Не взлететь ей. Чуждый кто-то
Стал навек ее душою.
Всё, что в ней зовёт к полёту,
Ей самой давно чужое.
И поплатишься сурово
Ты потом, коль почему-то
В ней воскреснет это снова,
Станет близким на минуту.
. . . . . . .
Этот бред любовью назван.
Что ж вы, люди! Кто так судит?
Как о счастье — о проказе,
О болезни — как о чуде?
Не любовь — любви тут мало.
Тут слепая, злая сила. —
Кровь прожгла и жизнью стала,
Страсть от счастья — отделила.
1963
ЧЕРЕЗ МНОГО ЛЕТ
Сдаёшься. Только молишь взглядом:
И задушить, и не душить.
И задавать вопрос не надо —
А как ты дальше будешь жить?
Наверно, так, как и доселе.
И так же в следующий раз
В глазах бледнее будет зелень
И глубже впадины у глаз.
И я — всё сдержанней и злее —
Не признавать ни слов, ни слез…
Но будет каждый раз милее
Всё это. — Всё, что не сбылось.
1960
МАСШТАБЫ
Мы всюду,
бредя взглядом женским,
Ища строку иль строя дом,
Живём над пламенем вселенским,
На тонкой корочке живём.
Гордимся прочностью железной,
А между тем
в любой из дней,
Как детский мячик,
в черной бездне
Летит земля.
И мы на ней.
Но все масштабы эти помня,
Своих забыть —
нам не дано.
И берег —
тверд.
Земля — огромна.
А жизнь — серьезна. Всё равно.
1963
НА КОНЦЕРТЕ ВАГНЕРА
Сидишь ты, внимая, не споря…
А Вагнер еще не раскрыт.
Он звуков стеклянное море
Над нами сомкнул — и гремит.
Гремит! И весь мир заколдован,
Весь тянется к блеску слюды…
И вовсе не надо другого,
Солёного моря воды!
Тепла его, ласки, лазури,
И неба, и даже земли…
Есть только стеклянная буря
И берег стеклянный — вдали…
Там высь — в этом призрачном гуле,
Там можно кружить — но не быть.
Там духи стоят в карауле,
Чтоб нам на стекло не ступить.
Нас Вагнер к себе не пускает,
Ему веселей одному…
Царит чистота нелюдская
Над жизнью — что вся ни к чему.
Позор и любви, и науке!
О, буйство холодных страстей…
Гремят беспристрастные звуки, —
Как танки идут на людей.
Он власть захватил — и карает.
Гудит беспощадная медь.
Он — демон! Он всё презирает,
Чем люди должны овладеть.
Он рыщет. Он хочет поспешно
Наш дух затопить, как водой,
Нездешней (а, может, нигдешней?)
Стеклянной своей красотой…
Так будьте покорней и тише,
Мы все — наважденье и зло…
Мы дышим… А каждый, кто дышит,
Мутит, оскверняет стекло…
Тебе ж этот Вагнер не страшен.
И правда — ну чем он богат?
Гирлянды звучащих стекляшек
Придумал, навешал — и рад.
Он верит, что ходит по краю —
Мужчина! Властитель! герой!..
Слепец!
Ничего он не знает,
Что женщине нужно земной.
Не знает ни страсти, ни Бога,
Ни боли, ни даже обид…
С того и шумит он так много,
Пугает
и кровь леденит.
1963
* * *
Заслуг не бывает. Не верьте.
Жизнь глупо вперёд заслужить.
А, впрочем, — дослужим до смерти,
И можно заслугами жить.
А нынче бы — лучше иначе.
Обманчиво право на лень.
Ведь, может, и жить — это значит
Заслуживать каждый свой день.
1964
* * *
Ты летишь, и мне летится.
Правлю прямо, курс держа.
Только ты летишь, как птица,
Я — как толстый дирижабль.
Не угнаться за тобою,
Не избыть своих границ.
Вот ты движешься с толпою
Легких птиц, бездомных птиц.
Мне б сейчас к тебе спуститься:
Вот вам сердце, вот и дом.
Только я — увы! — не птица,
Тут не сесть мне нипочем.
И гудят моторы резко.
Я скрываюсь в облаках…
А внизу, свернув на Невский,
Ты летишь на каблуках.
1964
ТЫ ИДЁШЬ
Взгляд счастливый и смущённый.
В нем испуг и радость в нём:
Ты — мой ангел
с обожжённым
От неловкости крылом.
Тихий ангел… Людный город
Смотрит нагло вслед тебе.
Вслед неловкости, с которой
Ты скользишь в густой толпе.
Он в асфальт тебя вминает, —
Нет в нём жалости ничуть,
Он как будто понимает
Впрямь, —
куда ты держишь путь.
Он лишь тем и озабочен —
Убедиться в том вполне.
Ты идёшь и очень хочешь,
Чтоб казалось — не ко мне.
А навстречу — взгляды, взгляды,
Каждый взгляд — скажи, скажи.
Трудно, ангел… Лгать нам надо
Для спасения души.
Чтоб хоть час побыть нам вместе
(Равен жизни каждый час),
Ладно, ангел… Нет бесчестья
В этой лжи. Пусть судят нас.
Ты идёшь — вся жизнь на грани,
Всё закрыто: радость, боль.
Но опять придёшь и станешь
Здесь, при мне, сама собой.
Расцветёшь, как эта осень,
Золотая благодать.
И покажется, что вовсе
Нам с тобой не надо лгать.
Что скрывать, от всех спасаясь?
Радость? Счастье? Боль в груди?
Тихий ангел, храбрый заяц.
Жду тебя. Иди. Иди.
1964
* * *
Слепая осень. Город грязь топтал.
Давило небо низкое, и даже
Подчас казалось: воздух черным стал,
И все вдыхают смесь воды и сажи.
Давило так, как будто, взяв разбег
К бессмысленной, жестокой, стыдной цели,
Всё это нам наслал наш хитрый век,
Чтоб мы о жизни слишком не жалели.
А вечером мороз сковал легко
Густую грязь… И вдруг просторно стало.
И небо снова где-то высоко
В своей дали прозрачно заблистало.
И отделился мир от мутных вод,
Пришел в себя. Отбросил грязь и скверну.
И я иду. Давлю ногами лёд.
А лёд трещит. Как в детстве. Достоверно.
1964
* * *
Освободите женщину от мук.
И от забот, что сушат, — их немало.
И от страстей, что превращают вдруг
В рабыню ту, что всех сама пленяла.
А потому — от выбора судьбы:
Не вышло так — что ж!.. Можно жить иначе.
От тяжести бессмысленной борьбы
И щедрости хмельной самоотдачи.
От обаянья смелости — с какой
Она себя, рискуя счастьем, тратит.
Какая смелость может быть у той,
Что всё равно за смелость не заплатит?
Откуда трепет в ней возьмётся вдруг?
Какою силой в бездну нас потянет?
Освободите женщину от мук.
И от судьбы. И женщины — не станет.
1964
ТЕМ, КОГО Я ЛЮБИЛ В ЮНОСТИ
Я вас любил, как я умел один.
А вы любили роковых мужчин.
Они всегда смотрели сверху вниз,
Они внушать умели: «Подчинись!».
Они считали: по заслугам честь,
И вам казалось: в этом что-то есть.
Да, что-то есть, что ясно не вполне…
Ведь вам казалось — пали вы в цене,
Вас удивлял мой восхищенный взгляд,
Вы знали: так на женщин не глядят.
Взгляд снизу вверх… На вас!.. Да это бред!
Вы ж были для меня легки, как свет.
И это понимали вы подчас.
Но вам казалось, я похож на вас,
Поскольку от любви не защищён,
А это значит — мужества лишён.
И шли в объятья подлинных мужчин,
И снова оставался я один.
Век мужества! Дела пошли всерьёз.
И трудно я своё сквозь жизнь пронёс.
И вот я жив… Но словно нет в живых
Мужчин бывалых ваших роковых.
Их рок поблек, сегодня рок иной.
Всё чаще вы, грустя, гордитесь мной.
А, впрочем, что же — суета, дела…
Виню вас? Нет. Но просто жизнь прошла.
Себя виню… Понятно мне давно,
Что снизу вверх на вас смотреть грешно.
О, этот взгляд! Он вам и дал пропасть.
Я верю, как в маяк, в мужскую власть.