— Ну? — спросил Мореный.
— Да она спит.
— Чего?
— Спит человек.
— Читает же.
— Это отсюда кажется, что читает. А глаза закрыты. Ближе подходишь — спит.
Мореный подумал и сказал:
— Хорошо. Сам пойду.
Он подошел.
Девушка читала, сдвинув темные очки на лоб.
— Прикурить можно? — спросил Мореный.
— Можно, — сказала девушка и протянула зажигалку.
Мореный прикурил.
— Спасибо. Что читаем? Достоевского?
— Почему Достоевского?
— Так. Мне кажется, вам пошел бы Достоевский.
— Почему?
— Объяснить не могу. Но ощущение есть.
Мореный глубоко затянулся и выпустил дым, который некоторое время летел над пляжем синим завитком. Потом разлетелся.
Девушка перелистнула страницу.
— И как читается? — спросил Мореный.
— Нормально.
— Спорим, — сказал Мореный, — что я угадаю ваше имя.
— А на что спорим?
— На шампанское. Если я угадаю — ставлю вам шампанское.
— А если нет?
— Тогда, естественно, я ставлю вам шампанское.
— Мы вообще-то отдыхать приехали, — сказала девушка как-то вяло.
— Ну да, — ответил Мореный. — Мы тоже — не работать.
— На один день, — сказала девушка.
— О! Можете себе позволить! Откуда же?
— Из Никосии.
— А… — смекнул Мореный. — Так я угадываю?
— Нет, пожалуй, — сказала девушка. — Нам все равно вечером возвращаться.
— А я вас подброшу, — предложил Мореный. — На мотоцикле!
— За нами и так приедут.
— Как знаете. Спасибо за огонь.
— Проститутки из Никосии, — говорил Мореный вечером на вилле, брея щеку перед выездом в город. — Соотечественницы. Лиственницы. Соотечественницы как лиственницы. В тропическом лесу, среди лиан и пальм. Древесные обломки империи.
— Почему ты так уверен, что они проститутки? — спросил Саныч.
— А ты видел, какой за ними пердак приехал? На «Тойоте»? Видел?
— Может, это муж, — предположил Саныч.
— Я бы фиш-мезе съел, — заметил Мореный.
Фиш-мезе — последовательно подававшиеся груды рыб и рыбок, морских гадов, овощей — ели в таверне у дороги. Хозяин, щербатый, черный от загара, подавал сам.
Саныч спрашивал его, откуда рыба. Хозяин ловил ее сам, выходя по утрам в море.
— Все, завтра иду с ним за рыбой, — объяснил Саныч Мореному. — В четыре надо встать.
— Рыбалка — дело тонкое, — кивнул Мореный.
— А ты ловил когда-нибудь в море?
— Ни-ни, — сказал Мореный. — Знаешь что? Ломанем-ка в стриптиз-бар.
— Там же за деньги, — вздохнул Саныч.
— Лучше уж за деньги, чем никак.
Привратник в стрип-баре оказался русский, из таких, которых много на Кипре: чернявый, с южным говорком и какой-то уголовной вертлявостью.
— Недавно открылись. Но у нас тут нормально, — пообещал он.
Заплатили за вход.
— Ладно, пять фунтов не деньги, — успокоил Мореный Саныча. — Я вот, знаешь, что думаю? Этот вышибала — ведь, наверное, киллер какой-нибудь. Отсиживается тут, а потом, в нужную минуту, летит. По подложному паспорту. Прилетает: шлеп! Депутата там, предпринимателя.
— Вышибала — гроза депутатов, — сказал Саныч.
К ним подошла девушка в коротком платье на молнии.
— Мужчины, отдохнуть решили?
— Еще не решили, — сказал Мореный.
— А в чем проблема?
— Нет проблемы, — сказал Саныч.
— В том и проблема, что нет проблемы, — пояснил Мореный, — а нам надо, чтоб была. Мы же русские. А вы?
— С Молдовы.
— А звать?
— Маша. Угостите чем-нибудь, мужчины. У нас не принято, чтоб девушки так сидели.
— Чем? — спросил Саныч.
— Джин-тоник.
— Ничего себе цены, — сказал Саныч, расплачиваясь. — Джин-тоник — десять фунтов.
— Это всегда так, — отозвался Мореный. — В таких местах вход рубль, выход — два.
— А вы часто бываете в таких местах? — спросила Маша.
— Приходится, — сказал Мореный.
— По работе? Чем же вы занимаетесь?
— Угадайте, — предложил Мореный.
— Ой, вы что-то медленно пьете, — сказала Маша. — А я уже. Можно еще?
— Моя очередь, — сказал Мореный.
— Да ладно, я заплачу, — произнес Саныч.
— Давайте я вам расскажу, какие тут цены, — сказала Маша, осушив половину второго джина одним глотком. — Значит, так. Разговор с девушкой — фунт в минуту.
— Это как скутер, — заметил Мореный.
— А? Консумация — десять фунтов.
— Это потрогать? — спросил Мореный.
— Да.
— Так мы уже двадцать заплатили. Можно трогать? — он протянул руку и сдвинул молнию на платье девушки вниз. Обнажилась белая грудь в единственном числе с розовым, среднего размера соском.
Маша засмеялась, запрокинув голову.
— Какие вы резкие! Нет, за это отдельно надо.
Она не спеша, как бы нехотя заправила грудь в платье и застегнула молнию.
— А если вот — в номера пойти? — спросил Мореный.
— Можно. Но после программы, — объяснила Маша. — Я же танцую. Два выхода должна отработать.
— И сколько?
— Вы вдвоем хотите? Сто пятьдесят.
— Долларов? — спросил Мореный.
— Зачем долларов? Фунтов. Но мы и доллары возьмем, в принципе.
— Нравится здесь работать? — спросил Саныч.
— Да уж лучше, чем дома.
— Что, плохо в Молдове?
— Когда я уезжала — плохо было. Сейчас не знаю. Да что там могло измениться?
— Давно уезжали?
— Два года.
— Вряд ли там много чего изменилось, — заметил Мореный.
— Извините, я сейчас. Можете мне еще джин взять, — сказала Маша и упорхнула.
— Ну что, взять ей джин? — спросил Мореный.
— Пошли-ка отсюда, — сказал Саныч.
— Что, не будешь?
— Я пас. А ты?
— Что-то жаба душит.
— Вот-вот.
Черная дорога летела под колесо. Фара у «Вираго» мощная: столб света лежал перед мотоциклом, и в этом столбе летал над асфальтом какой-то сухой южный прах. Хороший ветер обдавал лицо, грудь. Мотор двухцилиндровый стучал ровно, сильно, сексуально.
— Не гони! — крикнул Саныч.
В самолет, когда улетали, взяли бутыль «Узо» — анисовой греческой водки.
Познакомились с соседками по ряду, девушками московскими. Выпили, стали звать их: Ленка, Ирка.
— Где же вы были раньше? — спросил Мореный. — У нас мотоцикл был, машина, все это. Колесили повсюду.
— А вы где были? — спросили Ленка, Ирка. — Мы в отеле всю неделю просидели, Кипра-то не видели.
У таможни обменялись телефонами.
В сентябре Мореный и Саныч пошли попить пива в клубе «16 тонн». Сели на веранде.
Ветер трепал пыльные тополя.
— Ну, ты звонил им? — спросил Мореный.
— Нет, а ты?
— Нет, конечно.
— А съездили неплохо, славно, — заключил Саныч.
ЭКСКЛЮЗИВНЫЙ МИР
В годы перестройки наружу выплыло немало мрачных тайн, и, в частности, стала известна кое-какая правда о секретных исследованиях, проводившихся НКВД. Разумеется, не один только Гитлер мечтал о создании юберменьша, о выведении новой человеческой породы: коммунисты не менее фашистов жаждали преобразовать человеческую природу. И вот центром исследований в области полового влечения в тридцатые годы служила так называемая Кратовская опытная база служебного растениеводства. Старожилы этой тихой дачной местности под Москвой и до сих пор обходят стороной мрачный забор, украшенный специфическим кованым узором: скрещенные фаллически клинки внедряются в сердцевину раскрытого им навстречу цветка. Над всем этим парит звезда.
Я не поленился съездить в ту местность. Тихая прогулка по тенистым улицам, под раскидистыми соснами, обернулась одним из самых загадочных ментальных приключений моей жизни.
Но по порядку.
Не без труда отыскав среди дачных перелесков, покосившихся заборов и недостроенных кирпичных коттеджей нужный адрес — Красных Комиссаров, 17 — я, через пролом в ограде, проник на территорию опытной базы.
Здесь царила мерзость запустения. Тропинка, вившаяся меж кустов, была усеяна пивными пробками. То тут, то там в траве весело поблескивал использованный презерватив. Через несколько минут пути передо мной открылось приземистое здание с колоннами. Вид его не сулил ничего хорошего: выбитые, кое-как заколоченные досками окна, нелепый амбарный замок на двери. Предательская мысль о том, что надо готовиться к неудаче, мелькнула у меня. К счастью, я догадался обогнуть корпус.
Раздвинув крапиву и лопухи (под ногами при этом что-то мерзко хрустело), я оказался на небольшой утоптанной площадке. Здесь была жизнь: колебалась на ветру, вздуваясь и опадая, сохнущая простыня, ворочался в пыли беспородный тузик и из окна приземистого барака подмигивала герань.
Экий парадиз, подумал было я, но оборвал течение успокоительных мыслей: мне ли, в последнее время занимавшемуся футурологией секса, было не знать, как глубоки пропасти ада, разверзающиеся за самыми идиллическими на первый взгляд картинками.
Так и оказалось: когда открылась дверь барака и на крыльце, ожегши меня взглядом выцветших голубых глаз из-под косматых бровей, показался статный старик, небо словно потемнело.
Да! Я несомненно стоял на пороге тайны.
— Что угодно? — по-старорежимному спросил, а вернее, выкрикнул, старик.
Я подошел ближе, представился: такой-то, журналист, хочу сделать материал об опытной станции.
— Тут, молодой человек, не станция, — строго сказал старик. — Тут — база.