Державный этот остров [7]
I
ЛАННИ БЭДД был американцем и, следовательно, нейтральным. В этой войне это было привилегированным положением. Он хотел поехать в Англию, и его маршрут пролегал через Испанию и Португалию. Из Лиссабона это было бы легче, потому что, как сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, он был важен для англичан. Но он вряд ли мог ожидать, что это поможет ему с французами Виши или их нацистскими повелителями. Он мог получить помощь от Лаваля или Петена, но это, вероятно, привлекло бы внимание англичан и пришлось бы им не по вкусу. Лучше довериться универсальной мировой силе, которая не знает границ и никаких симпатий. «Золото, золото, ярко блестящее, Всё покупавшее, всё продававшее».[8]
Ланни обратился к своему другу Джерри Пендлтону. Старый добрый Джерри, который был его наставником четверть века назад и с тех пор его теннисным партнером. Лейтенант Первой мировой войны, а теперь владелец туристического бюро в Каннах. В настоящее время путешествий было не так много, но маленькая французская жена Джерри владела половиной пансиона, и это позволяло семье кормиться. В течение двух десятилетий у Джерри был предлог, чтобы пойти на рыбалку с Ланни Бэддом. Они обеспечивали питание для постояльцев. Одним из них был Парсифаль Дингл. Так Ланни кормил своего будущего отчима и наставника и сподвижника в парапсихологических исследованиях, даже не подозревая об этом.
Теперь он должен был только сказать: «Я хочу лететь в Мадрид и заплачу сколько бы это не стоило». Джерри возьмёт только обычную плату с комиссии и будет знать правильную douceur, подмазку, клеркам и должностным лицам, которые были на фиксированной зарплате, а стоимость жизни повышалась изо дня в день. Обычно получилось бы, что люди, которые требовали места, продолжали требовать, а Ланни Бэдд мог занять место на следующем самолете из Канн в Марсель, а оттуда с задержкой в несколько часов на самолете до Мадрида. За дополнительную плату он мог быть в самолёте не только сам, но и со своими чемоданами, а также с портативной пишущей машинкой и драгоценным рулоном картин.
Он посетил Мадрид в предыдущую зиму, период так называемой Sitzkrieg, «фальшивой войны». В то время маршал Петен был послом Франции в Испании, и нацистские агенты сбивали его с толку разговорами о джентльменских соглашениях, точно так же, как они сбили с толку премьер-министра Чемберлена в Мюнхене более чем год ранее. Ланни Мадрид показался самой пустынной столицей. Нацисты, со всеми своими преступлениями, были, по крайней мере, эффективны и демонстрировали прекрасное шоу. Тогда как Франко был всего лишь маленьким массовым убийцей во имя своей средневековой церкви. Он даже не знал, как отремонтировать здания, которые он разрушил в течение трех лет гражданской войны, и их развалины глядели в небо. Немцы, которые хотели его железную руду и медь, должны были быть там и следить за ее получением. Единственная возможность получить огромный долг за своё участие в возведении Каудильо на трон. У него в тюрьмах и концентрационных лагерях сидело два или три миллиона человек. Расстрелы продолжались ночь за ночью, и на улицах великого мегаполиса царил голод. На лестнице метро группы жалких, полуголодных детей-бандитов пытались продать вам лотерейные билеты и скабрезные открытки.
Помещики и церковники, часто одни и те же люди, выиграли войну и преуспевали и толстели, как всегда, на протяжении веков. Ланни не нужно было входить в их дворцы и задавать вопросы, потому что он видел все в Виши и Каннах. Он знал, что у Гитлера есть письменное разрешение Франко на проход через Испанию, когда он почувствует себя достаточно сильным, чтобы взять Гибралтар. Он знал о соглашении с дуче об отправке самолетов бомбардировщиков и о системе заправки подводных лодок в испанских портах.
II
На поезде через безжизненную сельскую местность, частью бесплодную, частично разрушенную войной, и в Лиссабон, который стал центром шпионов Западной Европы. Диктатор, который правил этой маленькой страной, не мог быть уверен, какая сторона победит. И он проницательно играл с каждым против другого и грёб деньги. В его столице был такой же контраст богатства с горькой нищетой. Можно было купить дорогостоящую косметику, украденную из магазинов Парижа, и можно видеть босоногих женщин, несущих на головах огромные тюки сельскохозяйственной продукции. Нигде нельзя было избежать немецких «туристов» в костюмах для гольфа, и если бы попытаться поговорить в любом кафе на шикарной Авениде да Либердаде, то всегда можно обнаружить несколько человек, пытающихся вас подслушать. Военная форма была повсюду и всех цветов. Должно быть, офицеры малой армии Португалии разработали свои собственные дизайны и настолько безвкусные, что легко можно представить себя на сцене оперетты.
В Лиссабоне Ланни не интересовался никем, потому что в нейтральных странах он был нейтральным и не желал привлекать внимание. В Лондон регулярно летали большие транспортные самолеты, а другие в Берлин из того же аэропорта. Это было удобно для обеих сторон, и, как правило, самолеты не подвергались нападениям. Цену места в них нельзя было измерить деньгами. Но Ланни был Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, и его отец говорил за него. Всё, что он должен был сделать, отправить телеграмму адвокатам своего отца в Лондон, а через три дня он сел в самолет в переполненном аэропорту. Стартовали на рассвете, и полёт должен был длиться шесть часов. Пассажиры сидели на своих местах и дремали, если могли. Когда их часы показали им, что время вышло, а странное наклонение их кресел говорило им, что самолет кружил, они заволновались, и им сообщили, что аэропорт Кройдон только что бомбили, и там идёт ремонт. Невозможно было ничего увидеть, потому что окна самолета были закрыты досками, удерживаемыми на месте присосками. Предположительно, чтобы никто не мог наблюдать за сложными оборонительными сооружениями, которые были построены вдоль побережья этого сражающегося острова, этой Англии.
Когда, наконец, они коснулись земли, уже был день, на земле горел сильно разрушенный ангар, а посадочная площадка была обезображена воронками. Больше они ничего не увидели. Их загрузили в автобус и повезли в Лондон, дорога через каждый километр или около того была перегорожена дорожными блоками и противотанковыми заграждениями. На этот раз окна не были завешены, и можно было увидеть, как поля Южной Англии пересекали траншеи, а также стволы деревьев, тележки, разбитые автомобили и другие препятствия, чтобы создавать проблемы для самолетов и планеров, которые могли бы пытаться приземлится ночью. Ланни был поражен, увидев, сколько оборонительной работы было сделано после его последнего визита. А также количеством воронок от бомб, даже на открытых полях. Местные ополченцы действовали повсюду.
III
У него была броня в отеле Дорчестер, которую он удачно реализовал. У многих людей были разбомблены жилища, и отели были переполнены. Он заказал тосты и кофе, апельсиновый сок и яйца. У богатых все еще были эти предметы роскоши. Он отдал погладить свою одежду. Одна из главных обязанностей элегантного джентльмена. Одетый только в шорты в это жаркое утро, он установил свою маленькую переносную пишущую машинку и принялся за работу над своим отчетом.
Это происходило быстро, потому что в его голове проходили раз за разом, неделя за неделей всё, что он узнал в Виши и на Ривьере. Французский флот и армии во французской Африке и Сирии. Франко и что он делал и планировал. Германские приготовления к вторжению, а также деятельность их агентов в незанятой Франции. Ланни использовал как можно меньше слов, поскольку он всегда учитывал стопку документов и отчетов, которые он видел на столе для чтения своего шефа при каждом посещении. Но ему было сказано, чтобы он ничего не опускал. И он не пожалел даже американских агентов, которые были в Виши, и за которыми ему было интересно пронаблюдать. Мистер Роберт Мерфи, высокий, частично лысый карьерный дипломат был в Виши, предположительно потому, что он был католиком. И поэтому мог говорить на языке Святой Матери-Церкви, которой во имя Всемогущего Бога было дано исключительное право доминировать над душами мужчин и женщин, воспитывать их детей и быть во всех отношениях выше их временного состояния. Святая Мать получила то, что хотела в Испании Франко, а теперь и во Франции Виши. И что свободный американец мог поделать с ней?
Ланни не сделал копии своего отчета. Он запечатал его в конверт, на котором не было никаких пометок, и адресовал его: «Лично для президента. Захаров». Это было кодовое имя, которое ему присвоил Ф.Д.Р. Имя, которое сейчас полностью забыто и не принадлежит никому другому, насколько знал Ланни. Аристократическая испанская леди, унаследовавшая большую часть состояния, имела семнадцать других имен и в его имени не нуждалась.
Ланни положил запечатанный конверт в другой и более крупный, и адресовал его «Достопочтенному Джозефу Кеннеди, посольство США, Гросвенор Сквер» и пометил его «строго лично». У достопочтенного Джо были инструкции, что внутренний конверт должен был быть отправлен дипломатической почтой, которая, конечно, всегда отправлялась по воздуху. Поскольку Ланни никогда не мог сказать, когда может уйти почта, он вышел и нашел такси, и следил из окна, пока водитель доставил сообщение к двери посольства. Пассажир не вернулся в отель, а расплатился с такси и пошел пешком. Этими сложными мерами предосторожности он в течение трех лет сумел отправить почти сто отчетов и без оплошностей, насколько он знал.
IV
Затем Ланни пошёл в полицейский участок. Необходимо было сейчас же зарегистрироваться и объяснить свой бизнес, как и на континенте. Ему дали продуктовые карточки, но он ни разу их не использовал, потому что он ел в ресторанах или с друзьями. Первым из них, кого он искал, был Эрик Вивиан Помрой-Нилсон, левый драматург и журналист, через кого Ланни контактировал с антифашистским миром в Британии. Они в последний раз расстались посреди эвакуации в Дюнкерке и не видели и не слышали друг от друга. Теперь Ланни позвонил ему домой, который был в районе Бакс, и попросил жену Рика. Он не назвал свое имя, но сказал: «Это Бьенвеню», и ответ был: «Рик в городе, он устроился на работу в Дейли Кларион. Не более того, поскольку с тех пор, как Ланни сделал вид, что присоединилась лагерь близких к фашистам, он никогда не посещал Плёс, и его встречи с Риком и Ниной были тщательно охраняемой тайной. Ланни позвонил в отделение Клариона и сказал: «Бьенвеню» Ничего больше. Рик ответил: «Я приеду».
Они согласились встретиться в малоизвестной гостинице, где их никто не знал. Ланни прибыл туда и получил комнату, и туда пришел его друг. И какое у них было время, обмен историями и новостями! Ланни мог рассказать все, кроме единственного факта, что он был агентом президента. Всё, что Рик мог использовать, не указывая источником Ланни, было к лучшему с точки зрения как Ланни, так и его Босса. Рик стал работать в рабочей газете, потому что не мог оставаться дома в этом кризисе. Он хотел, чтобы трудящиеся его страны знали, что для них значит эта война, и каким тяжелым будет их положение, если «умиротворители» смогут еще раз пробиться к власти.
Для Рика это был один заговор во всем мире. Обладатели привилегий наняли гангстеров, чтобы защитить себя от социальной революции. И это означало фашизм, национал-социализм, фалангизм и все эти разные «рубашки». Черные, коричневые, зеленыё, белые, золотые, серебристые. Всегда дубинки, кинжалы и револьверы покупались за счет денег крупных помещиков, владельцев шахт и металлургических заводов, обладателей патентов и ценных бумаг, которые позволили им высасывать деньги их трудящихся наций и империй. Голова Рика был каталогом этих людей, корпораций и картелей, которые они создали. Он знал их экономические мотивы, источники их дохода. Он мог предсказать, что они собираются делать, и когда они это сделали, он мог бы объяснить, почему. Он признал их виновными в убийствах десяти миллионов человек, и эта Вторая мировая война была всего лишь одним эпизодом в их борьбе за то, чтобы укрепить свою власть.
Ланни рассказал, как он встретил немецкую армию в Дюнкерке, и как повидал Гитлера и Геринга, Курта Мейснера и Отто Абеца и остальных своих нацистских друзей. Он рассказал, как Шнейдер и де Брюин, Дачемин и Франсуа де Вендель и другие в Париже примирились с нацистами. В Виши это было несколько иначе. Лидеры там надеялись сохранить свою католическую культуру и иметь церковный фашизм, такой как у Франко. Но при нацистском командовании им предстояло преследовать евреев и охотиться за беженцами, красными и розовыми всех оттенков, либералами и демократами, всеми, о которых когда-либо слышали нацисты, и которые вымолвили лишь слово против них. «Ты не представляешь, как жить во Франции Виши», — сказал Ланни. — «Ты не можешь ничего узнать, кроме того, что режим хочет, чтобы ты знал, ты даже не можешь узнать, какие существуют законы. Столько новых указов, а бумаги не достаточно, чтобы их напечатать. Ты должен стоять на углу улицы и читать афиши, чтобы знать, что тебе запрещено делать».
V
Неужели немцы попытаются вторгнуться в Британию? Об этом говорили все, не только на этом острове, но и во всем мире. Ланни рассказал, что сказал Гитлер, что он вторгнется, как только будет готов. Но действительно ли он так думал? И сказал бы он это, если бы так думал? «Он странный полусумасшедший», — предположил Ланни, — «в его душе искусные войны с тщеславием, и ему было бы трудно отказаться от славы объявить, что он собирается делать. Он вторгнется, если его генералы не будут слишком сильно возражать против этого».
Ланни был тем, кто имел право быть проинформированным, и его лучший и самый дорогой друг ничего не скрывал от него. Англия на двадцать миль (32 км) на глубину от побережья была объявлена военной зоной, и днем и ночью шла работа превратить ее в одно огромное укрепление. Каждый берег был заминирован и покрыт плотно нанизанной колючей проволокой. Была укрыта артиллерия всех размеров, и тщательно замаскировано бесконечное количество дотов с пулеметами. Там были большие железнодорожные пушки, которые можно было перемещать с места на место. Самое главное, что период Sitzkrieg был использован для разработки и установки серии труб, проходящих под водой, связанных с нефтяными резервуарами и мощными насосами. В случае попытки вторжения нефть будет выливаться в море. Она поднимется на поверхность, а магниевое устройство подожжёт её, чтобы захватчики оказались в аду пламени. И даже когда они подойдут к берегу, они увидят, что пляжи пылают, а огнеметы скрываются за садовыми изгородями.
Рик рассказал о ситуации, которую он обнаружил по возвращении из Дюнкерка. Танки, артиллерия, грузовики, пулеметы, все дорогостоящее снаряжение армии из двухсот или трехсот тысяч человек были потеряны во Фландрии. Немцы захватили его, и у англичан осталась только одна полностью оснащённая бригада для защиты своих берегов. Войска, охраняющие пляжи, должны были вооружаться ружьями, спортивными винтовками и даже мушкетами из музеев. «Ваш президент спас нас», — заявил сын баронета. — «Ты слышал, что он сделал?»
— Я не видел ни американской, ни британской газеты, пока не добрался до Лиссабона.
— Это еще не опубликовано, но я об этом знаю. В ваших арсеналах было миллион винтовок времён Первой мировую войны, и Рузвельт их загрузил на быстроходные пароходы и отправил к нам. Они устарели, но они спасли нас однажды и, возможно, сделают это снова. Он позволил нам купить какое-то количество торпедных катеров и других мелких вещей, которые сможет выделить ваш флот. Они продаются частным дилерам, которые перепродают их нам, это похоже по вашим законам.
«Это было бы не так хорошо в течение года выборов», — ответил он.
«Я знаю, я знаю», — сказал Рик. — «У вас есть около ста устарелых эсминцев, оставшихся с последней войны. Нам они нам очень нужны, чтобы защитить наши конвои. Мы стараемся их купить, так Патер сказал мне. Замолви за нас, если ты встретишь кого-нибудь с влиянием.
— Я сделаю это, можешь быть уверен. Но скажи мне, старик, что вы собираетесь делать, если немцам удастся сломать дверь?
— Конечно, мы будем драться внутри дома, мы будем сражаться до последнего человека.
— Я знаю, но это не поможет, мирные жители не могут сражаться с современной армией. Я еду домой, и мой отец задаст мне вопросы, некоторые из его друзей влиятельны, и их решения могут сделать много для вас. Предположим, что эти острова завоеваны. Что сделает флот? Получат ли его немцы или он пойдёт в Канаду, как обещал Черчилль?
— Патер говорил об этом с членами Кабинета, и они говорят, что было проведено официальное голосование. Мы сделаем еще один Дюнкерк, чтобы погрузить наших военных на борт каждого корабля, которых мы сможем собрать, а Флот будет сопровождать их в Канаду. Мы будем сражаться оттуда и однажды вернемся домой. Понимаю, мы уже дали это обещание Рузвельту в письменной форме, и мы сделали первый шаг, отправив каждую унцию золота из хранилищ Банка Англии в Нью-Йорк и в Монреаль и другие безопасные места. Это довольно авантюрно, поверьте мне, и это строго секретно!
«Это лучшая новость, которую я слышал за долгое время», — заявил Ланни. — «Мой отец будет спать лучше, когда он это услышит».
«Я хочу, чтобы ты мне ответил», — сказал англичанин, — «Есть сведения о шансах Рузвельта на переизбрание. Что ты знаешь об этом парне Уилки?»
— Я никогда не слышал его имени, пока не прочитал трехстрочную заметку в Eclaireur de Nice, в которой говорилось, что республиканцы выдвинули его. Континенту не разрешено знать об американских политических делах. Даже швейцарские газеты больше не разрешены во Франции Виши.
VI
Ланни спросил о семье, чей дом он посещал так часто в юности и ранней зрелости. Сэр Альфред работал в местном ополчении. Он был стар, но пока у него оставались силы, он освободил более молодого человека. Нина, жена Рика, вела дом, а женщины из окрестностей в свободное время делали перевязки. Обе девочки учились на медсестёр, так же как их мать была на предыдущей войне. Молодой Рик, младший сын, которого Ланни помнил длинноногим школьником, учился на пилота, следуя по стопам своего обожаемого старшего брата. Альфи, лейтенант Королевских ВВС, и базировался под Дувром, самом горячем месте на этой стороне ада, сказал его отец. — «Мы не видели его пару месяцев».
«Полагаю, они начеку днем и ночью», — заметил другой.
— Ты не можешь себе представить их напряжение, Ланни, они спят в сапогах, и когда звучит сирена, они прыгают в свои летные костюмы и бросаются в самолеты. Их так мало, и все зависит от них.
— Ты сказал, что они лучше немцев. Как это получается?
— Ну, немцы превосходит их в шесть или восемь раз, и они должны выбить несколько врагов за каждого потерянного. Конечно, цифры не выдаются, но Альфи говорит, что они ведут свой счёт.
«От души сочувствую Нине», — серьезно заметил приезжий.
— Это тяжело, но не так сильно, как ты мог бы подумать. Наступает момент, когда больше не можешь страдать, и всё. Альфи приписывают пять самолетов Люфтваффе, и до сих пор он не был сбит, но это не может продолжаться вечно, никто не имеет неограниченный счёт на банке удачи. В один прекрасный день придет телеграмма. Между прочим, Альфи женат.
— Ты не говорил мне!
— Сразу после того, как он вернулся из цирка Дюнкерк, на Лили Строубридж, семья, живущая вниз по реке от нас, ты может помнишь их.
— Очень хорошо.
— Прекрасная девочка, и она только что узнала, что она беременна, поэтому Нина передаст свои чувства. Так оно и происходит в военное время. Это поколение должно быть списано, во всяком случае, летчиков.
Ланни подумал, а потом сказал: «Думаю, мне нужно поговорить с Альфи, прежде чем я уеду. Знаешь ли, имел ли он какое-либо отношение к истребителю Бэдд-Эрлинг?»
— Он попробовал один.
— Что ж, у моего отца будет сотни вопросов. Ничто не может заменить фактическое боевое испытание.
— Я посмотрю, что можно сделать по этому поводу. Ты поедешь в Уикторп.
— Планирую. Как они?
— Я больше не вижу эту семью. Им не понравились бы мои разговоры. Я слышал слух. Это может быть или не быть правдой. Его светлость думает об уходе из министерства иностранных дел.
«Какой ужас!» — воскликнул американец. — «Что бы это значило?»
— Мне кажется, он долгое время был рыбой без воды, и он не мог быть полностью счастлив.
— Я думаю, Ирма расскажет мне об этом.
— Разве ты не говорил мне, если я сам получу историю, то буду свободен опубликовать её, если ты не предпочтешь, чтобы я этого не делал.
Ланни подумал немного. — «Возможно, было бы лучше, если бы ты оставил эту конкретную сенсационную новость кому-то еще, Рик. Все подумают обо мне как о бывшем муже Ирмы, и многие из них не забыли, что я был твоим другом. В конце концов, это не очень важная история, не так много, по сравнению с некоторыми вещами, которые я могу получить, если я сохраню мои симпатии, не затронутые подозрениями».
«Righto!» — сказал драматург. — «Я пощажу мать твоего ребенка, и ты узнаешь, сколько правды в докладе, что Гитлер делает другое мирное предложение через Ирландию и что он удерживает вторжение, чтобы дать нам время подумать об этом».
«То, что я слышал», — ответил Ланни, — «заключается в том, что Сэм Хор ведет переговоры в Испании. Оба могут быть правдой: Боже, помоги нам!»
VII
Ланни позвонил в замок Уикторп, как этого требовала вежливость, и спросил, будет ли ему удобно посетить свою маленькую дочь. Ирма ответила: «Конечно, но, Ланни, так много людей, желающих выехать из Лондона, я должна была отдать друзьям твой коттедж. Не мог бы ты воспользоваться свободной комнатой матери?»
«Конечно», — ответил он. — «Я не могу оставаться очень долго, и мне было бы стыдно, если бы в эти времена целый коттедж оставался пустым».
Он сел на поезд, и на станции его встретила повозка из замка, запряжённая пони. Его прекрасная маленькая дочь была в ней, на три месяца старше и, возможно, на сантиметр выше, чем когда он видел ее последний раз. Она поприветствовала его, засыпала его вопросами и рассказала ему о своих приключениях. Война может быть адом для летчика, но у неё есть возмещение для ребенка. Столько всего происходит, столько изменений в обычной жизни, столько новостей. Бедной маленькой богатой девочке по имени Фрэнсис Барнс Бэдд было десять лет, и гораздо больше вещей переполняли прошлый год ее жизни, чем за все предыдущие девять. И вот прибыл этот красивый и восхитительный отец, который был в Париже и видел победоносную немецкую армию и встретил ужасного злого фюрера. Фрэнсис должна была знать, что он был злым, потому что все остальные в поместье и в деревне верили в это, и она должна была быть патриотической маленькой английской девочкой, хотя ее отец и мать были американцами. Ланни, умевший играть роли, должен был сыграть две в одно и то же время в этом древнем перестроенном замке.
После того, как малыш неохотно пошел спать, Ланни был заключён в библиотеке со своей бывшей женой и новым мужем жены. Строго современная ситуация, никогда прежде не слышавшаяся или воображаемая в этих залах предков. Развод Ирмы был предоставлен в Рино, штат Невада. И полвека назад английский граф был приговорен своими соратниками к шестимесячному тюремному заключению за доверие к этому варианту механизма ухода. Но на этот раз это была женщина, которая получила освобождение. И вот она теперь живёт в том, что ее Церковь называла прелюбодейными отношениями. Но все-таки приходский священник приходит к чаю, и куратор играет в шары с его светлостью на зеленой траве.
«Мы не должны ссориться», — сказала Ирма, — «хотя бы ради Фрэнсис». И Ланни согласился с ней. Некоторые из их друзей думали, что они были не очень влюблены, иначе они не так бы легко расстались. По-видимому, их друзья считали бы признаком истинной любви, если бы они бросали посуду друг другу в головы или сделали скандал в газетах. Возможно, даже если бы Ланни задушил Ирму, или если бы она положила яд в его кофе. Это было старомодно. Среди портретов в этом древнем замке был один из черных усатых военных графов, который швырнул свою неверную жену по большой лестнице и сломал ей шею. По крайней мере, так складывалась традиция. Он сказал, что это был несчастный случай, и не было закона, который мог бы ему противоречить. Такое семейное решение послужило сюжетом большой Елизаветинской драмы, но оказалось, что она не очень хорошо подходит для повседневного использования.
Ирма теперь была графиней, и именно этого она и хотела. Так она получила что-то за свои деньги. Будучи женой Ланни Бэдд, она мало что получила, потому что Ланни не уважал деньги и откровенно попирал их. Он не считал, что было весело истратить огромные суммы, развлекающие толпу людей, которым было на вас наплевать и которые могли бы вас оскорбить на улице, если бы вы разорились. Но теперь, как у леди Уикторп, у Ирмы было целое сообщество, восторгающееся ею, и обращающееся с нею с церемониями. Красивая брюнетка тридцати лет, спокойная и обладающая чувством собственного достоинства, она шествовала рядом с синеглазым розовощеким его светлостью, зная, что все в порядке. Если время от времени она находила его слегка скучным, она бы не призналась в этом даже себе. Она родила ему двух сыновей и, таким образом, уладила свое обязательство перед британской аристократией. Тот факт, что у нее был ребенок по предыдущему браку, и что отец этого ребенка их посещал, жители Уикторпа принимали, как американизм.
VIII
То, что теперь делали лорд и леди Уикторп, было попыткой спасти цивилизацию. Их собственная фраза, и они были абсолютно серьёзны в этом. Ланни знал «Седди» с детства, когда тот был ещё виконтом. Он был всегда серьезно настроен и много говорил о долге перед Империей. Теперь он сказал: «Эта война — самая трагическая ошибка в нашей истории». Лицо его жены, обычно такое спокойное, выражало боль и она добавила: «Самая жестокая и безнравственная!» Женщина больше думала о человеческой стороне. Молодые люди уходили и не возвращались, дома превращались в щебень, женщины и дети, гибли под ним.
«Мы должны найти способ остановить это», — продолжил свою светлость. — «Мы просто отбрасываем наше наследие, мы отдаем всю Европу банде азиатских варваров».
Это была точка зрения большой группы британских аристократов, промышленников, деловых людей. Даже после Дюнкерка было много людей, которые были в душе уверены, что никто не мог выиграть от этой войны, кроме Сталина. В их воображении он гляделся кавказским деспотом, злорадствующим над ошибкой, которую совершили его капиталистические враги. Он сидит, наблюдая, готовясь прыгнуть в конце, когда другие народы полностью истощатся. «В мире две великие цивилизации, англосаксы и немцы», — заявил Седди — «и эти двое собираются уничтожить культуры друг друга и оставить мир меньшим племенам. Разумеется, Гитлер должен видеть это, как и мы!»
«Он это видит», — ответил Ланни. — «Он изложил это практически теми же словами. Проблема в том, как собрать обе стороны».
Эта пара не знала никого другого, кто был в состоянии встретиться с нацистами в настоящее время. Так что теперь они приступили к его перекрёстному допросу и стали пить каждое его слово. Номера Один, Два и Три. Гитлер, Геринг и Гесс. Они приехали в Париж на парад победы, и Ланни переговорил с ними. Они все были в согласии, у них не было ссоры с Великобританией, никаких претензий к Британской империи. Они не хотели ничего, кроме свободных рук в Восточной и Центральной Европе, в той части мира, в которой англичане не имели собственного интереса и куда не имели права вмешиваться.
Гитлер повторял это снова и снова в своих речах. Он заверил Ланни, что готов уйти из Франции, кроме, быть может, Эльзаса-Лотарингии. Он был готов помочь восстановить Бельгию, Голландию и Норвегию, которые он был вынужден взять частично из-за особенностей географии и отчасти из-за британских интриг. Гитлер был уверен, что он может вторгнуться в Британию, но он этого не хотел, и не мог понять, почему британские правящие классы не смогли оценить услугу, которую он им оказал, в подавлении красных на всей большей части Европы. Не говоря уже о его предложении вторгнуться в гнездо стервятника на востоке и разбить его раз и навсегда. Гитлер сказал: «Польша? Um Gottes Willen, как мы дошли до того, чтобы вступить в войну за Польшу? Польша — это свинарник, Польша воняет! Вы, британцы, говорите американцам, что верите в демократию, вы, конечно, но даже если бы вы это сделали, что это с Польшей, диктатурой помещиков и полковников? Польша — это рассадник тифозных вшей!»
Все это казалось таким простым для Уикторпов и их маленького кружка единомышленников. Они не были пацифистами, но они хотели сражаться на правильной войне. И когда они узнали, что они сражаются на неправильной, то скорбели по каждой капле британской крови, каждому мертвому Томми или офицеру, каждому разбомбленному дому, каждому заводу, верфи, нефтяному резервуару и еще по многому чему. Они скорбели по немцам почти также же, как по своим. Они были совершенно уверены, что, если к нацистам будут относиться с терпимостью и предупредительностью, то они придут к тому же консерватизму, что и британские государственные деятели. «Вы знаете, что мы были довольно грубыми в старые времена», — заметил Седди, который любил читать историю. — «Построение империи никогда не было пустыми словами. Возьмите Клайва, например, или, если на то пошло, Сесила Родса». Он разговаривал со старым другом и мог говорить откровенно.
Ланни сообщил о Петене и его режиме. Они находятся в оскорбительном положении, но они попали в него по своей собственной вине, заявил благородный граф. Англии не нужно было делать то же самое. Гитлер не желал ничего подобного, а кто говорит иначе, тот просто обманывает и является демагогом, открытым красным или замаскированным. Британия и Германия должны быть друзьями. Они должны определить свои независимые интересы и признавать право друг друга жить и расти. Мир был достаточно большим, но не настолько большой, чтобы поддерживать войну. Должно быть немедленное перемирие, затем откровенное обсуждение и урегулирование. Черчилль, конечно, должен уйти в отставку. После того, как Ланни рассказал всё, что он узнал об усилиях, предпринимаемых с этой целью, Седди подробно рассказал о предложениях Гитлера через своих агентов в Ирландии и сэра Сэмюэля Хора в Испании. Их этого что-то наверняка выйдет, заявил его светлость.
IX
Ланни ждал, когда пара поднимет тонкую тему, о которой упомянул Рик. И, наконец, Ирма заметила: «Седди думает об уходе, и нам обоим интересно, что ты подумаешь об этом».
«Ты меня удивляешь», — ответил секретный собеседник. — «Разве вы не пожертвуете большим влиянием?»
— Мы так не думаем, Ланни. Для нас невозможно работать при нынешнем кабинете.
— Я знаю, что постоянные чиновники не должны иметь ничего общего с политикой, но я всегда был уверен, что Седди находит способы дать почувствовать своё влияние.
— Раньше это было так, но время, похоже, прошло. Черчилль доминирует во всём, и никто не смеет поднять голос против. Он действительно считает, что он может выиграть эту войну, он хочет попробовать, даже если он разрушит всю Европу.
— Я боюсь, что это человек, который является жертвой своей ненависти. Но что касается Седди, я смущен, увидев, что он отказывается от карьеры, которая так много значила для него. Разве вы тебе не будет недоставать твоего обычного распорядка дня, старик?
— Мне он нравился, пока я думал, что я что-то делаю, но я больше не чувствую этого, и меня раздражает принимать приказы заблуждающихся людей.
— Но глянь дальше, Седди! Времена наверняка изменятся.
— Чтение нашей истории убеждает меня в том, что в конечном итоге англичанин не страдает политически из-за своей совести.
«Возьми Рамсея Макдональда» — сказала Ирма. — «Он выступал против последней войны, но после того, как все закончилось, он стал премьер-министром».
Ирма была слишком молода, чтобы помнить эти события, но она тоже читала историю или, во всяком случае, слушала ее в гостиной. Ланни, возможно, ответил бы, что идеалист-шотландец ушел в отставку, потому что он стоял за левых, тогда как граф Уикторп стоял за правых, а это имело большое различие в политическом мире. Но роль Ланни была не в том, чтобы предлагать подобные идеи. Вместо этого он заметил: — «Я обдумаю всё то, что вы мне сказали».
— Я не думаю, что это будет иметь большое значение. Есть и другие, кто разделяют мою точку зрения, хотя они и не чувствуют себя свободными в этом отношении. Они будут информировать меня.
— Что Джеральд думает об этом? Это был Джеральд Олбани, коллега в министерстве иностранных дел, которого Ланни часто встречал в Уикторпе и Лондоне.
— Он согласен с тем, что для меня все в порядке, но по разным причинам он не хочет присоединяться ко мне. Я, как вы знаете, в своеобразном положении, из-за моего ранга. У меня не было никакой необходимости становиться государственным служащим.
Ланни заявил: «Я всегда ценил твою преданность общественному благосостоянию. Собираешься ли сделать личную проблему из своей отставки?»
— Ирма и я согласны с тем, что сейчас не время для этого. Моя отставка будет говорить сама за себя. Я приеду сюда и скоро стану деревенским сквайром. Британии понадобится еда, а не оружие.
«Но ты не откажешься от своей деятельности ради мира!» — с тревогой воскликнул Ланни.
— Мы сделаем все возможное, чтобы помочь понять ситуацию и противостоять интригам диких людей. Мы рассчитываем, что ты будешь приносить нам новости из Америки и с континента, если сможешь путешествовать там.»
Жена встала с беспокойством: «Как ты думаешь, это мудрое решение, Ланни?»
— В целом, я считаю, что да. В конце концов, работа в министерстве иностранных дел является рутинной, и есть много людей, которые могут ее выполнять. Это унизительная работа для человека статуса и способности Седди. Я слышал, что так говорят его друзья, которых я знаю в течение долгого времени. Его слова и пример, как члена Палаты лордов, будут считаться больше, чем он понимает. Он может быть человеком, который назовет премьер-министра и определит политику правительства.
На самом деле было стыдно играть с Ирмой таким образом. Ланни знала ее так хорошо, это было похоже на соблазн ребенка конфетами. С самого раннего детства ее учили, что она была человеком огромной важности из-за состояния Дж. Парамаунта Барнса, магната коммунальных служб, который убил себя, наживая его. Ланни сомневался, что Ирма до своего замужества с Ланни Бэддом когда-либо слышала о том, что ее деньги не делают ее привилегированной персоной. А теперь видение себя женой человека, который действительно доминировал над правительством Британской империи. Ну, это заметно расширило ее, и это было не так хорошо, потому что материнство и хорошая жизнь уже поработали с ней, и она беспокоилась об embonpoint, точно так же, как Бьюти Бэдд, и жила на диете из баранины и салатов, которые, как предполагалось, способствовали похудению.
X
Недалеко отсюда находилось поместье Розмэри, графини Сэндхейвен, старой зазнобы Ланни. Она была на год старше его, все еще цветущая, и привлекательная, с нежными правильными чертами лица и двумя большими косами из соломенных волос, которые она отказалась отрезать, несмотря на моду. Ее муж был на дипломатической службе и сейчас в Бразилии. Он дал слово не попадать ни в какие скандалы, но он никогда не обещал жить в пределах своего дохода. Усадьба Сэндхейвен была в долгу, и в любое время, когда Ланни приезжал в Англию, ему нужно было только позвонить Розмэри, попроситься к ней на чай и прогуляться в длинной галерее, где весели изображения предков ее мужа и их леди. Он мог заметить: «Я думаю, что я мог бы заинтересовать кого-то в этой работе Ромни». Розмэри отвечала: «Что, по-твоему, это принесет?» И они будут проходить обычную процедуру отказа от установления цен. Она будет говорить, какая досада, ведь ей больше не с кем посоветоваться и почему он не мог быть покладистым?
Чтобы это закончить, он скажет: «Хорошо, если бы это было мое, я бы подумал, что пять тысяч фунтов были бы хорошей ценой». Она ответит: «Хорошо, если ты сможешь это получить, я сообщу Берти». Ланни отправлял телеграммы, и через несколько дней у него бывали деньги. Розмэри запрашивала своего мужа, и он разрешал продажу. Ланни получал десять процентов от своего клиента, а Розмэри брала десять процентов от того, что получал Берти. И, кроме того, он соглашался использовать часть средств, чтобы расплатиться с этим и тем кредитором, которые ее беспокоили. Половина британской аристократии была в долгу, Ланни судил по их разговорам.
Такая сделка с картинкой означала, что Ланни нанесёт по крайней мере два визита в поместье Сэндхейвен и выпьет две чашки горячего чая за визит и съест такое же количество печенья. Также ему придётся сидеть и смотреть на очень симпатичную блондинку, которая в течение двух значительных периодов была его возлюбленной и учителем в искусстве любви. Она была продуктом феминистского движения девятнадцатилетних подростков. Она когда-то контрабандой втащила топор в Национальную галерею, чтобы более взрослая женщина смогла разбить картину за права голоса женщин. Она научилась отстаивать свое право делать все, что делали мужчины, и немного больше. И она, и ее муж наслаждались привилегией брать любовь, где они ее находили. И Розмэри никогда не находила её больше ни с кем, кроме как с внуком президента Оружейных заводов Бэдд.
Она была совершенно откровенной. У нее было столько права сделать предложение, какое было у мужчины, и она никогда не переставала говорить об этих вещах, спрашивая о любовной жизни Ланни и почему они не могли бы быть счастливы сейчас, как они были в подростковом возрасте и снова в их двадцатые годы. Ланни решил, что ему нужна эксклюзивная любовь, если таковая имеется, но он не мог сказать это Розмэри, не показавшись педантом, и, кстати, не ущемив чувства хорошего друга. Не помогло бы сказать, что он любит какую-то другую женщину, потому что Розмэри не увидела бы, почему это должно иметь какое-то значение. Как справиться с этой ситуацией было проблемой, и Ланни укрылся в идее быть странным человеком, который так сильно пострадал от любви, что поклялся завязать с этим до конца своих дней.
Он отвлек разговор на двух сыновей Розмэри, которые оба были в армии, один в немецком плену, а другой вырвался с пляжей Дюнкерка. Ланни ничего не рассказывал об этом, но он подумал: «Возможно, молодой Берти был одним из тех людей, которых он и Рик помогли выудить из воды». Их было так много, и работа по их доставке на корабли продолжалась как ночью, так и днем. Многие из них были слишком истощены, чтобы говорить, и Ланни не видел их лиц или даже их униформы. Это было тяжелое испытание, которое он когда-либо претерпел, но теперь, оглядываясь на это, он чувствовал себя гордым.
XI
Место на одном из Клипперов, пересекающих Атлантический океан, нельзя было получить ни за какие деньги, только по протекции, и для этого нужно быть очень важным. Но такими могли быть лишь немногие. Например, человек, который делал самолеты, чтобы помочь в спасении Британии. И когда такой человек сказал, что его сын приносит ему данные, которые могут улучшить самолет, власти должны были его выслушать. Лондонский адвокат Робби, мистер Стаффорт, сказал, что он устроит его как можно скорее. И, видимо, он знал пути, а через два дня лаконичный джентльмен позвонил, чтобы сообщить, что место будет в следующую пятницу.
Также пришел звонок от Рика, говоривший: «Наш друг придёт в четверг днем». Поэтому Ланни попрощался с семьей в Уикторпе и прибыл в огромный беспорядочно застроенный город под серебристыми воздушными аэростатами. Он всегда селился в отеле Дорчестер. Потому что там в супер-роскошной гостиной он мог найти тех людей, чья беседа была нужна для агента президента. Рик называл их «людьми с мюнхенскими лицами». И, конечно же, Ланни мог бы найти за час дюжину, которые сказали бы, что мы уже проиграли войну и зачем из этого так много волноваться? Люди, которым война означала ничего, кроме личных неудобств!
Ланни пообедал с изящным испорченным молодым человеком, чей отец освободил его от службы под предлогом, что он был незаменим для банковского бизнеса. Теперь с довольно маленькой куклой, которая называла себя хористкой, но там не работала, он рассказал сыну президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, который, как он думал, был очень богат, о схеме создания состояния на спекуляции французским электрическим акциями. Они опустились до четверти своей стоимости, и этот жучок имел информацию относительно их сделки с нацистами, и что акции поднимутся да самого верха, когда наступит мир. Который наступит до того, как упадут листья, в этом его отец был уверен.
Ожидая визита Альфи, Ланни отправился в малоизвестную гостиницу, где он встречался с Риком. Это было дешевое место и унылая комната, но там было то преимущество, что никто не знал вас и не беспокоился о том, что вы делали. Ланни лежал на кровати, читая газеты их Нью-Йорка, когда офицер Королевских ВВС постучал в его дверь.
Достопочтенный Альфред Помрой-Нилсон, двадцать три лет, станет баронетом, если ему повезёт прожить достаточно долго, что кажется весьма маловероятным. Он был другом Ланни с младенчества, и он был одним из немногих, кто знал секрет, что Ланни был врагом фашистов, представляясь их другом. Альфи знал, что его отец получает важную информацию через этого американца, и он предположил, что кто-то за границей должен делать то же самое. Четыре года назад он летал за испанское республиканское правительство, а Ланни помог ему выйти из темницы Франко. За это он был обязан своей жизнью и был готов заплатить долг, если представится такая возможность. Теперь Ланни хотел узнать все, что мог, о воздушной войне, которая сейчас приближается к кульминации вокруг берегов Британии. Поэтому Альфи отменил правило молчания, которое его группа наложила на него.
Он был высоким, стройным парнем, со светлыми волосами матери и тонкими чертами своего отца и тревожным выражением. Он был очень «красным», больше, чем любой из старших его семьи. Он видел эту войну как преднамеренное нападение немецких картелей стали, угля, энергетики и вооружений на рабочие движения всего остального мира. Гитлер был марионеткой этих интересов. Они купили ему оружие, без которого он остался бы уличным демагогом. Окончание войны должно быть свержением тех гигантских эксплуататоров, и не только в Германии, а во всем мире. Иначе это было бы «поражением в победе», как писал друг Ланни Геррон после последней войны. И каким пророком он оказался!
На данный момент работа Альфи была охотой на Гуннов, и он занимался этим днем и ночью. Он был тоньше и бледнее, чем когда-либо прежде. Очевидно, он жил на нервах, и его друг хотел бы, прежде всего, накормить его, а затем уложить в постель. Но нет, у него был отпуск всего на несколько часов, и они должны поговорить на профессиональные темы. Это была война на выживание, как сказал Черчилль. Обстановка разворачивалась то в одну сторону, а затем в другую, каждый час, и небольшой толчок, который был сегодня, мог определить, каким образом она будет качаться дальше.
Альфи объяснил, что самолёты гуннов пытались противостоять британской блокаде. У них были базы недалеко от побережья Франции. Действительно, они имелись по всему побережью Европы, от Нарвика в Северной Норвегии до испанской границы. Они пытались установить господство над Ламаншем и блокировать британские порты. В налёте участвовало по пятьсот самолётов за раз. Бомбили суда и грузы, доки и гавани, нефтяные хранилища и все военные объекты. По большей части они приходили ночью, потому что их дневные потери были слишком велики. Но ночная бомбардировка была неточной. И теперь у англичан был замечательный новый ночной истребитель с устройством для наблюдения в темноте, настолько сверхсекретным, что даже Альфи не знал, что это такое. Он также показал, что англичане построили большое количество имитационных авиабаз, чтобы обмануть немцев. Они были настолько хороши, что немцы бросали на них больше бомб, чем на настоящие. Настолько хорошие, что у британских летчиков возникли проблемы с тем, чтобы поминать о том, чтобы не приземлиться на них.
XII
Альфи рассказал о новом Бэдд-Эрлинге, известном как Тайкун (магнат). Он говорил прямо. Нет смысла уклоняться от фактов. Он был хорош, но не достаточно хорош. Не так хорош, как новейший британский истребитель, Супермарин Спитфайр, сокращенно Сабспит. Альфи вошел в технические подробности, и Ланни делал осторожные заметки, потому что ему было хорошо иметь данные по этому вопросу, тем более, что он улетал завтра. У этих новых непосед было восемь пулеметов, по четыре в каждом крыле, и они давали потрясающий конус огня. Но калибра 7,69 мм. не хватало, должен быть 12,7. Конечно, это добавит вес. Была тенденция к тому, чтобы истребители стали тяжелее. Большая скорость означала мощные двигатели, и была потребность в броне на жизненно важных частях и т. д.
Как поединок вековой давности между артиллерией и бронёй на линкорах был поединок между защитой и маневренностью на истребителях. Альфи отметил, что существует такая вещь, как чрезмерная маневренность. Большая, чем человеческий организм мог выдержать. Если идти со скоростью более трёхсот пятидесяти километров, наверняка на мгновение теряешь сознание, и можно не очнуться, пока не ударишься о землю, или пока не изрешетит враг. Англичанин нарисовал экстраординарную картину того, что означало провести воздушную дуэль на высоте семи или восьми километров над землей, дышать из кислородного баллона, преследовать врага, который нырял и уклонялся на потрясающих скоростях, которые могли достичь эти самолеты. Гунн увернулся. Он почти был в прицеле, и если бы можно довернуть на крошечную долю больше, то получили бы его. Но на глазах появляется желтовато-серый занавес, первое предупреждение о потере сознания. Нужно точно знать, как долго сможете быть без сознания. Возможно, придется принимать такое решение десяток раз в ходе продолжительной дуэли ума с вашим противником. Он сталкивается с такой же проблемой. Если вы выпрямитесь, то потеряете своего человека. Кроме того, можно обнаружить еще один вражеский самолет на своем хвосте, который может увидеть вас в своём прицеле.
Это очень страшная потеря сознания было вызвано центробежной силой, отгоняющей кровь с головы. Были способы противостоять этому. Частично. Потянуть живот и набрать дополнительное количество воздуха в легкие. Или быть выносливым человеком, которым Альфи не был. Наклонение вперед помогало немного, потому что оно опускало голову и облегчило задачу сердца. Летчик сказал: «Если бы не этот желтовато-серый занавес, я мог бы получить в пять раз больше ублюдков».
Ланни ответил: «Я скажу кое-что важное. Робби рассказывал мне, что наши ученые работают над проблемой летного костюма, который предотвратит потерю сознания. У него будут надувные резиновые карманы над определенными частями тела, которые будут ограничивать отток крови к конечностям и, как правило, удерживать ее в голове. Вещь будет автоматической, когда центробежная сила достигнет определенной точки, зажимы будут немедленно применены. Это будет не очень удобно, но это может позволит удержвать врага в прицелах».
— Вы можете сказать Робби, если он получит это, то может забыть о броне и сосредоточиться на маневренности и огневой мощи.
«Не говори ничего об этом, даже твоему начальству», — предупредил Ланни. «Это довольно очевидная идея, но нацисты, возможно, не напали на нее. Если мы ее получим, ты можешь быть уверен, что мы отправим ее в Британию».
XIII
Когда эти двое в последний раз обсуждали перспективы воздушной войны, внук баронета сказал: «Наши люди лучше». Теперь Ланни хотел узнать, как это работает, и ответ был следующим: «Мы держимся за себя, и никто не может спрашивать больше, учитывая недостатки. Гунн находится в наступлении, а это означает, что они всегда превосходят нас по численности, иногда мы сражаемся один к десяти или двадцати, и нужно выжить, пока не придет помощь».
Основным недостатком была география. У немцев были базы близкие к Англии, и они могли сбрасывать бомбы на британские города через несколько минут после их обнаружения. Но если англичане захотели бомбить немецкие города, им нужно было пролететь час или два, весь путь подвергаясь зенитному огню. У противника было время собрать истребители. Короче, у него было все в его пользу, и они шли и приближались. «Когда один из наших людей сам ловит Гунна, Гунн ныряет в ближайшее облако и не испытывает никакого стыда, это говорит о том, кто лучше».
Альфи говорил о людях, с которыми он летал. Они были более рассудительными, чем в последней войне, по оценке Рика. Они выбросили будущее из головы и жили данным моментом и его опасностями. Они спасали Англию или пытались, но они редко говорили об этом. Они говорили о враге и его трюках и о критической десятой секунды, в которые они его достали. Всегда было что-то новое, чтобы узнать, какой-то новый боевой порядок, какое-то устройство для командной работы. Во время отдыха они читали детективы или говорили о девушках. Большинство из них были молодыми, а новички были еще моложе.
Королевские военно-воздушные силы были волонтерской организацией, а пилоты были в основном из высшего класса. Альфи сказал: «Мне не нравится это признавать, но это старая школьная связь, которая выполняет эту работу, потому что больше ничего другого нет. Но это будет недолго, мы должны принимать квалифицированных мужчин, где бы мы их ни находили теперь, и это все к лучшему, и если мы не разрушим кастовую систему Англии, мы обнаружим, что в этой войне вряд ли стоит сражаться».
Ланни согласился со всем этим. Но он хотел грустно покачать головой, когда лётчик продолжал говорить: «После этой войны будет другая Англия. Наши люди никогда не будут довольны старой жизнью после жертв, которые они совершили». Ланни слышал точно такие же слова от отца Альфи во время Первой мировой войны, прежде чем этот мальчик родился. Однако не было никакого смысла говорить что-либо, чтобы возражать человеку, который принадлежал смерти.
«Сначала мы должны победить», — сказал Ланни, — «это спорный вопрос». Альфи хотел знать, какую помощь можно ожидать от заграницы, и как это было возможно, чтобы люди там были настолько слепы, чтобы не осознавать значение победы нацистов для себя. Были ли «изоляционисты» в Америке такими же, как «умиротворители» в Британии, людьми, которые больше думали о своем классе, чем о своей стране?
«Это не совсем то же самое», — объяснил Ланни. — «Это то, что я называю крестьянским разумом. Мужика интересуют только его поля, и он ничего не видит за ними, за исключением, может быть, небольшой полосы, которую он хотел бы добавить себе. Американцы были в безопасности позади своих пяти тысяч километров океана, и им действительно трудно понять, что этот океан высох. Некоторые люди видят ситуацию и должны пробудить других. К счастью, Рузвельт — такой человек».
— Многие из нас здесь думают, что он величайший государственный деятель в мире, Ланни.
— Он намного лучше, чем заслуживает американский народ.
— Как вы думаете, они переизберут его?
«Я смогу лучше судить, когда вернусь. Я читал нью-йоркские газеты». — Ланни взял номер Таймс. — «Ты видишь этот заголовок: 'Уилки говорит, что президент навлекает войну'. Кажется, это уровень, на котором проводится кампания».
Некоторое время они говорили об американской политике, и Ланни хорошо объяснял любопытную практику, с помощью которой партия не у власти вынуждена нападать на политику правящей партии, независимо от ее собственных исторических принципов. Итак, теперь республиканцы были партией изоляционизма, даже пацифизма, тогда как полвека назад они были партией империализма. Еще более фантастическими, они были партией прав штатов, которые, несомненно, должны втащить тело Авраама Линкольна из его могилы Спрингфилда. «Все, что могло победить Рузвельта», теперь стало одним из республиканских принципов.
«Вы когда-нибудь встречались с ним?» — спросил Альфи, и Ланни ненавидел, чтобы прямо лгать тому, кого он любил. — «Я встречался с ним случайно. Он, по моему мнению, один из самых трудолюбивых людей в мире. Мы на него наваливали достаточно, чтобы сломать спину слона».
XIV
Они пошли обедать в небольшой ресторан, где их никто не знал. Огромный город был полон людей в форме, и никто не обращал особого внимания на офицера с крыльями на рукаве. Они говорили о своих двух семьях, домашних новостях, которые не представили бы интереса ушам противника. Все были настороже, потому что были найдены в различных открытых местах в Англии и Шотландии более пятидесяти пустых парашютов, что означало, что ночью высадились вражеские шпионы. Эти шпионы, несомненно, были бы англичанами и англоязычными мужчинами и, возможно, женщинами, об этом предупреждали газеты. Они будут диверсантами, оснащенными взрывчаткой и зажигательными материалами. Или они будут носить чемоданы, с достаточно мощными радиопередатчиками, чтобы передавать сообщения на французское побережье или подводным лодкам, находящимся близко к берегу.
Раздался визг сирен. Люди уже за год привыкли к ним. Некоторые вскочили и побежали к ближайшему бомбоубежищу, другие сидели тихо и завершали обед. Это был вопрос темперамента. Звук орудий был слышен на расстоянии, а затем ближе. Зенитная артиллерия ак-ак издавала быстрые резкие звуки, похожие на лай собаки, но намного быстрее. Они слышались повсюду, всепроникающий грохот. Затем еще один звук, тупой бум, который люди согласились признать взрывом фугаса. Альфи, знакомый со всеми звуками войны, воскликнул: «Клянусь, они прорвались! В первый раз они сделали это при свете дня!» Ланни не нужно было спрашивать. Он был знаком со звуками бомб из многих сцен войны.
Они закончили свой обед. Ланни оплатил счет, и они отправились с тщательно сохраняемым достоинством на улицу. Были люди, которые смотрели вверх. Всегда находились люди, готовые рискнуть жизнью, чтобы увидеть шоу. Это была свободная страна. Это было после захода солнца, но было еще достаточно света, чтобы увидеть, что небо было полно самолетами, высоко вверху, стреляющими во все стороны, точь-в-точь как, рой мошек весной. Сотни, а возможно тысяча, и нельзя определить своих и чужих или выделить какой-либо конкретный воздушный бой. Но теперь большая группа более крупных самолетов медленно шла прямо поперек из массы кучевых облаков. Можно было понять, что это бомбардировщики. А другие с ними сражались. Они были так близко друг к другу, что казалось сплошной паутиной. Всплески стрельбы смешались с огромным жужжанием, наполняющим все небо. И если эта пара пообедавших, смотрящих вверх, не боялась показать знаки беспокойства, они, возможно, знали, что многие миллионы пуль, выпущенных в небе, должны были куда-то упасть на улицы и крыши Лондона.
«Когда видишь такое шоу», — заметил Альфи, — «есть только одна мысль, быть там наверху».
«Ты не можешь делать все», — ответил друг. — «Это твой день отдыха».
«Это чертовски серьезно», — ответил неумолимый летчик, — «если они могут прорваться так, значит, мы проигрываем. Это то, на что они не осмеливались раньше».
Они продолжали обсуждать стратегию и статистику воздушной войны, пока не раздался потрясающий механический скрежет, а затем оглушительный взрыв, и дом, расположенный примерно в полуквартале, взлетел в воздух, распространяя вокруг пламя, дым и летающие обломки. Ударная волна почти опрокинула их. Душ из щебня окатил их. Прошла минимум минута прежде, чем они смогли вымолвить слово, и значительно дольше, чем они могли что-либо слышать. Между тем впереди было еще больше взрывов, рядом и далеко, позади и перед ними.
«Пойдем и поможем?» — крикнул Альфи. Но Ланни поймал его за руку. — «Оставь это пожарным, старик, у тебя своя работа».
XV
Так они снизошли до поиска убежища. Рядом был вход на подземную железную дорогу, называемой англичанами «трубой». К этой цели они шли быстро, но не бежали. Многие другие люди были захвачены той же идеей и не нуждались в сохранении достоинства. И попали туда первым, и двоим джентльменам пришлось провести какое-то время, прежде чем они могли туда протиснуться. Место было набито битком почти до удушья, и условия не были особо приятными для людей с утонченной чувствительностью. Правительству было предъявлено публичное требование «что-то сделать с этим», но на данный момент у правительства было много чего другого. Казалось более важным использовать сталь для оружия и боеприпасов, чем для строительства подземного города для семи миллионов лондонцев, не говоря уже о жителях Портсмута и Саутгемптона, Шеффилда и Бирмингема и всех остальных.
Там было многолюдно, особенно женщин и стариков, кто выбрали трубу в качестве своего жилища. Они принесли соломенные тюфяки или одеяла, чтобы спать. Они приносили корзины с едой и отказывались выходить на улицу. Санитарные устройства были неадекватными, а грязь шокировала. Сначала полиция пыталась вытеснить людей, но по мере того, как опасность увеличивалась, и больше домов разрушалось, а люди гибли под ними, властям пришлось отказаться и позволить этому подземному образу жизни стать постоянным. Появится ли подземная раса существ, бледная и тонкая, неспособная переносить солнечный свет, как это было давно предсказано в рассказах Герберта Уэллса?
Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, сжатый, как сардина в банке, непроизвольно вздрагивал от каждого взрыва бомб и должен был быть сверхчеловеком, если бы он не думал с некоторым облегчением о билете на завтрашний Клиппер, лежащем в кармане у его сердца! Он ощупью добрался через затемнение в свой отель и провел ночь без сна, слушая шум этой адской битвы. Он допустил ошибку, выбрав отель, который был через дорогу от Гайд-парка. Все лондонские парки были полны зенитных орудий. Каждый раз при выстреле воздушный поток врывался через занавески прямо в комнату и пытался сорвать покрывала с кровати Ланни. Стены тряслись, как при землетрясении, и маленькие предметы на бюро и столах прыгали и гремели. Ланни решил, что безумно рисковать остаться в постели, надел одежду и спустился в переполненное убежище. Его колени тряслись, а зубы лязгали. Не только за себя, но и за Англию. Он знал, что это был настоящий блиц, это было величайшее усилие, о котором ему говорили Гитлер и Геринг. Там, в черном небе, летчики-истребители гонялись со скоростью семьсот километров в час, охотясь за убийцами, пытаясь спасти Англию, пытаясь спасти демократический мир. Ланни молился за них, а его мысли вскоре Уинстон Черчилль выразил бессмертными словами: «Никогда еще в истории столь многие не были обязаны столь немногим» [9].