Тех, кто в опасности вдали от берегов [69]
I
РОББИ отправил своего человека в город, и Ланни отвез его в аэропорт Вашингтон на Лонг-Айленде, затем вернул ему машину и убедился, что он уехал. Когда тот скрылся из глаз, произошла метаморфоза. Ланнинг Прескотт Бэдд превратился в Ричарда Терстона Харрисона. Путешественник оставил свои старые сумки в машине, потому что на них были его инициалы. Он оставил в них всё, что могло бы его идентифицировать. Он даже удалил с одежды метки прачечных, которые иногда содержат инициалы. Он поднялся на борт самолета новым человеком. И несколько часов спустя вышел на почву Ньюфаундленда в аэропорту Гандер возле длинного озера с таким же именем.
Это был военный аэропорт огромных размеров, совместно построенный британскими и канадскими военно-воздушными силами. Теперь Америка тоже использовала его. Это был её шаг вступления в войну. Пятясь назад от мирных устремлений, ее голос громко заявлял, что она не делает этого шага. В аэропорту находились сотрудники Пан Американ Эйрвэйс, все еще носящие свою изящную синюю форму. Но их гражданская служба была приостановлена, и они перевозили только пассажиров, которых предоставляли Армия, Флот и Госдеп. А правительство оплачивало счета. На поле стояли рядами огромные резервуары с бензином. И там шло новое большое строительство, которое посетителям осматривать не поощрялось.
Эта деревня у холодного голубого северного озера стала одним из величайших воздушных центров в мире. Здесь собирались большие самолеты многих типов со всей Канады и Соединенных Штатов. Они улетели, и только небольшой процент возвращался, чтобы вернуть пилотов для следующего рейса. Самолет, который должен был перевезти таинственного мистера Харрисона, стоял возле входа в поле с трапом у дверцы. Четырехмоторный транспортный Боинг выглядел видавшим виды, но крепким. Ланни догадался, что он вернет пилотов. Его багаж был уже доставлен на борт, но ему сказали, что будет задержка. Погодные условия были неудовлетворительными. На некотором расстоянии от поля находились радиовышки, а в офисном здании люди с наушниками слушали сообщения метеостанций по всему миру. Штормы не были сверхъестественным явлением, и их пути можно было нанести на карту. Штормы были особенно распространены в это время года, и от их местоположения зависело, полетит ли самолет в Гренландию, Исландию или Шотландию.
Такие вопросы находились в руках высших сил. Мистер Харрисон некоторое время прогуливался, разминая ноги, а затем нашел себе место на скамейке. Там он погрузился в упражнение, которое стало второй натурой. Он стал в уме декламировать формулы и виды атомного распада. Но он не смог продолжать это очень долго. Место рядом с ним занял белокурый молодой человек в темно-синей форме Пан-Ам. Он зажег сигарету, сделал пару задумчивых затяжек и заметил: «Сейчас так много тумана, и как мы ненавидим его!»
Ланни был не прочь поболтать, время для размышлений у него будет во время полета. Парень в возрасте двадцати лет сказал, что он покинул колледж, чтобы стать штурманом во время этого кризиса. Он не был штурманом самолета Ланни. Он прибыл рано утром, поспал и через пару дней опять в рейс. «Унылое место», — сказал он, — «и нечего делать. Туземцам не хватает еды, или, может быть, они не умеют её готовить».
Он обсуждал жизнь этих новых «перегонщиков». Ничего о количестве или типах самолетов или о чем-либо, что может быть военной тайной, и он даже не спрашивал имя своего собеседника. Он просто рассказывал впечатления о своей жизни. Забавная жизнь, потому что теряешь четыре часа каждый раз, когда летишь на восток. Поэтому не хочешь есть во время обеда или спать ночью. И как только начнёшь привыкать к этому, летишь на запад и получаешь лишние четыре часа. Поэтому ходишь голодным перед едой и спишь днём. У тебя нет страны, и а твои часы всегда врут. Но это можно выдержать, потому что получаешь восемьсот в месяц плюс оплату всех расходов. Пилоты получают тысячу.
Затем он рассказал о маршруте, на котором не было земли и хорошей погоды, что, конечно же, не было военной тайной. Были туманы, и все, что мог сделать ваш пилот, — это следить за лучом. Ему помогал пилот-робот. Американцы назвали его «Железным Майком», а британцы «Джорджем». Всегда будет лед, и радио даст вам «уровень замерзания», ниже которого нельзя лететь. У Пан-Ам была своя система полётов, которой она гордилась. Она называется «кривой Howgozit (Каконолетит)», синтез пяти кривых, показывающих пройденные километры в сравнении с количеством литров потребляемого топлива, количеством литров по сравнению с часами полета и т. д. На основе этой диаграммы капитан определил так называемую «Точку не возврата». И если цифры были опасными, он разворачивался назад, прежде чем эта точка была достигнута.
«Вы когда-нибудь попадали в аварию?» — спросил путешественник.
— Однажды в открытом море. Я провел семнадцать часов на резиновой лодке, прежде чем нас нашел Дамбо.
— Что такое Дамбо, если это не секрет?
— Разве вы не видели кинофильм про слона, который научился летать, размахивая ушами? У летающей лодки большой неуклюжий корпус, и мы смеемся над этим, но поверьте мне, он прекрасно выглядит, когда промокнешь, а пальцы рук и ног начинают замерзать.
«Вы летаете этим маршрутом всю зиму?» — захотел узнать путешественник.
— Мы не думали, что сможем, но теперь мы это делаем, потому что мы должны. У нас есть тактика, которую мы называем 'действуй по давлению'. Мы не пытаемся следовать вокруг большоого круга и не пробиваемся сквозь штормы, мы получаем непрерывную информацию о зонах высокого и низкого давления и работаем с ними. Мы узнали, что в зоне низкого давления ветер дует против часовой стрелки, если смотреть из середины зоны, в то время как он дует по часовой стрелке в зоне высокого. Поэтому мы подкрадываемся к тому месту, где ветер подтолкнет нас.
Путешественник сказал: «Около двухсот лет назад был английский поэт, который предсказал что-то подобное. Он писал о герцоге Мальборо, который был предком Уинстона Черчилля:
«Он спокойный и безмятежный с неистовым ветром управится.
По приказу Всемогущего направит ураган и в вихре явится» [70].
«Это по делу!» — воскликнул штурман. — «Где вы только находите такие вещи?»
II
Словоохотливый летчик поднялся, заметив, что он прилетел на запад и голоден раньше времени. Он ушел, и его место после некоторого перерыва занял высокий джентльмен в возрасте Ланни в коричневом деловом несколько помятом костюме. Он нервно пережевывал сигару. Время от времени он сплёвывал, а затем глотал, и его адамово яблоко вылезало из воротника его синей рубашки. «Мне не нравится эта проклятая погода», — сказал он. «Посмотрите на это», — и он указал на низкие скалистые хребты Ньюфаундленда, с которых только что сошёл утренний туман, и уже наползал вечерний туман.
«Да», — ответил Ланни. — «У них здесь Гольфстрим и холодный воздух, и это вызывает много тумана».
«Не возражаете, если я буду говорить?» — спросил незнакомец.
— Ничуть.
— Меня зовут Аглунд.
— А меня Харрисон.
— Вам нравится эти полёты?
— Я вынужден был к ним привыкнуть.
— Я никогда не был наверху, и я бы поклялся, что никогда не буду. Они хотели, чтобы я летел сюда из Кливленда, но я прибыл на поезде и корабле. Самая проклятая захолустная железная дорога через этот остров или что бы это ни было. Самая бедная страна и народ, которых я видел с тех пор, как я покинул Джорджию.
— Они живут рыбной ловлей и лесозаготовкой, а это тяжелый труд.
— Полагаю, что так. Мне сказали, что они не смогли выплатить проценты по своим облигациям, поэтому они задолжали британскому правительству и потеряли свою конституцию.
«В самом деле?» — сказал Ланни. — «Я этого не слышал. Деньги правят».
— Деньги не заставили бы меня прибыть сюда в этот забытый Богом холодильник и улететь в метель.
«Что же тогда?» — спросил Ланни, любезно улыбаясь.
— Я специалист в области станков, и меня просили приехать и помочь британцам научиться работать на одном из наших тяжелых прессов. Я надоедаю вам?
— Совсем нет, если это не военная тайна.
— Это не военная тайна, что я нервничаю как дикий жеребенок. Можно подумать, что со мной что-то не так, но вчера ночью со мной произошёл случай, который заставил меня испугаться. Мне пришлось спать, сидя в поезде, и, возможно, что-то с этим связано, во всяком случае, у меня был кошмар, и я, похоже, не могу избавиться от него.
— Что это было?
— Вы когда-нибудь слышали о том, что сны сбываются?
— Да, конечно, это обычная вещь, старая, как мир.
— Тогда Вы не подумаете, что я какой-то псих?
— Совсем нет. Я читал о таких предметах, и они меня интересуют.
— Ну, мне снилось, что я встретил свою мать. Она умерла около двадцати лет назад, но это было так же реально, как если бы я был мальчиком дома. Я крепко обнял ее и почувствовал ее тело. Она была короткой, трудолюбивой женщиной. Я поцеловал ее в щеку, а затем она прошептала мне на ухо: 'Сынок, не лети в этом самолете! Не лети в этом самолете!' Я проснулся в холодном поту, и с тех пор я не могу думать ни о чем другом. У вас когда-нибудь было что-то в таком роде?
«Да», — сказал Ланни. — «У меня было, и я знаю других, у кого тоже было. Странная вещь, вчера у меня было что-то подобное. У меня есть подруга, которая является медиумом и впадает в транс. Вчера днем она пришла ко мне в возбуждении и сказала, что кто-то, претендующий на дух моего двоюродного деда, появился и предупредил, чтобы я не совершил это путешествие. Он сказал слово 'Опасность' три раза».
«Иисус!» — воскликнул мужчина. — «И вы летите на этом самолете?»
«Я должен лететь», — сказал Ланни.
— Ну, а я не должен. Поглядите на этот старый летающий гроб!
— Для меня он выглядит довольно солидно.
— Они используют все, до чего могут дотянуться, и летают на них, пока они не рассыплются.
«Этот нужно только покрасить», — отважился Ланни. — «В остальном этот может быть O.K.»
— Вы думали о возможности того, что кто-то может немного саботировать на этих базах? В этой стране есть немцы, и почему они не должны пытаться помочь своей стране?
— Я не думаю, что они сделают что-то более одного раза. Не в этом месте.
— Ну, одного хватит для вас и меня. Брат, вы знаете, что вам и мне нужно делать?
— Что?
— Уйти и заблудится в тех сосновых лесах. Я видел их на сто километров, или, может быть, пятьсот. Через пару дней мы смогли бы выйти, и тогда будет какой-то другой самолет.
«Какая польза от этого?» — спросил Ланни. Он не мог удержаться от улыбки, хотя тоже в душе был обеспокоен. — «Возможно, опасность, о которой наши предки предупреждали нас, заключалась в том, что она подстерегает нас в этом сосновом лесу, и мы умрём от голода».
Мистер Аглунд поднялся на ноги и нервно озирался, как будто он думал, что кто-то может попытаться посадить его в самолет силой. Незажжённая сигара развалилась в клочья от его жевания и начала падать. Внезапно он повернулся к Ланни и сказал: «Что бы ни убило меня, это будет не этот старый летающий гроб. Прощай, брат, и удачи тебе!»
Он отвернулся и небрежно направился к входным воротам. Он скрылся из виду за одним из зданий. И это был последний раз, когда Ланни видел или слышал о нем.
III
Зазвонил колокол. Один колокол означал, экипажу отправиться в самолет, и Ланни встал и наблюдал, как они это делают. Четыре двигателя начали вращаться, наделав много шума, и подняв пыль вокруг самолета. Через некоторое время зазвонили два колокола, и это было приглашение для пассажиров. У трапа собралось полдюжины человек. Некоторые в форме, другие в гражданской одежде. Капитан взял их билеты и проверял по списку. Ланни, очень вежливый, был последним. И капитан заметил, что одного не хватает.
«Аглунд», — сказал он, и огляделся. — «Где мистер Аглунд?»
«Он сказал мне, что не летит», — вызвался Ланни. — «Он боится штормов».
«Ну, будь я проклят!» — воскликнул другой и уставился на него. По-видимому, это было что-то новое в его опыте. — «Куда он делся?»
— Он сказал, что заблудится в лесу. Он думал, что так будет безопаснее.
«Ну, будь я проклят!» — заявил капитан. Затем он пожал плечами. Он не был обязан держать ищеек и охотиться за беглецами. — «Что я буду делать с его багажом?»
— Я предлагаю вам выложить его, он вернется за ним.
На землю были выложены чемодан и вещевой мешок, и Ланни вошел в большой транспортный самолёт. Там всё было не похоже на то, что он видел раньше. Все удобные сиденья и другие предметы роскоши были удалены, если они когда-либо там были. Всё пространство было почти полностью заполнено ящиками и узлами, покрытыми тяжелым брезентом и прочно привязанными к кольцам в полу и к стойкам. А веревки образовывали паучью паутину. Для шести пассажиров было достаточно места. Ланни задумался, где мог бы размеситься мистер Аглунд. Можно было сидеть на складном стуле, или если сложить его, лечь на спину. Но тогда по вытянутым ногам будут ходить. Для тех, кто возражал, ответ каждый день становился все более знакомым: «Разве вы не знаете, что война?»
Этот самолёт не отапливался, поэтому каждый должен был надеть мягкий летный костюм, такой комбинезон, а на него водонепроницаемый и ветрозащитный вид джемпера, а на всё это надувной спасательный жилет, называемый Mae West. Были и парашюты, но что хорошего они могли бы сделать в середине Северной Атлантики? Никто их не надел.
Ланни, последнему вошедшему человеку, едва хватило места, чтобы сесть. Ящики были на одной стороне от него, а с другой человек, чье имя было зачитано как Карлтон. Он был ростом выше 190 см и пропорционально широкий. Его одежда выдавала его, как лесоруба или человека, работающего на открытом воздухе. Возможно, конного заводчика, собирающегося взять на себя ответственность за армейских мулов. Один за другим пассажиры были прикреплены к стене тяжелыми кожаными ремнями, и, пока эта церемония продолжалась, Ланни заметил: «Я надеюсь, что эти ящики не упадут на нас». Увидев улыбку на лице другого человека, он добавил: «Не падайте на меня!» Человек сказал: «Я постараюсь держаться внизу», и на этом разговор был закончен, потому что в этот момент четыре двигателя вышли на полную мощность. В самолете не было никаких звуконепроницаемых стенок, поэтому никто не пытался говорить, если у него не было чего-то важного. Карлтон улыбнулся Харрисону, и Харрисон вернул улыбку. Оглядываясь назад впоследствии, Ланни подумал, были ли эти дружеские слова и взгляды причиной его спасения.
Широкая изогнутая дверь была закрыта и закреплена, и самолет начал движение. Он качнулся и вырулил на взлетно-посадочную полосу, а затем внезапно все эти движения прекратились, и стало понятно, что самолёт в воздухе. Постепенно к каждому подошли из экипажа и указали, что пассажиры могут свободно отстегнуть себя. Что они и сделали, и устроились максимально комфортно на полу из алюминиевого сплава. Четверо из них решили сыграть в карты, подвернув ноги на подобии Будды. Ланни решил растянуться, закрыть глаза и читать атомные формулы, пока не заснул.
IV
Рейс был в Исландию, которая лежала на северо-востоке на расстоянии двух с половиной тысяч километров. Он займет несколько меньше восьми часов полёта. Хотя из-за этого нового метода «действуй по давлению» нельзя быть ни в чём уверенным. Поскольку все полеты выполнялись по приборам, день и ночь стали одинаковыми. Это называестся слепой полет, и каждый пилот должен был научиться доверять инструментам и не пытаться использовать свои глаза. Вскоре они попали в шторм, и самолет начал взбрыкивать и нырять. У кого-то проявилась воздушная болезнь, и он был вынужден использовать свою банку, что было неприятно в этом многолюдном помещении. Ланни решал, ошибся ли пилот найти нужную зону давления или это было частью программы? Никто не сказал ему ничего с самого начала, и сейчас ему никто ничего не объяснил. На гражданских рейсах, за которые заплачены свои хорошие деньги, была очаровательная стюардесса, чтобы бормотать заверения в ухо пассажира. Но теперь, когда заплатило правительство, пассажир стал просто ещё одной упаковкой, которую нужно доставить в определенное место. Были розданы шесть коробок, содержащих ужин, но открыты были только две, и коробки мистера Харрисона не было среди них.
Ланни дремал и не понял, как долго. Затем его вернул к полному бодрствованию резкий крен самолета, который сдвинул его и прижал к ящикам. Крен сдвинул на него мистера Карлтона, несмотря на все обещания последнего. И едва человек отпрянул, самолёт накренился в другую сторону, и они заскользили в противоположном направлении. Груз скрипел и стонал, и веревки, которые его связывали, казалось, растягивались. Мысль пришла к Ланни, что произойдет, если эти веревки развяжутся или разорвутся? Тяжёлый груз расплющит человеческие тела в лепёшку. Он вспомнил сцену в одном из романов Виктора Гюго, когда пушка сорвалась с лафета на фрегате во время шторма и носилась повсюду, как живое существо, сошедшее с ума. Пассажиры смотрели друг на друга и выражали криком свои сомнения и опасения. Ланни, который никогда не встречал ничего подобного, задавался вопросом, не было ли это следствием того, что пилот позволил шторму нести самолёт или произошло что-то экстраординарное и непредвиденное. Было ли возможно, чтобы зоны давления возникали внезапно и избегали бдительности наблюдателей погоды? Он знал, что в аляскинских водах возникали внезапные местные торнадо. Их называли williwaws. Возникали ли они на их пути в Исландию, но их держали в тайне из-за «военной бдительности»?
Казалось, что огромный самолет был схвачен гигантской рукой, которая бросала его из стороны в сторону, а затем вверх и вниз. Неожиданно казалось, что вас прижимают к полу, а затем, как будто пол исчезает под вами. Странное чувство, которое возникает, когда лифт в высоком офисном здании внезапно начинает спускаться вниз. Человеческие внутренности перемещаются, а его диафрагма отказывается работать. Освещение замигало, и шесть пассажиров схватились друг за друга, чтобы удержаться. Ланни схватился за руку лесоруба и был впечатлен теплом и твердостью его ладони. Это было успокаивающе в противоречии слепым силам природы, настолько мощным, настолько совершенно иррациональным. Яростный ветер, как безумный, сорвался с цепи над поверхностью моря. Землетрясение, вулкан, это сумасшедшая стихия под земной поверхностью. Какая жалкая вещь человек, и какая трагедия, что он должен уничтожить себя на войне, вместо того, чтобы обратить все свои усилия против этих космических энергий!
Это не могло продолжаться очень долго. Никакая конструкция, сделанная человеком, не выдержала бы этого. Раздался резкий звук, и внезапно погас свет. Самолет угрожающе наклонился, и кто-то из экипажа вбежал в салон, крича: «Надеть спасательные пояса! Мы спускаемся!»
Ланни читал, что перед утопающим возникают все случаи его жизни. А теперь, когда он столкнулся с ужасной смертью, с ним ничего не случилось. Его мысли были немногочисленны и просты. Первой мыслью было: «Это не может случиться со мной! Там, в этой буре, этой черноте и пустыне ледяных вод!» Затем он подумал: «Моя работа! Мое сообщение! Вся работа, которую я сделал, уроки, которые я выучил! Нет, я должен попасть в Германию!»
Неправда, что его мысли шли быстрее. У него не было времени, но он думал об этих формулах и о том, что изучил, и всё напрасно! Им придётся искать кого-то еще, и три месяца будут потеряны! Безумная трата жизни! И может это быть саботажем? Было ли что-то сделано в самолете? Или им отправили ложную информацию? А потом мысли о тех предупреждениях, которые он получил! В конце концов, парапсихологи были правы! Существуют такие вещи, как предчувствия! И он, изучавший этот предмет так долго, отказался прислушаться к их предупреждениям! Если бы только он ушел с Аглундом на день, два дня. До тех пор, пока предзнаменования не исчезнут. Древние говорили: «Absit omen! (да не послужит дурным знаком)» Но Ланни, искушённым в житейских делах, не обратил даже малейшего внимания на судьбу и фурий!
V
Каким-то образом членам экипажа удалось вытащить резиновый спасательный плот. У него было устройство, которое надувало его автоматически через несколько секунд, и пассажирам было рассказано, как оно работает. Ланни, который много читал и много слышал о самолетах, знал, что все зависит от того, как этот самолёт войдёт в воду. Если он войдёт под прямым углом, все они будут раздавлены, но если пилот все еще имеет управление и мог бы выровняться на поверхности, то самолет мог бы остаться на плаву в течение нескольких минут, и у них был бы шанс выйти. Ланни бросился на пол, лицом вниз, ногами к передней части самолета и прижавшись к грузу. Это был способ выдержать удар и спасти голову и шею.
Он сделал это как раз вовремя. Был потрясающий удар, и ему казалось, что его тело сжалось, как аккордеон. Мучительная боль и крики. Он не знал, были ли крики его или других людей. С этого момента все стало неотчётливым. Он смутно осознавал удары, казалось бы, шедшие из разных направлений. Самолет пронизывал волну за волной, прежде чем он замедлился. Людей бросало из стороны в сторону и друг на друга. Ланни услышал, как они кричали, пытаясь открыть дверь. Видимо, они преуспели, потому что ворвался ветер и вода. Он попытался перетащить себя. Но ноги его не слушались, но на руках он приблизился к двери. Затем он почувствовал, как сильные руки схватили его и голос сказал: «Давай!»
Должно быть, он потерял сознание. Чернота ночи и чернота его души стали единым целым. Впоследствии он думал, что может вспомнить несколько мгновений. Как лежал в темноте, как ледяная холодная вода, окатывала его, и как его бросало его в разные стороны. Его боль была настолько велика, что он не хотел об этом знать, и, возможно, именно поэтому он снова искал убежища в бессознательном состоянии.
Впоследствии вспоминая, он решил, что для всех практических целей он умер той ночью. Опыт учил его, что он никогда не должен бояться смерти. Сначала может быть боль, но после смерти боли не будет. Если умер, то умер. Торжественно встречать его не будут, золотую арфу ангелы не вручат и не пригласят сыграть или спеть с ними. Там не встретишь духов предков. Двоюродного деда Эли Бэдда, говорящего о трансцендентализме Новой Англии, деда Сэмюеля Бэдда, излагающего законы из древних древнееврейских Писаний. Не будет ни Текумсе, ворчащего об «этой старой телепатии», ни Отто Кана, подшучивающего над собой, ни Захарова, «этого старика с пушками вокруг него». Может быть, ваше подсознание присоединится к этим другим подсознаниям, но ваше сознание ничего об этом не узнает, как ни о чем другом. Таковым, во всяком случае, был вывод, который философ любитель извлек из опыта той ночи. «Спать и забыть»!
VI
Слабые проблески нового сознания появились среди странных переживаний этого философа. Они приходили и уходили. Казалось, что они не могли понять, что они там и что они из себя представляют. Голоса, слабые и неустойчивые, казалось, будто бы плыли в воздухе и не имели никакой связи ни с чем другим во Вселенной. Так было в мире духов, и мысли Ланни начали формироваться вокруг этой идеи. Он умер и медленно приближался к сознанию в новом мире. Встретится ли он с людьми, которых он там знал, и как он их узнает? Был ли он сам, или он стал кем-то другим, или несколькими людьми? Он почувствовал боль, и почему? Что с ним случилось? Медленно всё вернулось к нему. Да, самолет, крушение! И миссия в Германию! Он потерпел неудачу, и от этого он снова потерял сознание, потому что не осмеливался столкнуться с ужасным фактом своей неудачи.
Но голоса продолжали звучать, плавая в бесконечной необъятности. Он не мог разобрать слова, но некоторые из них были знакомы. Кто-то в мире духов, кого он хорошо знал. Это было похоже на то, как нащупывать в темноте, и видеть проблески скупого света. Он решил, что голос принадлежит Робби. Несомненно, человек должен знать голос своего отца. Но тогда Робби не был в мире духов, так что это не могло быть так. Ланни слишком сильно перенапряг умственные усилия и сдался. Маленькая искра сознания исчезла. Возможно, он заснул, возможно, потерял сознание, возможно, он снова умер, кто мог сказать? Однако искра вернулась, и Ланни вспомнил, как он жил раньше и что он думал. Его отец присоединился к нему в мире духов. Теперь он мог разобрать слова, и, несомненно, Робби сказал: «С тобой все в порядке, Ланни. Это твой отец. Это Робби». Затем к нему пришла поистине потрясающая мысль. Что, может быть, он не умер, и что его отец был где-то рядом с ним. Мысль была слишком запутанной, и искра снова угасла. На минуту, на час, на день. Ланни не имел возможности определить период врмени.
Пробуждение продолжалось, понемногу Ланни понял, что голос действительно был его отца, и что его касалась рука его отца. Он открыл глаза, и его отец смотрел на него и улыбался. Усилий было слишком много, и ему пришлось закрыть глаза, и снова наступил период забвения. У него все еще было так много боли, что он не хотел выдерживать её, и даже удовольствие видеть Робби не могло компенсировать её. Он понял, что его кормят через трубку, и это было тоже неприятно. Однако Робби продолжал уверять его, что все в порядке, и что он поправится. Ланни думал о миссии в Англию и в Германию, а также о всех формулах и о сроках. Его стало бросать в дрожь от беспокойства и горя, и снова он вернулся в небытие.
VII
То, что случилось, Ланни узнал позже из разных источников. Его вытащили из самолета на спасательный плот вместе с двумя другими пассажирами и двумя членами экипажа, которые пережили катастрофу. Видимо, ярость торнадо была выше в воздухе. А море было не слишком бурным, и кто-то лежал с подветренной стороны от него и не позволил ему быть смытым. Экипаж успел передать по радио своё место до крушения, и поисковые самолеты прибыли еще до рассвета, ища сигнальные ракеты. Утром оставшиеся в живых выпустили краситель, который окрасил воду около них. Это было одно из устройств, которые были привязаны к плоту. Около полудня Дамбо нашел их, взял на борт и отправил в госпиталь в Галифаксе.
Ланни пострадал как от удара, так и от воздействия воды, охлаждения, и кроме того, у него были сломаны обе ноги, голени, под коленями. Власти больницы посчитали чудом, что он выжил. Они приписывали это его здоровой конституции и умеренной жизни, а также современным средствам, которые так близки к чуду. Когда это избитое тело было доставлено, они обыскали одежду и нашли паспорт в кармане пальто, а другой, зашитый в подкладке. Очевидно, это означало какую-то тайную военную операцию, и поскольку он не был похож на нациста, они догадывались, что он американский агент. Они отправили две телеграммы. Одну адресовали родственникам Ричарда Терстона Харрисона по адресу в паспорте в Нью-Йорк. Поскольку это был фиктивный адрес, то эта телеграмма вернулась не доставленной.
Другая была адресована родственникам Ланнинга Прескотта Бэдда по адресу Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, Ньюкасл, Коннектикут, и её результат поразил суперинтенданта госпиталя. Голос по телефону сказал: «Это Роберт Бэдд, президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Ланнинг Бэдд — мой сын. Как он?» Когда ответ был: «Его состояние критическое», голос сказал: «Я немедленно вылетаю, я буду у вас через несколько часов». Затем, будучи бизнесменом, Робби добавил: «Я оплачу все его счета, и если вы спасете его жизнь, я внесу две тысячи долларов в ваш больничный фонд». Это был один из способов помочь чуду, если не вызвать его!
Итак, Ланни был в удобной кровати в отдельной палате, а его отец в соседней комнате. Этот занятый человек показал, где его сердце. Он бросил всё, чтобы сидеть у кровати Ланни и шептать ему, что все в порядке и что он будет жить. Робби мало знал о подсознании. В его время в Йельском университете об этом не упоминали, но Ланни сделал много, чтобы воспитывать своего старика на протяжении многих лет. Робби слышал, что можно делать внушение подсознанию и что его воспримут. Вероятно, это можно сделать без слов, от разума к разуму. Возможно, именно так помогают молитвы. Робби не знал, верит ли он в Бога или нет, и, конечно, если бы Он существовал, он сделал много людей несчастными без причины, которую мог бы объяснить рассудительный разум. Но если сидя у Ланни и шепча ему, что он поправится, он может помочь ему поправиться, Робби будет так делать. В госпитале был капеллан, англиканский священник, который пришел и делал то же самое, и Робби нашел его очень приличным человеком. Они поговорили об этом, и Робби увеличил свои шансы. Он обещал церкви витраж, если его старший сын выживет.
Кто-то однажды спросил Вольтера, можно ли убить корову чарами, и этот циник ответил: «Да, если при этом использовать стрихнин». Поэтому больничные врачи использовали не только молитву, но и новые сульфатные препараты, плазму крови и другие медикаментозные средства. Ланни предоставили все удобства, какие могут быть предоставлены человеку, у которого каждая из его ног заключена в тяжелый гипс, от верхней трети бедер до пальцев ног. (У него было то, что хирурги назвали «спиральным переломом», и они выполнили «открытую операцию», продев винты из нержавеющей стали через сломанную часть кости). Постепенно он вернулся к жизни и в память. Жар снизился, но все же он бормотал во сне, и это было все о ядре атома, его позитронах и нейтронах и дейтронах, и тому подобное. Когда пациент пришёл в себя, когда его было можно спросить, он прошептал: «Это задание, Робби, и это так срочно! Мне нужно быстро поправляться».
Отец мог догадаться, потому что в его персонале было много людей, связанных с техникой, и он слушал их разговоры. Когда люди говорят о реактивном двигателе, они вряд ли могут упустить упомянуть атомную энергию и возможность того, что немцы могут опередить кого-то другого. Робби сказал: «Успокойся, сынок. Пройдет много времени, прежде чем ты снова сможешь путешествовать, а кто-то другой сделает твою работу».
Больной настаивал: «Напиши профессору Олстону и расскажи ему, что произошло». Это не раскрывало никакой тайны, потому что Робби давно пришел к мысли, что «Чарли» был тем органом государственного управления, который руководил приездами и отъездами Ланни. В прежние времена это бы разозлило отца, но теперь все было в порядке. Все, чтобы выиграть эту войну. Даже пусть это будут люди, занимающиеся зряшным трудом!
Когда стало ясно, что Ланни пережил кризис, Робби вернулся на свою работу, а его место заняла кузина Дженни Бэдд, член клана, которая была закоренелой старой девой и жила в доме Робби как своего рода главная экономка. Она приехала на поезде; никто не собирался запихивать ее в эти летающие штуки. Она заняла комнату рядом с пациентом и читала ему, писала письма для него, взбивала подушку и рассказывала ему истории о своей многочисленной и эксцентричной семье в Новой Англии. У кузины Дженни не было ни малейших сомнений в молитвах. Она была воспитана на них. Она никогда не винила Бога, но прямо говорила Ему, что она хотела, и упускала из виду те случаи, когда Он не счел нужным угодить ей. Она заверила сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, что когда-нибудь Бог сообщит ему, почему Он позволил разрушить этот самолет. Причиной было то, что делал Ланни, или что кто-то еще делал, что Бог не одобрял! Да будет воля Твоя и на земле, как на небе! [71]
VIII
Этот пациент стоимостью две тысячи долларов получил лучший уход. Суперинтендант приходил каждый день и изучал историю болезни. Врачи, даже те, кто не имел никакого отношения к делу, приходили, чтобы испытать своё умение подойти к больному. Строгая старшая медсестра пасла своё стадо и смотрела, что никто из них не пропустил никакой процедуры. Каждой из медсестер, молодых или средних лет, следовало думать о собственной карьере, и никто из них не заметил, что может это стать шансом на всю жизнь. История о предложении отца стала известна, и говорили, что семья была сказочно богата. Страдания не разрушили внешность пациента, но придали ей деликатную особенность. Также обсуждались два паспорта, и было само собой разумеющимся, что травмы были получены на службе Британии и Новой Шотландии. Пока Ланни лежал без сознания, медсестры трогали его лоб и молились за него. Когда сознание вернулось ему, они нашли его очаровательным и молились на него в другом смысле слова.
Он был вежлив со всеми, но сдержан, и вскоре они поняли, что его мучают мысли. Во сне он бормотал странную тарабарщину, которую никто не понимал, а иногда его мучили ночные кошмары, он вскрикивал и изо всех сил пытался поднять свои ноги в гипсе. Что-то тяготило его, и врачи боялись, что он может умереть от беспокойства, а не от шока. Суперинтендант, опытный человек, пытался понять его секрет, но все, что он мог получить, было: «У меня срочное задание. Как скоро я смогу ходить?» Суперинтендант мог только ответить: «Ваше нетерпение может отсрочить ваше выздоровление».
Дело стало настолько плохим, что Робби Бэдд прибыл на следующий уик-энд. Для него это было легко, потому что, по его словам, его место было нашпиговано самолетами. Бэдд-Эрлинг теперь производил двухместный истребитель, а для этих истребителей Галифакс был практически на заднем дворе. Несколько часов полета. Робби поговорил с Чарли Олстоном по телефону и принес сообщение: «Скажи пациенту, чтобы он не волновался, мы посылаем кого-то другого». На что Ланни отвечал: «Робби, это так важно, и никто не может этого сделать! Во всяком случае, для подготовки потребуется несколько месяцев!»
«Но погляди, сынок», — умолял отец. — «Ты выздоравливаешь. Ты не можешь починить сломанные кости слезами».
Ланни двигал головой из стороны в сторону в беспомощном горе. — «Этого не должно было быть, Робби! Это похоже на смерть — это как тысячи смертей — миллионы!»
— Ты не хочешь рассказать мне об этом?
— Я ничего не могу рассказать, я дал слово.
— Что ж, тогда мне придётся догадываться.
— Но, о чём бы ты ни догадался, не говори об этом здесь и не говори нигде. Люди здесь уже слишком много знают. Что случилось с моим паспортом?
— Они нашли два.
— Я боялся, что их найдут. Они нашли капсулу?
— Я не слышал ни о какой капсуле.
— Ну, забудь об этом. Когда-нибудь я расскажу тебе историю. Что-то было в газетах?
— Они мало публикуют о перегоне самолётов из США в Британию, Ланни, и, конечно, ничего о несчастных случаях.
— Благодарю Бога за это! Не говори никому, кому не нужно. Понимаешь, я беспокоюсь не о себе, Робби, о стране.
— Теперь наступил момент, когда ты должен думать о себе и ни о чём больше. Ты так много знаешь о самовнушении. Почему бы тебе не попробовать?
— Я делаю все возможное, я сражаюсь, чтобы примириться с тем, что произошло. Это самая трудная работа, которую я когда-либо имел.
IX
Президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт вернулся к своим собственным срочным задачам, а Ланни остался лежать на спине. Он не мог повернуться. Чтение в этом положении вызывает переутомление глаз, поэтому добрая кузина Дженни читала вслух медленным невыразительным голосом всё, что он её ни попросил: газеты, журналы, любой роман, который он мог выбрать. Но беллетристика казалась ему пустой и неубедительной. Все, что он хотел, было военными новостями, и особенно из России, которую чопорная незамужняя леди считала слегка нежелательной. Немцы окружили Ленинград и неумолимо приближались к Москве. Эта битва протяжённостью три тысячи километров была за пределами человеческого воображения.
Робби принес радиоприемник, который можно было использовать в больничной палате только при низком уровне звука. Канадское радио, принадлежащее государству, не имеет рекламы, что является благодеянием для любого человека, больного или здорового. Было много новостей, и Ланни питался ими. Беда приходила, когда нетерпеливый пациент закрывал глаза и пытался заснуть. Тогда его мысли переходили к делам, которые он запланировал, к схемам, которые он разработал. Для Великобритании и для Германии. Тогда он был похож на дикого льва в клетке, или жаворонка, забивающего себя до смерти о решётку над головой.
Ему принесли письменные принадлежности, и ему удалось с подушкой для поддержки написать несколько записок. Почта из Канады подвергалась цензуре, он знал это, и поэтому писал с осторожностью. Он сомневался, что письмо дойдёт из Канады во Францию Виши, поэтому он попросил Робби написать матери. Рику он писал: «Со мной произошёл несчастный случай, похожий на твой, только на море. У меня все будет хорошо, но на это потребуется время». Прошло почти четверть века с тех пор, как разбился Рик, но он, конечно же, не забыл об этом. Золтану он писал: «Я попал в серьезную аварию, но мне стало лучше». Он написал то же самое Лорел Крестон и добавил предложение: «Ваши опасения оправдались, и мне следовало бы принять ваш совет». Он подписал эту записку «Брат» и надеялся, что цензор не примет это за код. В Лизбет ему не пришлось упоминать об аварии, так как Робби рассказал об этом её отцу. — «Просто строчка, чтобы вы знали, что мне лучше, и скоро все будет в порядке. Извините за почерк. С наилучшими пожеланиями».
От этих писем многое зависело, гораздо больше, чем мог подумать даже Ланни. Первым результатом был телефонный звонок. В палатах этого госпиталя не было телефонов, но для пациента в две тысячи долларов они нашли длинный шнур и притащили аппарат из зала. Это Балтимор, штат Мэриленд, вызывал Галифакс, Новая Шотландия, и это может считаться важным. Голос Реверди Холденхерста был слышен, как будто он был в комнате. — «Мы готовимся к нашему круизу, не хотите ли вы передумать и пойти с нами?»
— Боюсь, что пройдет какое-то время, прежде чем я смогу совершить путешествие, Реверди. Это говорит человек, у которого каждая нога весит четверть центнера.
— Мы будем вас ждать, если вы скажете да. Ничто не принесло бы нам больше удовольствия, и у вас будет полный покой и смена впечатлений, там будет тепло, куда мы идем.
— Так или иначе, я потерял любовь к морю, Реверди. Мне не нравится думать о море.
— Яхта это не самолёт, и мы тщательно выбираем наш маршрут. Сезон ураганов позади, куда мы идем, и нет ни малейшей опасности. У нас будет врач, который позаботится о вас, и мы обеспечим все удобства. Мы возьмём одну из тех хирургических тележек, которые у них есть в больницах, и, как вы знаете, у нас на Ориоле есть подъёмник. Вас могут доставлять из вашей каюты на палубу, и вы можете наслаждаться солнцем или тенью, что бы вы ни выбрали. Если вы останетесь там, где находитесь, вы будете постоянно в помещении. Подумайте, Карибский бассейн, Панама, затем Южные моря, Самоа и Таити, а затем Южный Китай, Бали и Ява. Когда вы сможете сидеть, у нас будет кресло-коляска, и когда вы начнете ходить, у нас будет человек, который поможет вам. Подумайте!
Трудно было сказать «нет» такому предложению. Отец не упомянул, что у него есть дочь. Если бы у Ланни были какие-то сомнения в том, пойдет ли Лизбет, он мог бы спросить, но он этого не сделал. Все, что он мог сказать, было: «Вы слишком добры. У меня нет представления о том, как долго я буду в гипсе, и мне не хочется, чтобы вы причинили себе такие неудобства».
— Гипс не имеет большого значения. У нас на яхте много сильных людей, и они могут вас возить. Я мог бы прийти на яхте в Галифакс за вами, но я не думаю, что они позволили бы яхте находиться в этих водах.
— Это было бы слишком опасно.
— Хорошо, Робби, может устроить вашу доставку самолётом, скажем, в Майами. Это приятное место, а я бы ждал там столько, сколько вам захочется. Ни для кого это не проблема.
Это было княжеское предложение. Так очень богатые относятся к своим друзьям. Ланни точно знал, что это значит. Капиталист Балтимора говорил: «Приходите и берите в жёны мою дочь, ваши раны и повреждения не имеют никакого значения. Приходите и ухаживайте за ней, пока мы плывем по теплым тропическим морям, и женитесь на ней в любом выбранном вами порту. Забудьте о своих заботах и невыполнимых заданиях, и приходите в страну вкушающих лотос!»
Страна, где перемен как будто нет и нет.
И бледнолицые, как тени древней саги,
Толпой у корабля сошлися лотофаги [72], -
В их взорах трепетал вечерний скорбный свет. [73]
X
В других случаях Ланни счёл бы назойливость своего друга плохим вкусом, но теперь, когда он стал калекой и не думал, что может быстро поправиться, это предложение выглядело добротой, которую нельзя недооценить. Ланни мог только молить: «У меня есть задание, Реверди, о котором я не могу говорить. Вы считаете, что уйдете на шесть месяцев, а я надеюсь, что снова буду в порядке для работы за меньшее время».
— Хорошо, если это произойдет, мы не будем задерживать вас. Когда вы почувствуете себя достаточно хорошо, вы можете сесть на самолет через Гонолулу и Сан-Франциско. Я полагаю, вы не откажетесь летать всю оставшуюся жизнь. То, что я хочу сделать, это помочь вам восстановиться лучше и быстрее.
Последнее слово Ланни было следующим: «Я подумаю и дам вам знать. Мне придется справиться у докторов».
Он так и сделал. А они ответили ему, что жар спал, а это означает, что срастание его костей идет удовлетворительно. Передвигаться в гипсе сложно, но с осторожностью это можно было бы сделать. Через неделю или две он должен обладать достаточной силой, чтобы выдержать путешествие. «То есть», — добавил главный хирург, — «если у вас кончатся ночные кошмары». Ланни делал все возможное, но тяжело было головы выбросить атомные формулы.
Вопрос был настолько важен, что Робби Бэдд прилетел еще раз на уик-энд. Он сообщил: «Реверди рассказал мне о своём приглашении, и мы все думаем, что тебе нужно его принять, Ланни. Это гораздо лучше, чем лежать здесь зимой. Здесь дьявольски холодно. Как, ты чувствуешь, холод уже в воздухе».
«Слушай, Робби», — ответил сын, — «нет никакого смысла ходить вокруг да около. Реверди хочет, чтобы я прибыл, потому что Лизбет хочет, чтобы я женился на ней, и если я пойду в эту поездку, это практически означает помолвку».
— Это преувеличение, Ланни, ни один мужчина не должен жениться, если он этого не хочет, и я считаю, что ты не брал на себя никаких обязательств.
— Конечно, нет, но когда девушка старается привлечь твоё внимание, как Лизбет, то становится неловко, и я не смог бы получить удовольствие на этой яхте, если бы не собирался связывать обязательствами отца и дочь.
— Мы с Эстер много говорили об этом, Ланни, и мы хотели бы, чтобы ты более серьезно относился к Лизбет. Мы не можем представить себе девушку, которая будет тебе более подходящей женой. И, конечно, ты дожжен иметь достаточно времени, чтобы осмотреться. Скажи мне еще раз и честно: Есть у тебя другая женщина?
— Есть несколько женщин, которых я знаю, с которыми я мог бы быть счастлив. Лизбет одна, а Пегги — другая. Но у меня есть задание, которое я не могу раскрыть ни одной женщине, а я не мог бы сделать женщину счастливой, скрывая такие от нее секреты.
— Ты не понимаешь своего теперешнего положения, сын. Тот факт, что у тебя было два паспорта и означает, что ты какой-то правительственный агент. Несомненно, об этом шепчутся в военном и морском порту. Здесь кишат немецкие шпионы, и для тебя, возвращение в Германию после того, как это произошло, будет формой самоубийства. Конечно, ты должен заставить себя осознать это!
— Я много думал об этом, Робби, но мое задание настолько срочно, что я должен буду рискнуть. Я просто не могу выйти из игры!
XI
Робби поговорил с врачами, а затем вернулся в Ньюкасл и позвонил Чарли Олстону. — «Ланни не говорит мне, что с ним, хоть ешь его, но я думаю, что ты что-то знаешь об этом».
«Я мог бы узнать», — осторожно признала «важная фигура».
— Ну, тут вот в чем дело. Прежде чем он сможет восстановиться пройдет несколько месяцев, а он своим беспокойством увеличивает этот срок. Врачам приходится давать ему снотворные препараты, и им это не нравится, и ни мне тоже. У него кошмары и крики во сне, он читает длинные формулы, как будто это химия или математика. Сейчас он получил приглашение совершить поездку на яхте в Южные моря, что даст ему полный покой и вернёт его снова к работе, но он не поедет, потому что он настаивает на том, что у него есть задание, и что он должен встать. А у него обе ноги все еще в гипсе.
«Я поговорю с ним», — сказал Олстон. — «Возможно, я могу помочь».
Итак, теперь уже Вашингтон вызывает Галифакс, и снова тянут телефонный удлинитель. «Привет», — сказал голос, — «это ваш парижский работодатель. Удачи, старый скаут!»
— Я скоро снова буду в форме…
— Я звоню, чтобы сказать вам, это задание отменяется. У нас есть информация. Другая сторона нашла способ передать её нам, так что все это в порядке.
— Неужели, это правда, профессор?
— Я разговаривал с Боссом, и он говорит, что у вас отпуск. Вы должны думать только о том, чтобы поправиться, он не хочет видеть вас снова в течение шести месяцев, если только это не чисто вежливый визит.
«Я считаю, вы меня разыгрываете!» — воскликнул агент президента.
— Я даю вам слово, что я повторю то, что сказал Босс: 'Скажите ему, чтобы он все выбросил из головы, но вернул себе свое здоровье и миллион благодарностей за то, что он сделал'. Это были его слова.
— Ну, конечно, это огромное облегчение. Если я действительно вам не нужен…
— Успокойтесь, мы выиграем и не сомневаемся в этом. И вы внесли свою долю. Не берите в голову!
XII
Итак, Ланни не покидал эту кровать больше месяца. Он смотрел на голые белые стены, которые были для него пейзажем, и на потолок, который был в этот период его небом. И он подумал, как приятно было бы посмотреть на что-нибудь еще. Лежать на спине было мукой. Это надо попробовать некоторое время, чтобы понять, как громко кричат в знак протеста каждый мускул, нерв и кость. Он лежал и задыхался. Он пытался прочувствовать каждый мускул, какой мог, не двигаясь с места. Он считал дни, которые, по словам врачей, должны были пройти, прежде чем снимут гипс и разрешат ему перевернуться.
Он вспомнил нарядную белую яхту Ориоль. Некоторые из самых счастливых месяцев его жизни были связаны с путешествиями на яхтах. Сначала на яхте Синяя птица, тезки кухонного мыла Эзры Хэккебери, а затем на яхте Бесси Бэдд, вызванной к жизни спекуляциями Йоханнеса Робина на немецких марках. На этих двух сияющих прогулочных судах внук президента Оружейных заводов Бэдд посетил все средиземноморские берега, а также берега Северного моря и Прибалтики. Он плавал во фьордах Норвегии, переплыл Атлантику в Ньюфаундленд и в Нью-Йорк. Но самым дальним востоком, где он когда-то побывал, была Одесса, а самым дальним западом был Голливуд. Места, названные Реверди, были для него незнакомыми, и, конечно, их стоило посмотреть. Там будет тепло, а Ланни обнаружил, что он испытывает такой же ужас перед холодом, как и его будущий хозяин, шкипер Ориоля. У Ланни не осталось много воспоминаний об этой ужасной ночи на резиновом плоту, но он все еще ощущал последствия этого, и не хотел, чтобы в его жизни снова был холод.
Он подумал о Лизбет. К инвалиду у неё отношение будет отличаться от того, что она испытывала к здоровому человеку. Здесь, в беспомощности, он решил, что он был жестоким к ней, когда был здоров. Он унизил ее и не смог полностью оценить то, что она ему предложила. Быть живым, заботу о себе, спасение от боли. Эти блага он смог оценить в первый раз в своей жизни. Если она была готова помочь ему, рискнуть восстановить его к нормальной жизни, что еще он мог бы просить у любви и у жизни?
Постепенно он начал понимать последствия того, что произошло здесь, в Галифаксе, и того, что Олстон сказал ему по телефону. Он больше не был агентом президента. Ф.Д.Р. тактично сказал: «Он в отпуске». Но все равно, он никогда не мог вернуться в Гитлерлэнд, по крайней мере, пока он не захотел расстаться со своей жизнью. Немецкий агент на этой британской военно-морской базе, несомненно, уже сообщил о нём нацистскому шпионскому центру, который был в Йорквилле, и оттуда сообщение ушло в Берлин. Персональный друг фюрера, искусствовед Der Dicke, был раскрыт как секретный агент, который отправлялся в Великобританию по двум паспортам! Нацисты наверняка обвинят его в неудаче миссии Гесса, захвате заместителя фюрера и его самого надежного друга. Они будут обвинять его во всем, что когда-либо «утекло», независимо от того, имел ли он к этому какое-либо отношение. Они будут ненавидеть его больше всех других американцев, тех, кто никогда не притворялся друзьями.
Поэтому ему придется найти другую работу! А пока он был свободен. Отдыхать, поправляться, заиметь жену, если он этого захочет! Так возродился старый вопрос. Какую жену он хотел? Прямо сейчас оказалось, что Лорел Крестон растворилась на заднем плане. Она была интеллектуалом, и его ум впал в кому. Ему хотелось избежать боли. И мысль о мягких руках Лизбет на нем казалась самым сладостным блаженством. Он не рассматривал это таким грубым способом и, возможно, обиделся бы, если бы кто-нибудь еще это сделал. Его просто несло в полу-оцепенении. Он был измотан и не хотел думать. Даже разговоры кузины Дженни Бэдд его не утомляли, потому что она не пыталась заставить его думать. И когда его принесло на остров вкушающих лотос, Лизбет сидела рядом с ним и держала его за руку. Она успокаивала его, относилась к нему как к больному ребенку, помогала ему снова учиться ходить.
Его пригласили участвовать в этом путешествии без каких-либо условий, и он мог уйти, когда захочет. В конце концов, ему не пришлось подписывать контракт на вступление в брак. Он мог пойти как любой другой гость и посмотреть, как у него пойдёт с дочерью шкипера. Может быть, она не захочет выйти за него замуж, когда узнает, насколько он никчёмный человек. Может быть, он никогда не сможет жениться ни на ком. Он увидел, что он осторожно отвергнут и снова благородно отрекается. В случае необходимости он мог придумать ещё несколько вежливых предлогов.
Да, это был способ взглянуть на этот круиз. У него будет шанс подвергать испытанию способности Лизбет. Ему больше не нужно было скрывать от нее тот факт, что он был социалистом в своих симпатиях, конечно, не используя этого тревожного слова. Но осторожно подвести ее к сочувствующему пониманию страданий бедных, унижений занимающих скромное положение. В конце концов, она не виновата в ее воспитании. Тот факт, что ее мать и отец не смогли ее испортить, было доказательством того, что она была доброй и великодушной натурой. Он никогда не знал ничего предосудительного, что она сделала, если только не считать ее решимость любить Ланни Бэдда. И это было можно оправдать.
XIII
Робби, проницательный интриган, рассказал кузине Дженни о Лизбет и предлагаемой поездке. Итак, эта незамужняя леди хотела всё знать о наследнице, как она выглядела, что она делала и что говорила? Ланни должен был рассказать, как он встретил ее на вилле Эмили Чэттерсворт и посетил ее в Долине Грин Спринг, а также о ее доме и ее родителях, слугах и загородном клубе и о чём только нет. Порядочная леди Новой Англии никогда не спросит, целовал ли он ее, но она могла мягко намекнуть, что Ланни, казалось, не хватало пыла, и тайком задуматься, есть ли в его жизни какая-то другая женщина. Кузина Дженни прогулялась, нашла книжный магазин и привезла путеводители о Вест-Индии, Южных морях, о Бали и Яве. Она зачитала их вслух своему пациенту и вздохнула от мысли о возможности посетить эти земли чудес. Волшебный город! Жемчужина Антильских островов! Китайские моря! Острова специй! Ланни, которого воспитали на Лазурном берегу, должен был знать, как придумываются причудливые названия для привлечения туристов. Но в это время его критические способности были менее активными.
Владелец Ориоля снова позвонил. — «Мы готовы выйти через три дня, Ланни. Что вы скажете?»
— Я не верю, что врачи так скоро меня отпустят, Реверди.
— Я повторяю свое предложение, что мы ждем в Майами, там есть прекрасная гавань и много вещей, чтобы развлечь нас. Робби говорил мне, что он устроит ваш перелёт сюда. Вы можете подождать хорошей погоды, и здесь вдоль побережья есть аэропорты, так что это совсем не похоже на рейс в Исландию. Как с этим?
— Не хочу говорить нет, Реверди, но я думаю о всех неприятностях, которые я вам причиню, насколько я беспомощен…
— Забудьте об этом, Ланни, у нас есть на борту люди, которым нечего делать, как драить палубу и полировать медь. Что касается меня, что мне делать, кроме как не доставлять моим друзьям удовольствие? Я открою вам свою тайну и скажу, что вы сделаете мне одолжение. Лизбет говорит, что она пойдёт в рейс, если вы это сделаете, и вы знаете, как я ее хочу.
— Если вы так говорите, то я должен указать на то, что Лизбет никогда не видела меня в моем нынешнем состоянии, и ей может оно не понравиться.
— Лизбет рассказали об этом, и она говорит, что вам надо ехать. Её мать не думает, что ей нужно делать приглашение…
Но, видимо, в семье Холденхерста была разница во мнениях. Ничто не щелкнуло. Ланни мог догадаться, что у Лизбет была отводная трубка или что она просто взяла трубку из рук своего отца. «Бред какой то!» — раздался ее голос. — «Приезжайте, Ланни, мы приятно проведём время».
Что мог бы сказать Ланни, кроме — «Хорошо»? Затем он добавил: «Когда вы увидите эту бедную развалину, вы можете пожалеть о своих словах!»