Бесстрастные, как боги, без темной думы о земле [74]
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯЧайки ходят по песку, моряку сулят тоску [75]
I
С возвращением сил Ланни стало легче писать, и это стало одним из способов проводить время. Он написал письма своим клиентам и своим друзьям, рассказывая им, что он находится на пути к выздоровлению, и где собирается провести следующие несколько месяцев. Среди этих людей, естественно, была Лорел Крестон. Он должен был сообщить ей, что он вне опасности. И поскольку он больше не был агентом президента, он мог писать более свободно, чем раньше. — «Мне пришлось отказаться от задания, которое я выполнял, и я боюсь, что пройдёт какое-то время, прежде чем я смогу взяться за другое. Я подчиняюсь врачам и стараюсь выкинуть из головы все заботы. Я большое бремя для себя и для всех остальных, и особенно для вашего дяди, который был так добр взять меня на свою яхту».
Ланни думал, что это тактично. Если леди беллетристка могла почувствовать к себе пренебрежение, то это письмо давало ей понять, что он не для кого не годен, включая её. Он не упомянул Лизбет, и, возможно, Лорел не узнает, что ее кузина отправляется в круиз. Она, конечно, могла бы узнать, но, по крайней мере, Ланни указал, что он не придаёт этому вопросу какой-либо важности. Он совершает эту поездку ради своего здоровья, соблазненный теплом тропических морей. «К тому времени, как я вернусь», — писал он, — «вы значительно продвинетесь вперед с вашим романом, и я обещаю стать вашим первым читателем». Он подписал это Бьенвеню, чтобы показать, что, хотя он больше не является секретным агентом, он может снова стать таковым. Это не было мелодрамой предположить, что горничная, которая убирала комнату Лорел, или дворник, который жёг ее мусор, могли работать на нацистов.
Реверди снова позвонил. Было первое ноября, и яхта Ориоль собиралась выйти из своей гавани Балтимора. На борту находились он сам и Лизбет, его секретарь-мужчина и ее репетитор-женщина. Лизбет собиралась улучшить свое образование и рассчитывала на помощь Ланни. Также была женщина-врач, которая направлялась на свой пост в Южном Китае и мисс Гиллис, которую Ланни смутно помнил как хрупкую седовласую леди. Все богатые семьи имели обнищавших родственников или школьных друзей жены, которые выполняют легкие обязанности, такие как шопинг, помощь личному секретарю, обязанность четвёртой руки в бридже или уход за ребенком, который съел зеленые фрукты. «Я позвоню вам из Майами», — добавил Реверди. — «Мы подождем вас там и будем рыбачить, пока вы не приедете». Врачи сказали, что они снимут гипс через неделю, и это, похоже, соответствует графику. Были ещё телефонные разговоры, и Робби взялся отправить двухмоторный самолет с местом в салоне для односпальной кровати. Бэдд-Эрлинг не выпускал таких самолетов, но Робби достал такой. Если его спросить, как, он бы лукаво улыбнулся и подмигнул и заметил: «Многим людям нужны то, что у меня есть, поэтому время от времени они должны давать мне то, что хочу я». Сам отец не прилетел. Он был ужасно занят, но отправил человека, чтобы был при Ланни с того момента, как он покинет госпиталь, и пока он не будет в безопасности на Ориоле. Также Робби отправил в госпиталь обещанный чек.
II
Гипс сняли, и… какое благословенное облегчение! Ланни мог перевернуться в постели. Он часами наслаждался этой роскошью и спал по ночам, как не делал этого неделями. Вместо гипса на него надели то, что называется «короткими шинами», сделанные из литой кожи и стали и идущие от его лодыжек до колен. Кроме того, в качестве дополнительной меры предосторожности, он будет пользоваться костылями в течение нескольких дней.
Утром пришло сообщение, что самолет был в аэропорту. Он выписал чек для верной кузины Дженни, которая возвращалась поездом, выдал медсестрам по двадцатидолларовой купюре, так как не мог выйти и сам купить подарки. Человеку Робби нечего было делать, потому что весь госпитальный персонал хотел помочь. Проводы пациента в карету скорой помощи было своего рода триумфальным шествием. Все выстроились, улыбаясь и прощаясь. Из кареты скорой помощи его вынесли на носилках к самолету, и там положили на кровать. Человек Робби сел на складной стул рядом с ним, и они улетели.
Погода была многообещающей, и они летели в Южную Флориду на расстоянии около трёх тысяч километров. Предписания Робби предусматривали приземление в аэропорту в Вашингтоне и проведение там ночи. Ланни, если он захочет, подадут карету скорой помощи и отвезут в гостиницу. Но Ланни сказал, что в этом нет никакого смысла, его ужин может быть доставлен в самолет, и он может спать там же. Ему было очень интересно, сможет ли он поднять ноги. Его сопровождающий работал на заводе Бэдд-Эрлинг. Ему было интересно поговорить об этом, а Ланни послушать. Так они провели вечер, и на рассвете вышли на второй этап пути.
В аэропорту Майами их ждала карета скорой помощи, и путешественника отвезли на пристань, где элегантная 65-метровая яхта была причалена специально для этого мероприятия. От начала и до конца Ланни не испытал ни одного неприятного момента. Именно так обращаются с богатыми в этом мире, если у них есть здравый смысл оставаться в пределах их собственного священного круга, а не срываться в тайные арктические командировки с поддельными паспортами. Реверди Джонсон Холденхерст никогда не делал ничего подобного, но заботился о себе и своей семье и о друзьях, если ему разрешали. Реверди заявил, что легенда, что «богатство, полученное в одном поколении, будет потеряно в третьем», была правдой только для транжир и дураков. Это, безусловно, не касается тех, у кого есть смысл вкладывать свои деньги в городскую недвижимость, например, как Асторы, Вандербильды и Рокфеллеры. И Холденхерсты в недвижимость Монументального Города.
В этой обширной гавани находились яхты и скоростные катера, зимнее место развлечений богатых. Но многие яхты и катера перестали быть «частными». Они были переданы Береговой охране для использования в патрулировании и эскорте в чрезвычайных ситуациях. Некоторые из них были оснащены пушками, а другие делали все возможное с помощью стрелкового оружия. Были люди, которые думали, что яхта Ориоль должна находиться на этой службе. Они раздражали Реверди своими предложениями, и он видел, что ему не дадут второго шанса. Его неприкосновенность частной жизни и состояние его здоровья были теми вещами, которые он считал первостепенными, и теперь он стремился уйти из американских вод, прежде чем какой-нибудь проклятый бюрократ задумает сказать, что для прогулочной яхты не допустим круиз в Тихом океане.
III
Все пассажиры и часть экипажа выстроились вдоль борта, когда карета скорой помощи прибыла на пирс. Инвалид был перенесен на хирургическую каталку, одну из таких кроватей на резиновых дутых колесах, которые используются в больницах для перевозки пациентов на операции и обратно. Реверди сказал, что это удобная вещь на борту, и он завёл бы её раньше, если бы подумал. Ланни мог бы спать на ней все время, если захочет. Но Ланни сказал нет, он скоро начнёт ходить. Чтобы показать, насколько он здоров, когда каталка добралась до палубы яхты, он сел, чтобы пожать руку друзьям, которые собрались вокруг него.
Он был счастлив, как птица, выпущенная из клетки. Такая замечательная вещь иметь возможность оглядываться вокруг и чувствовать солнечный свет на своём лице и руках! Он был бледен после шестинедельного заключения, но солнце скоро это исправит, и он почувствовал, что процесс уже начался. Представьте себе, что сегодня холод субарктики, а завтра ласковое тепло субтропиков! На всех здесь был белая одежда из льна или фланели, а Ланни не забыл захватить летнее снаряжение в Галифаксе.
Появилась Лизбет. И как она выглядела в костюме для парусного спорта! Это было так, как Ланни впервые увидел ее в Заливе Жуан. Будьте уверены, что костюм был идеально подогнан, а также отлично выстиран и выглажен человеком, который был на яхте, чтобы выполнить эту специальную работу. Мягкая светлая французская кремовая фланель с синей отделкой. И к ней шли прекрасные щеки, которые не нуждались в макияже, и мягкие каштановые волосы, которые были идеально причёсаны. Лизбет покраснела от счастья, как июньская невеста [76], и, возможно, она так сама о себе подумала. Она никогда не выглядела такой очаровательней. Ланни решил, что принял мудрое решение, и что эта поездка принесёт безупречное удовольствие.
Владелец яхты, рассказав об игре в гольф, в которую играл, и о рыбе, которую он поймал, заметил небрежно: «Мы не будем двигаться до утра, потому что у нас есть еще один пассажир, прибывающий ночным поездом из Нью-Йорка. Это моя племянница Лорел Крестон».
Это было подобно внезапному удару молнии с неба, или взрыву бомбы, сброшенной с самолета! К счастью, человек, который с детства научился быть дипломатом, и который был тайным агентом в течение многих лет, умел не допустить выражение ужаса на своём лице. Это случилось. Ланни обсуждал с Лорел, как они будут вести себя, если и когда судьба соберет их вместе в присутствии «Дядя Реверди». Вздохнув, Ланни смог заметить: «Лорел Крестон? Она писатель?»
«Да», — ответил другой. — «У нее было несколько рассказов в журналах. Один из них, который я читал, оказался неплохим. Она позвонила, что планирует начать работу над романом, и подумала, что круиз обеспечит ей необходимую тишину. Поэтому я сказал ей приезжать».
«Это звучит очень интересно», — был невольный комментарий Ланни.
IV
Позже он успел проанализировать сложившуюся ситуацию и решил, что она явилась следствием его недавнего письма Лорел. В тот же момент, как она получила его, она позвонила своему дяде, спросив, будут ли ей рады. Это было понятно. Но почему она это сделала? Возможно, она ценила знания Ланни о Германии и хотела, чтобы он был рядом, когда она писала. Это было возможно. Но, другой возможностью было представление о Ланни, как о луче света в темном царстве. И Лорел внезапно решила не допустить, чтобы Лизбет была с ним в течение шести месяцев и, возможно, всей жизни!
Внутренние голоса говорили ему, что это настоящая причина, и ему не нужно обманывать себя. В письме Лорел он написал, что он расстался с опасным заданием за границей, что фактически означало, что он может думать о любви и браке. Все женщины психологи. Они должны были быть таковыми, чтобы выжить на протяжении веков. И особенно это относится к той, кто надеется выжить как писательница для других женщин. Медсестры в госпитале понимали, что беспомощный человек в постели требует сочувствия и внимания. И, несомненно, женщина, чей ум создал «Кузину Гауляйтера», была не менее сообразительной! Теперь «Мэри Морроу» ехала в поезде из Нью-Йорка с чемоданом, полным рукописей, и парой сундуков полных одеждой, и у нее в голове созрела цель победить свою кузину Лизбет и выиграть живой приз в конкурсе обаяния!
Возможно, такие мысли Ланни Бэдда были самомнением. Но агент президента тоже должен быть психологом, и этот человек наблюдал за женщинами с тех пор, как он мог помнить себя в детской. Если в них было что-то неблагоприятное, о чём его мать не рассказала ему, то ему об этом рассказали Эмили, Софи и Маржи, Розмэри и Ирма, Марселина и Мари де Брюин. В дополнение к этим авторитетам во плоти была пьеса Бернарда Шоу Человек и сверхчеловек, которую Ланни читал, задыхаясь от смеха. Да, конечно, когда женщина встречает подходящего человека для своих биологических целей, она идет за ним. Она может быть слишком высокомерной по духу, ее, возможно, научили такому поведению в городе, чья правящая группа всегда была южанами и отказалась «изменяться». Но когда она встречает подходящего мужчину, она начинает крутить паутину, как паук, и все другие женщины подходящего возраста на это время становятся ее конкурентами.
Так этот инвалид, лежащий на каталке с резиновыми дутыми колесами, внезапно увидел круиз Ориоля в совершенно новом свете. Уже не как пребывание на земле вкушающих лотос, а как биологическое поле битвы, рыцарский турнир, дуэль. Ему на ум пришли многие подобные сравнения. В конце концов, он остановился на старой шотландской фразе, и нарядная белая сияющая яхта Ориоль превратилась в «a pretty kettle of fish!»[77].
V
Ланни не было на палубе, когда на пирс прибыло такси с Лорел. Он не встретился с ней до следующего утра, когда его выкатили на солнце, одетого в новую белую льняную одежду. Яхта скользнула по реке Майами и вышла в Залив Бискейн. Лорел была со своим дядей, он в костюме настоящего яхтсмена, а она в голубом летнем платье. «Лорел», — сказал шкипер, — «это мой друг Ланни Бэдд». И затем к Ланни: «Это моя племянница, Лорел Крестон». Дамам всегда предпочтение.
Оба они выучили свои роли. Лорел сказала: «Мне приятно с вами познакомиться, мистер Бэдд. Я слышала о вас». Ланни сказал: «Я думаю, что видел вашу работу в журнале, для меня это большая честь». Очень формально, очень хорошо, но в их тайниках сердца смятение чувств! Лорел подумала: «Простит ли он меня?» Ланни думал: «Смею ли я подмигнуть?»
Странная интрига. Подозреваемый пока ещё невиновный. Эту интригу начал агент президента, потому что он не осмелился рассказать кому-либо, что он помог женщине, которую искало гестапо, убежать из Германии. Лорел согласилась на это, потому что она не хотела, чтобы ее дядя знал, что она хранила «красную» литературу в своём сундуке в Берлине и помогала анти-нацистскому подполью. Она и Ланни считали ненужным упоминать о своих встречах в Германии. Но этот простой секрет повлёк за собой новые утаивания. До сих пор существовали большие куски их жизней, о которых они никогда не должны упоминать. Лорел могла сказать, что она побывала на Французской Ривьере, но никогда, что она была гостем матери Ланни. И ничего об этих восхитительных автомобильных прогулках в Нью-Йорке и его окрестностях. И ничего о ее даре медиума, потому что, если бы она рассказала об этом, гости захотели бы посещать сеансы. И кто мог догадаться, что Отто Кан мог рассказать о прошлых событиях? Целые куски были вырезаны из их жизней! И они всегда должны придерживаться официальных обращений, «Мистер» и «Мисс», по крайней мере, пока они не пробудут на яхте некоторое время.
Сюда пришла Лизбет, одетая в своё самое красивое, и готовая обратить своё полное внимание инвалиду. Так что Лорел решила тактично уйти с пути, взять книгу и углубиться в нее. День и ночь, Лизбет была там и смотрела, как ястреб. Ястреб-леди, которая, по-видимому, имеет не менее острое зрение, чем ее партнер, и может иметь двойную обязанность следить за тем, чтобы партнер не посещал насестов других леди ястребов. С первого часа стало ясно, что он был гостем Лизбет, почти ее собственностью. Именно на нее он должен был обращать своё внимание, и для любой другой женщине на борту отвлечение его от этой обязанности, было бы наглостью, если не изменой. Но на борту яхт так не делалось, и все изысканные и осмотрительные люди понимали это.
Ланни никогда не переставал задумываться, как разрешили присутствовать кузине. Неужели Реверди попал в ловушку от внезапного телефонного звонка? Неужели Лорел спланировала это так, чтобы получить его согласие, прежде чем он успел понять, что он делает? Или он, по-человечески, не смог увидеть возможность того, что Лорел может превратиться в соперницу на внимание Ланни? Может быть, этот одинокий и скучающий человек думал о Лорел как источнике развлечения для себя? С кем поговорить, рассказать ему истории и сыграть с ним в бридж? Он, консервативный и старомодный южанин, наверняка не читал пьесу Человек и сверхчеловек, и ему, возможно, никогда не приходило в голову, что леди из его семьи сможет попытаться украсть суженого у хозяйки. И особенно женщина, которая достигла возраста тридцати четырех лет или около того, что на «Старом Юге» означало, что она безнадежная старая лева, и что любой признак супружеских устремлений станет поводом для бури насмешек от всех других членов ее семьи.
VI
Итак, вот этого пассажира инвалида поймали в самый странный домашний треугольниках. Он назвал его «три Л». Ланни, Лизбет и Лорел. У французов для него было другое имя, la vie a trois. Раньше Ланни был в нём в Шато-де-Брюин. Там треугольник был менее невинным, но гораздо более интересным. В данном случае он обнаружил, что стал узником любви. Лизбет была такой милой и такой, казалось бы, бесхитростной, что он не захочет причинять ей боль и будет вести себя так, как она считала само собой разумеющимся, что он должен и будет делать.
С самого начала это было не так уж и плохо. Он должен вернуть свои силы, и она была так счастлива ему помочь. Еда была важна, и во время еды его вкатывали в обеденный салон для компании. На колени ему ставили поднос, и все следили, чтобы он получил все, что хотел. Позже, после того, как он убедился, что он может встать со своими шинами, и что шины держат его вес, слуга помог ему сесть, и он мог обедать, как и другие. Ему пришлось много спать, поэтому Лизбет не возражала, когда он уходил в свою каюту, и, если он использовал часть своего времени, чтобы почитать книгу, она этого не знала.
Она хотела только занять всё его свободное время. Она хотела быть медсестрой, матерью, сестренкой и спутницей. Ей хотелось наблюдать за тем, как он учится управляться с костылями, и через несколько дней руководить его экспериментами стоять и ходить без помощи. Ей хотелось чувствовать, что она ему полезна, и что его успех был ее наградой. Когда, наконец, он смог шагать по палубе, она хотела держать его руку и считать, что помогает ему. Они остановились, опираясь на перила, и смотрели на темно-синие воды Карибского моря. Летающие рыбы взлетали с пути корабля и уносились близко к поверхности моря. Она хотела слышать, как он объяснял, что так они убегают от преследователей. Как странно узнавать о несчётном количестве живых организмов в этом море, каждый фантастический вид, охотящийся на других в меру своих сил. Целая вселенная жестокости без единого морального чувства, которое мог обнаружить любой разум!
Так философствовал Ланни, и, видимо, Лизбет никогда не слышала ничего подобного. Они стояли на носу яхты, наблюдая за нырянием и верчением морских свиней. Он сказал ей, что это была игра, и что дух игры пронизывает всю природу. Это был образ жизни, выплеск энергии. Он сказал ей, что эти существа не рыбы, а млекопитающие, которые кормят молоком своих детёнышей. Это казалось ей слегка шокирующим, но это была естественная история, и, несомненно, это делало ее благопристойной. Он рассказал ей об этой морской воде, что она была заполнена всеми видами полезных ископаемых, а на побережье Техаса строился огромный завод для добычи магния из Мексиканского залива. Она решила сначала, что он был самым широко информированным человеком, которого она когда-либо знала, и вообще чудесным.
То же самое было, когда он повернул ручки настройки радиоприемника, которые заняли место газет в этом круизе. Она предпочла бы самые последние джазовые мелодии и, по мере того, как он становился сильнее, танцевать с ним. Но он хотел слушать новости о битвах в снегах России. И она сидела и старалась быть внимательной. Ланни, казалось, равнодушно относился к этим битвам. Для него не имело большого значения, кто выиграет, поэтому она задавалась вопросом, почему он хотел услышать так много кровавых подробностей. Немцы были в самом пригороде Москвы, и всем казалось, что они вот-вот её возьмут. Но вдруг они начали отступать, а потом все стало ужасно, потому что там был глубокий снег и лютый холод, и как кто-то мог там жить, было тайной. Как радовалась Лизбет, что они были в этом безопасном и теплом месте!
Втайне она посмотрела на глобус, который стоял в библиотеке яхты, и нашла европейскую Россию, а Москва была посередине. Она действительно хотела понять эти вопросы и уметь открывать рот, не делая никаких «ляпов». Она знала мнение своего отца, что коммунисты были самой большой угрозой, которая когда-либо появлялась в мире, и что любой, кто пытался её уничтожить, должен иметь американское сочувствие. Но, по-видимому, Ланни смотрел на это, как искусствовед. Он небрежно заметил, что в Европе всегда были войны, и еще одна не имела большого значения.
Другие тоже слушали эти трансляции, и обычно Лорел была среди них. Она сидела, молча никогда не обсуждая какой-либо политической темы. И на самом деле Лизбет подозревала ее в неортодоксальных взглядах. Лорел покинула семейное гнездо и отправилась в Нью-Йорк. Лорел писала вещи, которые она, видимо, не хотела показывать своим родственникам. Она делала замечания, которые должны были быть остроумными, а когда Ланни смеялся, то Лизбет чувствовала себя неловко. Все больше и больше в тайниках ее сердца она приходила к тому, чтобы не доверять этой кузине, и задавалась вопросом, почему ее отец позволил ей прийти. Но, конечно, она должна была быть вежливой.
VII
Курс яхты на юг проходил мимо Багамских островов и между Кубой и Гаити. Но они не остановились там, чтобы осмотреть достопримечательности этих мест. Реверди объяснил: «Алтея опаздывает на свой пост, поэтому мы планируем отвезти ее в Китай, а потом по дороге домой будем развлекаться». Он добавил Ланни: «Если это приемлемо». Конечно, Ланни сказал, что это вполне приемлемо.
Алтея была миссионером медиком, и Ланни спросил, какой порт будет ее пунктом назначения. Ответ был: «Гонконг». Это название зазвучало в уме Ланни, как звук колокола. Около более трех лет это название имело для него особое значение. В Мюнхене во время переговоров между Чемберленом и Гитлером Ланни случайно познакомился с молодым румыном, который называл себя астрологом и был награждён нацистами особым образом. Они арестовали его, поселили его в первоклассном апартаменте в отеле Vier Jahreszeiten, кормили его до отвала всеми яствами и приказали ему подготовить гороскопы фюрера и его окружения. Ланни не верил в астрологию, поэтому он не волновался, когда этот мистический персонаж взял его руку, посмотрел ему в глаза и объявил: «Вы умрёте в Гонконге в течение трех или четырех лет». Ланни утверждал, что у него нет никакого интереса к Гонконгу, или повода для поездки туда. На что герр Реминеску твердо ответил: «Вы туда отправитесь». Естественно, когда ему сказали, куда он направляется, Ланни получил что-то вроде толчка. Он стал особенно внимателен к предмету предвидения из-за того, что произошло с ним в Северной Атлантике. Он проигнорировал одно предупреждение и пожалел, что сделал это. И может быть, теперь он движется от одной гибели к другой? Может быть, убежав, он вызвал трёх греческих богинь судьбы, и теперь они его преследуют? Или это всё было одной гибелью? Конечно, было правдой, что если бы он не попал в аварию в Северной Атлантике, он никогда не был бы на пути в Южный Китай.
Он ничего не сказал об этом Реверди, потому что это была увеселительная поездка, а разговоры о гибели и смерти вряд ли были бы к месту. Лорел была единственным человеком на борту, которой он рассказал эту историю. И он не знал, помнит ли она это. Он мог бы спросить ее, если бы у него была возможность поговорить с ней наедине. Но это было мало вероятным. По крайней мере, именно так складывались обстоятельства, потому что все на яхте Ориоль, даже слуги и экипаж, считали само собой разумеющимся, что единственным человеком, с которым Ланни мог остаться наедине, была дочь владельца. Они были так зациклены на этом вопросе, что отказаться от этого им было неловко. Играть в карты или слушать радио было единственным способом сохранить группу вместе. Вежливая и хорошо воспитанная кузина, очевидно, следовала этому обычаю. Она никогда не удостаивала Ланни ни подмигиванием, ни отдельной улыбкой. В мыслях он продолжал спрашивать ее: «Если ты так собираешься вести себя, зачем пришла?»
VIII
Они подходили к Панаме, и о них, должно быть, предупредил самолет, потому что вооруженный скоростной катер встретил их, прежде чем они увидели землю. Их документы были проверены и все проинструктированы, поскольку это была самая наиболее тщательно охраняемая недвижимость на земле. Если бы противник смог уничтожить её, американский флот был бы разрезан на две половины, и ни одна половина не была бы достаточно большой для достижения какой-либо военной цели. Теперь армия взяла на себя ответственность за все суда, входящие на Канал, и пассажиры и экипаж должны были очистить палубу, в то время как судно буксировалось через шлюзы. Пассажиры могли выйти и посмотреть на озеро Гатун. Но это было еще одно тропическое озеро, окружённое покрытыми джунглями холмами. День был жарким, а в каютах было воздушное охлаждение, поэтому можно оставаться в каютах и читать книгу. А женщинам укладывать волосы.
В городе Панама они остановились на заправку дизельным топливом, и пассажиры, кроме Ланни, вышли на берег и были отправлены смотреть на четырехсотлетние развалины. Реверди сказал, что это один из немногих портов, на котором было бы безопасно оставаться на берегу после заката, потому что армия избавилась от комаров. Голова Реверди была полна разнообразных фактов. И он указал на одну странность, что Атлантический конец этого канала был западнее, чем его тихоокеанский конец. Кроме того, он сказал, что уровень западного океана был на двадцать три сантиметра выше, чем восточный, эффект вращения Земли на восток. Такую информацию можно получить, путешествуя вокруг земли один раз в год.
Путешественники купили открытки с фотографиями и написали своим друзьям домой. Они посидели в ночном клубе. Их там было множество. Путешественники выслушали, как испано-язычный джаз играл те же хитовые мелодии, которые они слушали по радио всю дорогу от Балтимора на юг. Танцы были такими же, как в ночных заведениях американских городов, ибо в настоящее время торговцы развлечения расчесывают Мексику и Кубу и продвигают на юг те формы чувственности, которые могут возбудить измученные вкусы своих покровителей. Гости яхты Ориоль вернулись рано и заверили своего инвалида, что он не пропустил практически ничего.
Перед ними лежал путь в двадцать тысяч километров, и они пройдут его почти без остановок за исключением заправки и пополнения запасов. Яхта имела крейсерскую скорость около сорока километров в час, что было необычно. Но и Реверди был необычным человеком, который хотел, чего хотел, и это было сделано именно по его приказу. Их кругосветное путешествие будет примерно равным кругосветному плаванию по экватору. В прежние годы Реверди прошел весь путь, и так он появился в Каннах. Но теперь ему пришлось пройти то, что он назвал «собачьим путём», туда и обратно, и он ненавидел войну за то, что она вызвала это неудобство. Реверди хотел бы, чтобы для дуэлей была выделена отдельная площадка. Чтобы выделить часть земли народам, которые хотели сражаться, и оставить открытое море американским миллионерам в поисках здоровья и развлечений.
IX
Гости занялись привычным делом. Каждое утро у Лизбет был урок со своим наставницей, той же преподавательницей школы искусств средних лет, которую она наняла в Балтиморе. Поскольку ученица была общительной душой, они учились на квартердеке под широким навесом и со стюардом, приносящим им то и дело фруктовые соки со льдом. Они изучали разные предметы в разные часы, точно так же, как в школе. И если в любой момент Ланни имел желание присоединиться к ним, то это было прекрасно. Мисс Хейман замолкала и позволяла мистеру Бэдду говорить, потому что, очевидно, он знал гораздо больше обо всем.
Таким образом, предполагаемый жених имел возможность исследовать мысли его почти-наречённой. И он заметил, что её мысли были дословными. Образование состояло из заученного набора фактов, которые позднее будут использоваться в культурном разговоре. Молодая девушка приобрела «таланты», и после того, как она получила себе мужа, она никогда не использовала их и быстро забыла все, кроме нескольких фраз. Предполагалось, что Лизбет приобрела полный набор до своего дебюта, но она выбрала особого привередливого мужчину и теперь старалась соответствовать его требованиям. Это казалось мужчине жалким до крайности, и он хотел бы сказать: «Дорогая, это не способ сделать это!» Она бы возразила: «А каков способ?» И что он мог ей сказать?
Лорел в каюту приносили кофе и тосты, и она редко появлялась перед обедом. У нее была пишущая машинка, и если пройти мимо ее двери, то можно услышать стук машинки. Ланни задавался вопросом, была ли это еще одна история о пансионе Баумгартнер в Берлине? Или это было начало романа? Или это может быть зарисовки жизни на борту прогулочной яхты? Это последнее должно быть хорошо принято любым редактором журнала. Ланни думал о названиях: Идиллия Южных морей, Посадка Лотоса, Карибское ухаживание. Все, конечно, от «Мэри Морроу»!
Во время еды, и когда она была в компании с другими, Лорел вела себя с заботливой учтивостью. Она не пыталась сиять в разговоре и не проявляла никакого остроумия, из-за которого Ланни узнал ее раньше. Она, похоже, не проявляла особого интереса к «мистеру Бэдду» и редко смотрела в его сторону. Она полагалась во всех отношениях на своего дядю, и если бы у неё спросили мнение по любому вопросу, касающемуся политики или международных отношений, она бы сказала: «Дядя Реверди знает гораздо больше об этих вопросах, чем я». Исходя из этого, любой может ладить на частной яхте!
Возраст доктора Алтеи Кэрролл был где-то в конце двадцатых годов. У нее было округлое бледное лицо в очках. Её поведение было серьезным. Её мать была одноклассницей миссис Холденхерст, и они поддерживали дружбу. А её отец был врачом в Китае, и Алтея училась сначала в Университете Джона Хопкинса, а затем в Медицинской школе, чтобы стать ассистентом своего отца. Она была набожной прихожанкой епископальной церкви и сообщала, что ее церковь была слишком мирской и слишком мало интересовалась миссионерской работой. Она любила китайский народ и хотела сделать все возможное, чтобы помочь их телам и их душам. У нее был запас медицинских книг и журналов, которые она читала всякий раз, когда это было возможно.
Она была очень осторожна, чтобы не оказаться наедине с общительным мистером Бэддом, а у Ланни не было никаких разговоров с ней, кроме случаев, когда присутствовала Лизбет. Для этого была особая причина, о которой он вскоре узнал. Деньги на поддержку миссии частично пришли от матери Лизбет, и Алтея была обязана своим образованием этой благотворительнице. Поэтому любое желание Лизбет было законом для женщины-врача, и она старалась никого не обижать. Забота о здоровье Ланни была вменена ей в обязанность, но она не проводила никаких осмотров, и советы она давала только в присутствии Лизбет, и с Лизбет в качестве посредника. — «Вы должны видеть, чтобы он не заходил слишком далеко и чтобы отдыхал между прогулками».
X
Ланни с особым интересом изучал привычки владельца этого плавучего зимнего курорта. Радист ежедневно докладывал ему отчеты о рынке, и Реверди изучал их. У него были таблицы, которые показывали движение стоимости акций в течение длительного времени, и, по-видимому, он никогда не уставал их обновлять в курсе последних событий. Если он когда-либо посылал какие-либо приказы, Ланни этого не знал. Возможно, он делал воображаемые инвестиции, чисто интеллектуальные упражнения, такие как шахматная игра. Он добросовестно выполнял обязанности шкипера, и каждое утро совершал обход яхты в сопровождении штурмана. Он заглядывал в каждый уголок, включая холодильники и кладовые, кухню, машинное отделение, штурманскую рубку. Он утверждал меню для гостей и экипажа, курс на день и многих другие детали.
Когда эти обязанности были выполнены, он сидел в шезлонге на палубе и читал загадочные истории, детективы. Там был убийца, о котором нельзя было догадаться до последнего момента, а затем удивление, обнаружив, что какой-то выглядящий невинным человек был опасным преступником. Ланни изучил несколько человек и отметил, что убитые мужчина или женщина всегда был богатыми людьми социальной значимости. Целью преступника было овладеть каким-то имуществом, драгоценностью, сундуком с золотом, завещанием или чем-то ещё. Там был детектив, который провел свою жизнь, решая такие загадки, и читатель вставал на место этого блестящего человека и следил с волнением за каждым шагом продвижения к решению. Мир детективов был миром, поглощенным собственностью, её получением и её защитой. Сочинение и публикация таких историй тоже бизнес. Это тоже способ получить и сохранить собственность с помощью законов об авторском праве. Ланни думал, что он редко встречал человека, настолько поглощенного собственностью, как Реверди Холденхерст, и было легко понять, почему он был очарован идеей преступления. Он ставил себя на место убитого и воображал, что кто-то убил его и задался вопросом, кто это может быть? Выглядящий невинным Ланни, конечно, не хотел быть им, поэтому он старался не задавать вопросов о том, как финансировался круиз яхты Ориоль. Было ли это золото в сейфе в каюте владельца, или это делалось с помощью экспресс-чеков или по кредиту, установленному в местах, куда яхта заходила в течение многих лет.
Вторая половина дня была периодом сиесты, целесообразной в тропиках. Затем подавали напитки со льдом, и они играли в карты на палубе, если ветер не был слишком сильным. Такое времяпровождение также имело отношение к собственности, и была источником удивления, а также скуки для Ланни. То, что люди, владеющие миллионами долларов, пытаются выиграть чужие пенни, всегда казался ему немного фантастическим. Но они это делали, даже в кругу богатых. Они были настолько полностью подчинены мотивом создания денег, что, когда они исчерпали себя в битвах с реальностью, они изобрели игровые формы того же самого. Реверди держал счет, и в конце всегда был расчёт. Он радовался в получении доллара или двух от гостя, истратив сотню или две сотни долларов в день, развлекая его. Безумный мир, господа [78]!
XI
Реверди показал Ланни их маршрут на глобусе. Самый приятный маршрут пролегал через Гавайи и на запад вдоль линии зоны умеренного климата, но расстояния между портами здесь были слишком велики, и полный запас топлива яхты не мог обеспечить таких расстояний. Дальше к югу и к северу от экватора находился пояс длиной в пять тысяч километров, подмандатный японцам. С них были взяты обязательства не укреплять его, но все знали, что они это сделали. И они очень плохо относились к посетителям. Таким образом, единственный пригодный маршрут пролегал к югу от экватора, усеянный группами островов под британским, французским или американским контролем. Погода там была жаркой, но Реверди выдержал её. Те, кому это не нравилось, могли оставаться в каютах с кондиционерами до захода солнца.
Они прошли Галапагосские острова, но недостаточно близко, чтобы их увидеть. Реверди был там и сообщил, что там ничего интересного. Их поверхность состоит в большей части из вулканической лавы с такими острыми кромками, что они режут обувь. Гигантские черепахи почти вымерли, и вывоз их противоречит законам Эквадора. В небольших долинах была какая-то плодородная земля, и поселенцы пытались там жить. Но крупный рогатый скот и ослы, свиньи и собаки сбегали, и теперь образовали дикую фауну, крайне неприятную, а иногда и опасную. Реверди собрал множество альбомов с вырезками из газет и журналов обо всех местах, где он побывал. Он вслух прочитал всей компании статью в журнале о нескольких энтузиастах, которые пытались закрепиться в плодородной горной долине. Они вели тщетную борьбу против жестоких захватчиков. Человек в этом эпизоде был немецкий ученый, озлобленный против человечества. Чтобы подготовиться к простой жизни, он вырвал все зубы и изготовил их из нержавеющей стали. Ланни подумал, что это был странный способ вернуться к природе.
Нарядная белая яхта Ориоль настойчиво бороздила эти безбрежные и одинокие воды. Ее курс лежал прямо на закат, и каждый вечер, когда огромный золотой шар падал в море, это происходило каждый день примерно на полчаса позднее, что означало, что яхта прошла от семисот до восьмисот километров. Так будет продолжаться три недели, не считая времени для остановок. Наступил сорок первый день рождения Ланни, и они отпраздновали его праздничным тортом и специальной бутылкой шампанского. Он предложил тост за наступление победы и мира до возвращения яхты Ориоль.
Каждый день инвалид занимался ходьбой, сначала неуверенно, затем с возвращающейся силой. По совету врачей, в том числе и молодой леди на борту, он совершал много коротких прогулок и понемногу делал их всё длиннее. И с этим физическим выздоровлением ожила деятельность ума. Ланни Бэдд смог прекратить размышлять над атомными формулами и временем, которое он потратил на их изучение. Он не был абсолютно уверен, что Олстон рассказывал ему правду об информации из Германии. Но Ланни знал, что он сделал все возможное, и что рано или поздно он найдет новый способ помочь в войне против фашизма и нацизма. Между тем, всякий раз, когда он включал радио, он ждал услышать, что Нью-Йорк был уничтожен атомной бомбой. Или это будет Берлин? Он не мог произнести ни слова по этому поводу.
Яхта никогда не выходила из зоны досягаемости коротковолнового радио во время круиза. Пассажиры узнали, что русские держатся, и, по-видимому, продолжали сражаться зимой. Это оставляло больше времени для Америки производить всё необходимое и находить способы доставлять это как в Россию, так и в Великобританию. Ланни выуживал новости из разных источников, собирал их вместе и делал выводы, которые он старался держать при себе. Реверди рассказал своим гостям, что он думает о нечестивости большевизма, и он был бы очень расстроен, если бы у него у него на борту оказался «радикал» или что-то в этом роде. Он хотел, чтобы Британия победила, а Советский Союз проиграл, Но как добиться такого было проблемой, решение которой Ланни оставил Реверди.
XII
Отношения между инвалидом и дочерью владельца яхты продолжали развиваться, и все на борту смотрели на них с повышенным интересом. Для них это было «романом», что доказывало, что весь мир любит влюблённых. Весь мир яхты Ориоль наблюдал за парой влюбленных и облегчал им жизнь. Было само собой разумеющимся, что, когда Ланни ходил, Лизбет должна идти с ним. Что, читая, он должен читать вслух. Что, когда он играет в бридж, она должна быть его партнером. Это было в точности, как быть женатым, за исключением того, что теперь, когда он отправлялся в свою каюту, он мог остаться одним, тогда как, если бы его связали брачные узы, все ожидали бы, что он отправиться в её каюту и останется там.
Сначала, когда он был слабым и больным, эта идея «устойчивой компании» была достаточно приятной. Но болезненный факт заключался в том, что каждый день, когда его силы возвращались, это становилось менее приятным. Лизбет могла удовлетворить его телесные потребности, но она не могла удовлетворить его умственные. И чем больше его ум стал активным, тем более ему хотелось остаться в одиночестве. О чем он мог поговорить с ней? Слушать, как она рассказывает уроки, и дополнять усилия ее наставницы? Когда он встречал ее в Балтиморе, там было много людей, и она радостно рассказывала о том, что они сказали и сделали. Но на яхте ничего не произошло, и один прекрасный день был таким же, как и следующий. Довольно скоро она рассказала ему все, что она знала обо всех на борту, и после этого единственно, что оставалось, играть в настольные игры или в бридж или пытаться найти по радио джаз-музыку и танцевать в торжественной истоме.
Он слишком хорошо знал, чего она хочет, что ему нужно было заниматься с ней любовью. Чтобы была великолепная тропическая луна, мягкий тёплый ветерок и звук воды, рассекаемой носом яхты. Поздно ночью, вместо того, чтобы отправиться в свою каюту, он должен был сидеть и держать ее за руку, а затем обнимать ее. Постепенно она впала бы в совершенное блаженство. Они шептали бы сладкие ненужности, а сердце ее начало бы колотить, а кровь прихлынула бы к ее щекам. Вскоре она сказала бы отцу, и он рассказал бы другим, что, наконец, они помолвлены. В следующем порту они отправились бы на берег и нашли бы какого-нибудь миссионера, или «резидента», или того, кого зовут губернатором полинезийского острова, чтобы сделать их мужем и женой. И после этого Ланни прожил бы остаток своих дней, как он живёт сейчас, делая то, что от него ждут, и невыносимо скучая.
Он много раз думал, что может «воспитывать ее» по своему образу мышления. Но теперь, когда он столкнулся с перспективой начать, он увидел, что он не знает, как это сделать. Его первые слова должны были быть: «Вы должны пообещать мне, не говорить ни слова вашему отцу о том, что я вам скажу». И что это значило бы для Лизбет? Она обожала своего отца и, вероятно, никогда не думала, что он может ошибаться. Ланни предлагал открыть ей набор политических и социальных идей, которые были бы совершенно вне ее понимания. А те идеи, которые ей внушили ее мать и отец, были безнравственными, если не кощунственными. Это могло только привести ее мысли в беспорядок и заставить ее думать, что ее обожаемый Ланни Бэдд был каким-то новым видом волка в овечьей шкуре. Розовым волком или даже красным, что было бы более ужасно, чем когда-либо встречалось в фольклоре любых народов.
Ну, это может быть один из способов порвать с ней. Болезненный способ, но Ланни не мог думать о том, что будет приятно. Лизбет все больше и больше склонялась к нему каждый день, и она была вынуждена задуматься, почему его руки не обнимают ее. Напряжение нарастало. И сколько еще раз он пожелает ей спокойной ночи, прежде чем она поймает его руку, или у нее на глазах появятся слезы, или, что еще хуже, прежде чем она начнет плакать в присутствии своего отца и заставит Реверди прийти к влюблённому по принуждению и спросить его, в чем дело? Ланни подумал: «Я в беде, и я должен напомнить Реверди о нашей сделке и выйти там, где я смогу вернуться самолетом в Штаты».
XIII
Но это не решало проблемы, так как он понял, что действительно хочет поговорить с Лорел Крестон. День за днем, когда его телесные потребности уменьшались, а его умственные потребности возрастали. Лорел заняла место Лизбет в его мыслях. У него не было ни малейшего сомнения относительно того, о чем он хотел поговорить с Лорел, и маловероятно, чтобы у них был недостаток тем. Он мог сказать ей, что он на самом деле думал, и без предварительного воспитания убедиться, что это не шокирует ее. Какая нелепая ситуация, что им приходилось притворяться чужими, и они не могут предпринять никаких шагов, чтобы стать друзьями! И это должно продолжаться шесть месяцев, без каких-либо шансов на изменение.
Снова и снова он мысленно рассматривал эту проблему. Неужели она приехала из-за внезапного порыва? Или действительно было ли правдой, что она хотела сосредоточиться на романе? И был ли Ланни Бэдд нужен только, как источник информации о Германии? Если это последнее было ее мотивом, то ей, конечно, мешали. Как долго она будет переносить это? Другая возможность, может быть, она думала, что Ланни действительно любит Лизбет и что она преданно держится в стороне? Или она ждала, что он сделает свой выбор и даст какой-то знак об этом? Если бы это было так, что бы она подумала о нем? Ланни мог догадаться. Вероятно, он женился бы на яхте и поместье в Долине Грин Спринг!
Он никогда не давал Лорел ни малейшего намека на то, что его интересует ее кузина, или он интересует её. Таким образом, Лорел прибыла на борт, не зная сложившейся ситуации. Но, с другой стороны, она могла бы получить информацию от членов семьи или друзей. Она могла бы прийти с конкретной целью противопоставить Ланни интеллектуальную жизнь, позволить ему увидеть превосходство ума над телом, ума над красотой. Все зависело от того, действительно ли она хотела его для себя. Она никогда не давала ему знать. И все, что он мог сказать, было то, что, если бы она действительно хотела его, она получила большой шанс благодаря своей нынешней отчужденности!
Все эта суматоха была вызвана скучным и постоянным предметом секса, который не позволял ни мужчинам, ни женщинам оставаться в покое, и все это нарушало все их планы и удовольствия. Ланни хотел, как он сказал себе, только наслаждаться интеллектуальным разговором с женщиной-писателем. Он хотел узнать, что вышло из постоянного стука пишущей машинки в ее каюте. Он хотел оказать ей такую помощь, которую могла бы предоставить его хорошо сохранившаяся память. Но он не мог этого сделать, потому что, говоря простым языком, молодая женщина в возрасте для материнства хотела, чтобы он был отцом её детей.
Конечно, это была правильная цель. Это была программа Природы. И, возможно, Природа была мудрее любого из ее созданий. Ланни мог подумать, могут ли в этом мире духов, о котором он так много думал, существовать нерожденные души, пытаясь найти возможность вступить в жизнь. Странная область для размышлений! Разве эти души или сознания, или эго, или личности, или какое-либо имя, которое можно выбрать для них, существуют сейчас? Или они начинают существовать только после того, как миссионер или резидент или губернатор произнесут формулу и сделают запись в реестр, таким образом официально разрешив сперме мужчины вступить в контакт с женской яйцеклеткой? Если бы было правдой то, что утверждали многие философы, и, с чем теперь соглашались физики, что время было формой человеческой мысли, то тогда существо, которое должно было существовать, должно существовать сейчас. Они осознавали свою судьбу. Знали ли они, куда они идут?
И еще одна любопытная идея, когда человек пытается решить, жениться или нет, знают ли души об этой проблеме? Если это так, то Ланни Бэдд должен вызвать значительную путаницу в этом темном преддверии. Возможно, даже там были два набора душ. Набор Ланни-Лизбет и набор Ланни-Лорел, парящие у ворот бытия. И будут ли они сражаться друг с другом за приоритет? И может ли это иметь какое-либо отношение к эмоциям, которые теперь волновали грудь этих двух дам на земле, или это будет волновать их прежде чем этот поединок трех Л будет доведён до конца? Еще один аспект этой «жизни втроём» был часто в мыслях Ланни. Он интересовался парапсихологическими исследованиями, предмет, который не имел никакого отношения к сексу. Лорел была медиумом, и сейчас у Ланни была проблема, которую он хотел исследовать. Это проблема его поездки в Гонконг и что там будет! Даже, несмотря на личную заинтересованность, он хотел бы попробовать несколько сеансов. Что скажет Отто Кан по этому поводу? И придет ли двоюродный дед Эли, или Захаров, или Марсель Дэтаз, или кто-нибудь еще с предостережениями? Ланни хотел только спокойно сидеть с карандашом и записной книжкой, когда Лорел войдёт в транс. Но не было места, где это можно было бы сделать на этой яхте, кроме ее каюты или каюты Ланни. И представьте, какое волнение было бы среди душ, родившихся и неродившихся, если бы он отважился на такое предприятие!
XIV
Сердечные муки пассажиров не влияли на работу дизельных двигателей, и яхта Ориоль быстро двигалась на запад. Тихий океан оправдывал свое название, и изо дня в день там расстилалась мёртвая зыбь, а в воздухе устойчиво стояла палящая жара. Они подошли к Маркизским островам, первой большой группе, и Ланни впервые глянул на место, о котором он много читал. Острова замаячили серыми на горизонте и постепенно стали фиолетовыми, а вблизи они стали нежно зелеными, как бархатная обивка, которую можно погладить. Вулканические скалы поднимались из воды на многие сотни метров, а позади них были крутые горы. Водопады, похожие на кружево, искрились вдали, а белые птицы летали стаями на вершинах. В разных местах среди пальм виднелись туземные деревни. Через бинокль можно наблюдать, как туземцы бегут к своим каноэ, готовясь встретить яхту, если она остановится.
Реверди бывал здесь в каждой поездке, и он стоял у борта с Ланни и наблюдал за каноэ ловцов жемчуга. Здесь были одни из лучших в мире угодий жемчужного промысла. Отсюда шёл черный жемчуг с чудесным зеленоватым отливом, а также знаменитый черный перламутр. Местные ныряльщики погружались в воду без подводных костюмов или шлемов, а иногда они работали на глубине до двадцати метров. Они наполняли раковинами корзины, которые вытаскивали веревкой. Иногда их атаковали осьминоги или акулы, но они носили острые ножи и умели ими пользоваться.
Владельца Ориоля приводили в восторг драгоценности, и Ланни размышлял, было ли это причиной или следствием его чтения стольких загадочных историй. Реверди сказал, что на обратном пути они остановятся и совершат закупки. Это была забавная форма спекуляций. Ланни ничего не знал о качествах жемчуга, но он вежливо сказал, что будет счастлив узнать. В основном жемчуг покупали китайские торговцы, которые были экспертами в этой области. Но если иметь дело с туземцами напрямую, можно совершить необычно выгодные покупки. Реверди сначала занялся этим для развлечения, но затем ему пришла в голову мысль, что, зарегистрировав яхту в качестве торгового судна, он может считать расходы на круиз как деловую потерю в своих отчетах по подоходному налогу. Одна из его жалоб на войну заключалась в том, что эта уловка стала опасной, и Ориоль снова стал прогулочной яхтой.
На большом острове Нуку-Хива, месте действия книги американского писателя Германа Мелвилла Тайпи, или Беглый взгляд на полинезийскую жизнь, Реверди знал французского резидента и лавочников по имени. Он заранее уведомил их о своем приходе, чтобы у них был запас топлива для него. В военное время они выставят ему двойные цены, и он будет ворчать при своём секретаре и госте-мужчине, но никогда в присутствии дам, щадя их нежные души! Яхта встала рядом с пирсом из кокосовых пальм, и шумный насос начал свою работу. Тем временем гости высадились на берег, и Ланни впервые увидел полинезийцев. Но он не увидел так много, как некоторые более ранние путешественники, потому что миссионеры одели всех женщин в длинные балахоны, что, возможно, улучшило их мораль, но, конечно, не их внешность. У мужчин и женщин были прямые черные волосы, а за ушами были вставлены красные цветы Китайской розы. Они знали несколько французских слов, достаточно, чтобы продавать фрукты и безделушки. И мужчины, и женщины помогали носить припасы на яхту, и когда они работали, они пели, показывая сверкающие белые зубы.
Туристы покупали сувениры, как это делают все туристы, и у Ланни был первый опыт употребления манго. Тот, который он пробовал, был размером с апельсин с атласной красноватой кожурой и таким большим количеством сока, что было трудно очистить кожуру, не облившись. Ланни сказал, что второй раз он будет есть манго в купальнике. Стюард яхты закупил бананы, другие фрукты, свежую рыбу и моллюски, а также плоды хлебного дерева, потому что гости всегда интересовались этим. После того, как они попробовали плоды хлебного дерева испечёнными, они согласились, что предпочитают горячее печенье, блины и другие деликатесы Мэриленда, приготовленные их цветным поваром из дома.
XV
Яхта двинулась дальше. Их следующей остановкой будет Самоа в нескольких тысячах километрах на юго-запад-запад. Если смотреть на карту, то можно увидеть, что она щедро испещрена островами, но когда смотришь на море, то не видишь ни одного острова в течение нескольких дней. Поэтому осознаешь какие огромные расстояния в Тихом океане и какое количество воды доступно для добычи магния и других минералов. Стоял сезон дождей, и ливни появились из ниоткуда и исчезли в никуда. Судно пробиралось сквозь потоки дождя. Дожди охлаждали воздух. Но вскоре он снова становился горячим, и дамы, вспоминая состояние кожи их лиц, оставались в тени навесов и в полдень уходили вовнутрь. Пришли шторма, и они прятались в своих каютах и иногда теряли аппетит. Ланни подбадривал их с убеждённостью, что это хороший способ похудеть, и уже Лизбет дошла до того, что подумывала об этом. У нее была такая же слабость у кувшину со сливками, которую Ланни наблюдал с детства у своей милой матери.
Прошли две недели, как они вышли из Майами, и сейчас Ланни уже ходил. Кроме того, он был раздражен, потому что он переговорил с Лизбет уже обо всем, что мог придумать, и он хотел остаться наедине со своими мыслями. Он взял в привычку читать в своей каюте и выходил на прогулку поздно вечером, после того как остальные гости отправились на покой. Тогда было прохладно и красиво. Яхта была ярко освещена из-за возможности появления немецкого рейдера. Звезды висели в небе чёткими яркими лампами, как считали древние египтяне. Всё, что двигалось по морю, фосфоресцировало, а след от яхты Ориоль оставался черным и золотым, цветов Балтиморской птицы. Ланни должен был спланировать свое будущее, и он много думал об этом. Неужели ему пришло в голову, что Лорел Крестон может испытывать такую же потребность? Авторы рассказов должны разрабатывать свою следующую сцену, и иногда, делая это, им нравится гулять. Однажды писатель может захотеть описать тропическую ночь, как она видится с кормы быстроходного судна. Тогда тоже может случиться, что гость-мужчина может устать от одного и того же женского общества и жаждать одиночества и возможности общаться со звездами.
Во всяком случае, случилось так, что, когда Ланни выскользнул из своей каюты и добрался до квартердека, который был зарезервирован для гостей, там у перил стояла Лорел и смотрела на черную и золотую воду. Весь интерес Ланни к звездам внезапно исчез, он подошел к ней и сказал тихим голосом: «Добрый вечер, Лорел». Это был его первый реальный шанс поговорить наедине со времени их последней совместной поездки в Нью-Йорке.
Она испугалась и прошептала: «О, Ланни!» Затем она быстро добавила: «Мы не должны быть вместе».
«Почему нет?» — несколько лицемерно, как положено.
«Вы прекрасно знаете». — Она резко остановилась, как будто она снова хотела сказать — «Ланни», но она не повторила этого слова во время всего разговора. — «Это сделает кого-то еще несчастным и испортит круиз».
«Послушайте», — сказал он. — «Я хочу, чтобы вы поняли, раз и навсегда, я не брал никаких обязательств ни перед кем». Он принимал ее намек и не говорил имен.
— Вы это серьезно?
— Я совсем серьёзно.
— Ну, конечно, у кого-то другая идея.
— Если у нее есть такая идея, это потому, что она выдумала это для себя. Более года назад её отец попросил меня прямо заявить о моих намерениях, и я сделал это. Я сказал, что характер моей работы делает невозможным оставаться мне дома достаточно долго, чтобы сделать любую женщину счастливой. Мое 'нет' было столь прямо выражено, как это позволяла вежливость.
— Что ж, вероятно, они предполагают, что ваша авария изменила это.
— Если они предполагают так, то у них, конечно, нет никаких подтверждений от меня. Я всегда подчеркивал свой статус друга.
Была пауза; тогда Лорел сказала: «Я не знаю, что сказать, кроме того, что будет ужасное несчастье».
— Когда я принимал это щедрое приглашение, я сказал, что мои дела могут заставить меня вернуться до того, как закончится круиз. Думаете, мне следует уехать из Самоа или из другого места, где я могу сесть на самолет или корабль?
— Я не мог дать такой совет. Это нужно решать вам. Я могу сказать только, что нас разговаривающих вместе не должно быть видно.
— В этот час никого нет.
— Кто-то из членов экипажа может пройти, и сплетни пойдут по всему кораблю. Мы оба будем считаться бесчестными.
Возможно, ей следовало повернуться и уйти, но она этого не сделала, и Ланни воспринял это как возможность для еще одного вопроса. — «Скажите мне, если вы не против, что вы сейчас пишете».
— Я начала тот роман, о котором я рассказывала.
— И вы не думаете, что вам нужна моя помощь?
— Я была бы рад её получить, но не тогда, когда мы находимся в таких странных условиях.
— Неужели нельзя как-то передать мне рукопись? Я мог бы запереться и прочитать её в своей каюте и написать вам комментарии, которые могут быть полезны.
Опять молчание, пока она думала. Потом ответ: «Хорошо, я сделаю это. А теперь, спокойной ночи. Не думайте, что я невежлива или неискренна».
— Разумеется, я никогда не буду так думать, по крайней мере, если только вы не назовете меня троглодитом, как вы это сделали, когда мы впервые встретились!
Он услышал лёгкий смех, когда она повернулась и исчезла в тусклом освещенном салоне.