в народ и был фундаментальным демократом, который знал, что демократия в политике хороша, но этого недостаточно. Прежде чем могла существовать какая-либо реальная свобода, в промышленности должна быть демократия, и рабочий должен быть хозяином своей работы. Короче говоря, величайший мыслитель современности был социалистом. И когда он признал это Ланни, он не сказал: «Не упоминайте об этом!»
XII
Однажды им выпало приключение. Ланни работал особенно усердно и триумфально произнес несколько формул без ошибок. Внезапно мастер всех формул усмехнулся и сказал: «Прогуляем уроки!» Когда Ланни спросил: «Что будем делать?» Он ответил: «Олстон говорил мне, что вы играете на пианино, а я играю на скрипке, сыграем дуэтом. Вы пойдёте ко мне. Уже поздно, и нас никто не заметит. Я закрою дом, и мы не будем отвечать на звонки».
Потом они шли по пустым улицам, как будто два грабителя. Великий ученый жил в старом неприметном доме. Несомненно, он был первым, который он увидел, и который он, вероятно, будет занимать до конца своих дней. «Любая комната не отличается от другой для размышлений», — сказал он, — «при условии, если никто не беспокоит». Когда он привел гостя в старомодную гостиную, он добавил: «Но музыку лучше играть ту, которая нравится. Что нравится вам?»
«Все, что вас радует», — ответил Ланни, — «при условии, что это не слишком сложно».
— Что вы скажете о сонатах Моцарта?
— Чудесно! Я играл их с Ганси Робином.
— О, вы его знаете?
— Он женат на моей сводной сестре.
— О, тогда вы один из нас! Почему вы не сказали мне? Он импульсивно положил руку на плечи своего ученика и повел к пианино. «Вы, должно быть, настоящий Musiker, у нас будет Abend!»
Он достал ноты и разложил их на стойке фортепиано. — «С чего начать? С номера I? Они все восхитительны, они возвращают меня к моей счастливой молодости». Как бы желая быстро начать, он достал свою скрипку, настроил ее и установил ноты на пюпитре. — «Я почти знаю первую наизусть, но не совсем». Он заправил инструмент под подбородок с шелковым носовым платком, а затем: «Вы готовы? Один, два, три», — и они начали.
В мире нет приключений, более восхитительных. В душе вы бежите вприпрыжку, вы танцуете, вы поете в своем сердце. И всегда есть другой голос, отвечающий на ваше пение, еще одна пара ног прыгает и танцует с вами. Вы бегаете по лугам, а цветы кивают и кланяются вам, ветер гуляет по полям, размахивая колосьями, вы слышите, как он шелестит в соснах или, может быть, ревет на горных вершинах. Вы слышите пение птиц, вы видите танцующие маленькие волны, и солнечный свет заливает ливнем золотой огонь на воде. И вдруг вы понимаете, что все это умрет, и вы безутешно скорбите, и печалитесь какое-то время. Но даже ваша печаль красива и лишена всякой дисгармонии. Затем снова появляется солнце, и это весна, и вы осознаете, что жизнь обновляется. Вы прыгаете и танцуете быстрее, чем когда-либо, и это становится гонкой, наиболее волнующей. Вы наслаждаетесь своими силами и тем, что вы готовы ко всем чрезвычайным ситуациям, даже allegro assai (быстрее не бывает).
Когда они закончили Sonata Number I, околдованный скрипач спросил: «Сыграем еще одну?» (Как все алкоголики, которых вы знали!) Ланни сказал: «Если хотите». Они сыграли еще одну сонату, повторяя те же эмоции, но с бесконечным разнообразием, как и сама жизнь. Почти два столетия назад в старой Вене жил вундеркинд, который играл на клавикордах и алчные родители возили его по всем европейским королевским дворам, демонстрируя его мастерство. В его душе родились мелодии невообразимой красоты, и он неустанно трудился, составив более шестисот работ всех жанров. Он умер молодым и бедным. Но его печатные ноты продолжали жить для наслаждения добрых и безобидных душ на протяжении веков.
«Сыграем еще одну?» — спросил он. И они сыграли номер III. Когда они закончили, он вздохнул, как будто спустившись с небес на обезумевшую землю. Его обычно бледные щеки покраснели, а глаза сияли. Он заявил: «Этого достаточно. Мы пара плохих мальчиков. Никто не может быть так счастлив, пока эта война не закончится».
Ланни вернулся в свой коттедж, думая, что этот пожилой еврейский херувим был одним из самых восхитительных людей, с которыми судьба подарила ему встретиться.
XIII
В середине августа президент Рузвельт продолжил то, что казалось одним из его обычных каникулярных круизов с побережья Новой Англии. Плавание было единственной формой упражнений, которое он мог предпринять. Также он любил ловить рыбу или пытался. На этот раз круиз был необычно большим. Он в море зашёл на борт крейсера ВМС и был доставлен в Ньюфаундленд, где он встретил британский линкор с Уинстоном Черчиллем на борту. А также Гарри Хопкинса, который побывал в России для серии встреч со Сталиным. Нескольким другим американцам, включая Чарли Олстона, удалось исчезнуть из Вашингтона и оказаться там, что Черчилль назвал «этой бухтой Ньюфаундленд».
Обсуждения продолжались в течение нескольких дней, и когда все, кто принимал в них участие, благополучно вернулись домой, появились новости. Они касались так называемой «Атлантической хартии», в которой были определены восемь принципов для будущего мира. Ланни слушал их по радио и хотел бы узнать о них заранее. Он попытался бы убедить шефа включить открытое заявление в пользу международного правительства, на котором горячо настаивал Эйнштейн. Но Ланни не мог быть везде и не мог делать все. Именно тогда он изучал процессы и формулы, связанные с производством изотопов урана.
Новые документы приносили ему почти каждую ночь. Он держал их в чемодане вдали от чужих глаз. В начале сентября из Нью-Йорка приехал посыльный с портфелем, прикованным к его левому запястью и скрепленным замком. У посыльного был ключ, но он обещал использовать его только в присутствии Ланни Бэдда. Замок должен гарантировать, что он не забудет портфель в поезде или ресторане. Внутри были копии материала и инструкции, говорившие Ланни, что он не должен делать заметки, а выучить материал наизусть, а затем никогда не упоминать об этом, кроме как по приказу.
Пока он учил материал наизусть, посыльный отправился в город и посмотрел кинофильм. Когда он вернулся, то обнаружил, что Ланни еще не выучил, и отправился в другой кинотеатр и увидел еще одну программу. В общей сложности всё продолжалось восемь часов, включая время для еды. В конце того времени Ланни знал формулы и процессы для крупномасштабного производства плутония, а также результаты различных экспериментов по использованию графита и парафина в качестве «замедлителей» слишком большого потока нейтронов. Записка без подписи от Олстона гласила: «Это для Англии, а не для другого места. Объясню позже».
Это звучало спешно. Поэтому Ланни не удивился, когда на следующий вечер пришел профессор Эйнштейн, и совершенно небрежно заметил: «Мистер Бэдд, я думаю, вы теперь знаете все о предмете физики». Он сказал это, конечно, с блеском в глазах, и Ланни воспринял это с усмешкой. Великий мыслитель был так же полон веселья, как и сам Ф.Д.Р.
«Вы имеете в виду, что я знаю достаточно для этой работы?» — спросил ученик, и тот ответил: «Я вручаю вам диплом summa cum laude (с отличием)».
Ланни ответил, не улыбаясь: «Это было самое интересное, что когда-либо случалось со мной, профессор, и когда эта война закончится, может быть, вы позволите мне вернуться и действительно чему-то научиться».
«Я позволю вам приходить и играть со мной дуэты каждую ночь», — ответил автор Специальной и Общей теории относительности.