Абориген продолжал таращиться на меня в священном ужасе, безвольно болтая тонкими смуглыми конечностями, и бесконечно бубня «Тшаркака Кирнья». Я в ответ негромко мирно бурчал, продолжая попытки привести его в чувство.
— Кирн, это бесполезно, — попытался остановить меня белокурый маг, — местные определенно потомки индусов. Вероятно, они ни разу в жизни не видели Бесса, кроме тех, кто прилетает к ним за данью. Ты для него как бог, который требует непонятного.
Я скривился, напугав бедолагу до обморока и мокрых штанов. Этого нервного типа мы отловили довольно далеко от поселения, мужик охотился на животных, сильно напоминающих саблезубых прыгучих капибар. Надежда, что здесь найдется кузнец, способный вырезать примитивные винты, упала сразу же, как мы оценили одежду местного охотника, состоящую из пары-тройки небрежно сшитых шкурок, но желание хоть один раз решить всё мирно и тихо было высоко как никогда. Вновь приземляться в центре деревни или городка, стоять как идиоту с задранными кверху руками, а потом часами жестикулировать, пытаясь узнать у местных простые вещи и отвечая на сотни идиотских вопросов, пока Эдвард черным вороном кружит по селению, тыкая пальцем в интересующие его вещи.
Надоело. Но деваться некуда. Нужны завинчивающиеся крепежи для свитков, нужно много кристаллов кварца или минерала, способного послужить краткосрочным накопителем, нужны шкуры, из которых Эдвард шьет нечто вроде защитного кокона для «обезьяны, сидящей на гранате».
То есть — меня. Водителя бомбы.
Всегда мечтал.
— В жизни бы не подумал, что скажу такое, но тебе не кажется, что мы могли бы просто влетать в деревни и обыскивать их? Без нудного общения с местными? — пробурчал Эдвард, летя за мной в метре от поверхности. Мы решили приблизиться к поселению пешком, вместо полёта, что куда спокойнее воспринималось смертными.
— Воздушный мир принадлежит нациям восточного типа, — начал я обламывать мечты товарища, — поверь мне, ты не хочешь знать видеть их в качестве своих врагов.
— Мы видим человеческие поселения, где выращивают злаки, грибы, наркотики, фрукты, — скептически хмыкнул маг, — буквально ручным трудом. Цивилизация на уровне бронзового века. А наша с тобой огневая мощь равна приблизительно полноценному боевому «треугольнику». Только ты еще быстрее. Чего бояться?
— Яда, коварства, засады, незнакомых техник и приёмов, — перечислял я, заставляя лицо блондинка смурнеть и усложняться, — а еще местного менталитета. Пока мы тихие и мирные, шанс, что о нашем визите доложат лишь по прилёту местных хозяев, достаточно высок. Если будем изображать из себя буйных и опасных варваров, то может нарваться на активацию сигнального артефакта. Я вот как-то совсем не хочу выяснять, до чего дошёл прогресс в этом мире за последние сорок лет. А тебе тут так вообще жить.
— Что-то я уже почти раздумал тут селиться, — пробурчал Эйнинген, перелетая через помесь змеи, крокодила и коалы, медленно ползущую по своим делам, — тебя послушать, тут либо диктатура, либо вот такая дикарская идиллия, где боги-Бессы привозят вилки и ножи в обмен на героин…
— Думаешь, у нас такого сейчас нет? — хмыкнул я, — Да полн…
Прямо над самыми высокими домами показавшейся деревеньки завис дирижабль. Огромный, с перелатанной мягкой оболочкой, кучей крохотных деревянных пристроек, опутанный тросами и канатами, он напоминал нечто, сделанное на коленке гигантоманом-энтузиастом. Воздушное уродище было усыпано фигурками разумных, ползающим по всем возможным плоскостям, что-то делающим, либо суетящимися внизу, куда была опущена грузовая платформа. Небольшая толпа, определенно состоящая из жителей деревни, смирно ожидала на немалом расстоянии от грузовой платформы.
— Уходим? — скептично глянул на меня Эйнинген, — или всё-таки попробуем пойти на контакт? У этих летающих бомжей точно есть хотя бы крепежи.
— Ты уже принял решение — остаешься здесь или возвращаешься?
— Улечу с тобой, — хмыкнул маг, — уйду Зовом, как преодолеем слой. Не нравится мне этот мир. Здесь смертных размножают как пчел.
— Ты же ничего еще не видел?
— Хватило того, что ты рассказывал нам.
— Тогда рискнём.
Человек, да и любой разумный, существо, конечно, пластичное. Но также, по словам кого-то умного, кого я не помню, он является рабом привычки. Инертность и инерция мышления. Взлетающий вверх Эдвард Эйнинген на полном серьезе был уверен, что сейчас занят тем, что страхует меня от возможного конфликта. Я, являясь Кирном Джаргаком, был железно уверен, что конфликт будет, потому что он есть всегда.
Капитан воздухоплавательного ковчега, смуглый плотный атлет с маслянисто-черными волосами, посчитал, что на его территорию занесло одинокого Бесса, применившего Зов к Матери. Кто применяет Зов во Внешнем Мире? Только загнанные в угол, отчаявшиеся, слабые. Беглецы, наконец-то обнаружившие цивилизацию.
Добыча.
Резкий взмах одетой в пёстрый, переливающийся едва ли не всеми цветами радуги шелк руки, повелительный выкрик, и вот, в мою сторону уже бежит два десятка смуглых матросов со сталью наголо, за которыми неспешно спускаются три Бесса…
…и все трое ниже двухсотого уровня.
Как и предполагалось, это будет узаконенное ограбление. Хотя… я мельком глянул на важно скрестившего руки на груди капитана, не отрывающего от меня взгляд, и поменял решение. Не ограбление. Мародёрство.
Смертных я проигнорировал, даже когда они подбежали ко мне вплотную. Удары дубинок, как и попытки свалить меня на землю, были заведомо обречены на провал, зато отсутствие видимого сопротивления оказало на приближающихся бессмертных чересчур расслабляющее действие. В воздухе коротко свистнули три обрывка цепи, дробя бывшим землянам черепа. Тела еще не успели упасть, как я уже схватил мачете, переводя мутузящих меня людей в неживое состояние.
Грубо, быстро, кроваво. Несколько взмахов оружием и хвостом приносят то, что очень мелочный человек назвал бы победой. У меня на Земле уходило в три раза больше времени, чтобы покромсать курицу в суп. Изящество, искусство боя, плавность движений, смертоносная грация? Зачем? У меня сила десяти обычных людей, длинные руки и длинное рубило, для которого плоть, обернутая кожей и тканью, совсем не является препятствием.
Атаковать капитана на его корабле я не успел. У поддерживающего меня мага была своё видение ситуации, но совершенно не было видения потенциального поля боя. Эйнинген мог стрелять либо по деревне, либо по оболочке дирижабля, закрывающей ему обзор. Выбор был крайне невелик.
Три импульса с задержкой в секунду разорвали в клочья верх оболочки, заставляя громоздкую деревянную конструкцию упасть на деревенскую площадь. Треск ткани и дерева, грохот, столбы пыли, визжащие разбегающиеся люди… а потом это всё накрывается самой большой рваной тряпкой в мире.
Система радостно пиликнула, оповещая о том, что нашим отрядом уничтожены еще два бессмертных, принадлежащие к классу «магов». Их определенно убило при падении. Я вздохнул, тоскливо озирая огромную массу обёрнутых тканью обломков посреди деревни, покосился на виновато косящегося Эйнингена, заходящего на посадку, и закрепил рукоять мачете на самой длинной из имеющихся цепей. Этим я буду тыкать в то, что пошевелится под тканью бывшей оболочки.
Вот тебе и дипломатия…
Эдвард сдул падающую на глаза криво обрезанную чёлку и неловко пожаловался:
— Как-то нехорошо вышло…
Я скабрезно улыбнулся, говоря ему, наверное, самую страшную фразу в жизни:
— Добро пожаловать в Джаргаки!
Жители деревни удирали сломя голову, вместе с уцелевшими матросами. Хватая детей на руки, таща за собой стариков и старух, смертные без оглядки и врассыпную устремлялись под кроны деревьев. Это показалось мне странным — беглецы не оглядывались на нас и не останавливались, достигая деревьев, а продолжали убегать. Почему?
Своими наблюдениями я поделился с Эдвардом, который от них просто отмахнулся, сообщив, что я слишком страшен даже на большом расстоянии, особенно для невысоких и худощавых туземцев. Оспорить подобное хотелось, но время поджимало — нужно было не только проконтролировать отсутствие разумной жизни на дирижабле, но и частично его разобрать на нужные железяки.
А через четыре часа инженерных работ и обдирания разломанного остова бывшего воздушного корабля, Эдвард Эйнинген, всемирно известный маг-оружейник, внезапно упал на четвереньки и закашлялся, сплевывая кровь. Когда он поднял на меня взгляд, я увидел, как белки его глаз наливаются кровью.
— Заразился… — прохрипел он, пуская пару струек крови из носа, — …болезнь…неизвестна. Улетай.
— Поздно, — мрачно сказал я, рассматривая появившуюся мигающую иконку, — я тоже болен.
Оружейник, кряхтя, перекатился на спину и замер, широко раскинув руки. С его бледного лица исчезали последние краски, он прерывисто и слабо дышал. Тени под его глазами росли практически на глазах.
— Не… от нас… убегали…, — выдавил он, — …знали, что на… корабле… страховка. Маги не могут… держать щит… на погрузке…
— У меня на таймере «средняя стадия чумы Орьорг» и таймер говорит, что через шестнадцать часов буду здоров. Что у тебя?
— «Тяжелая стадия», — прошептал маг, — Кома через три часа… смерть через пять… Кажется… мы приехали, Кирн. Убей меня.
— Погоди! — тут же крикнул я, блокируя хвостом вялые попытки Эдварда что-то с собой сделать, — дай подумать!!
Мысли заметались как мыши на сковородке.
Три часа. Бежать ловить выживших матросов, чтобы допросить? Языка не знаю, потеря времени. Попытаться узнать, где ближайшая крупная страна? Снова язык, плюс, к тому же, я заразен, они это знают. Диалога не выйдет ни под каким соусом. Выживших рядом нет, была пятерка умирающих смертных, а также трупы двух Бессов-магов.
Не вариант.
Лететь на авось? Я, конечно, летаю быстро, но площадь Внешнего Мира колоссальна. Это не Срединный Мир, где крупный город можно отыскать, просто следуя по руслу большой реки или облетая побережье. К тому же нельзя забывать, что я заразен, описание этой чертовой «чумы Орьорг» недвусмысленно говорит о том, что её переносят любые разумные.