– Нет, – возразил он коротко.
– Я все равно пущу зверенышу кровь.
– Значит, для этого тебе придется пройти сквозь меня.
– Готов сдохнуть, спасая твари жизнь?
– Проверь, – предложил Курт, и тот вздохнул.
– Да я тебя сейчас плевком перешибу, – почти с состраданием произнес Ван Ален. – Ты же на ногах еле стоишь. По-хорошему прошу: уйди с дороги.
– И что тогда будет? – уточнил Курт, по-прежнему не двигаясь. – Убьешь его? Мать поднимет крик; придется упокоить и ее. Я не позволю тебе этого сделать, а значит, надо будет отправить на тот свет и меня, а поскольку в живых останется свидетель твоих славных дел – и моего помощника тоже. Женщина, ребенок, инквизитор и монах; хороший набор подвигов для истребителя человекоубийц.
– Пусть кричит, – согласился охотник. – Чай не оглохну. Ты? Тебе сейчас будет довольно одного тычка, чтоб свалиться и еще долго не подняться. Это даже не засчитают как покушение на инквизитора, когда узнают, в чем было дело. Ну, и помощник твой мне в этом случае не помеха и не преграда. Отойди. Больше просить не буду.
– Так не проси.
Ван Ален двинулся вперед, и он шагнул навстречу, пытаясь собрать себя в кулак и впрямь не завалиться от первой же оплеухи.
– Да ты шутишь, – усмехнулся охотник снисходительно, попытавшись отодвинуть его в сторону.
Руку со своего плеча Курт сбросил рывком и толкнул противника в грудь, вынуждая отступить. Памятуя о собственной слабости, в этот толчок он попытался вложить как можно больше силы и понял, что недооценил себя, лишь когда тот, пошатнувшись, едва не упал, сделав два шага назад.
– Значит, вот как, – констатировал Ван Ален тихо и метнулся вперед.
Бруно, попытавшегося напасть со спины, он ударил локтем в ребра, с силой толкнув, помощник отлетел назад, не успев развернуться в тесной комнатушке и с грохотом врезавшись спиною в дверь, и Амалия взвизгнула, вжавшись в стену. От удара в голову Курт увернулся, на миг позабыв о дурноте и боли, и лишь вновь взорвавшиеся разноцветные созвездия, затмившие взор, помешали ударить в ответ с должной точностью. Правая рука вслепую наткнулась на вязку свитера, он стиснул пальцы в кулак, ухватившись за толстую шерсть, рванул влево и поддал ладонью вслед, опрокинув охотника на пол. Покачнувшись и едва не повалившись следом, Курт шагнул в сторону, опершись о столешницу дрожащей рукой, плохо видя сквозь цветной туман, как Ван Ален поднимается, глядя на него свирепо и явно готовясь броситься снова.
– Хватит, Ян, – выговорил он тяжело. – Уж кому-кому, а нам с тобою драться глупо. Может, мы, наконец, поговорим?
– Надо же, – усмехнулся охотник недобро, прижав ладонь к ссаженной о доски пола щеке. – И впрямь двужильный… «Поговорим»? О чем, черт возьми? О чем здесь можно говорить?!
– Хороший вопрос, – согласился Курт, стараясь не показать того, что ноги готовы вот-вот подогнуться, а перед глазами, мешая видеть, по-прежнему висит радужная пелена. – Тебе не кажется странным или интересным тот факт, что я с моей репутацией – и вдруг прикрываю его? Не интересно узнать, что происходит? Любопытство хотя бы не одолевает?
– Еще как; и ты, несомненно, все это расскажешь – после, когда я закончу, а сейчас – отойди. В следующий раз буду бить всерьез.
– Положим, я отойду, – предположил он, – и что дальше? Вот так просто подойдешь и перережешь ему глотку? Вот так, на глазах у его матери, убьешь безоружного мальчишку, который не оказывает тебе никакого сопротивления?.. Брось, Ян. Я бы смог. Ты – нет.
– Проверим? – криво улыбнулся Ван Ален.
– Если у тебя таки поднимется рука, – продолжил Курт уверенно, – ты знаешь: уснуть спокойно ты больше не сможешь. Через год, через десять лет ты будешь это видеть всякий раз, как закроешь глаза. Думать будешь о том, что стал на шаг ближе к истребляемым тобою тварям. Готов стать таким же, как они, Ян? Оно того стоит?
Дверь позади него распахнулась от удара, едва не отбросив снова на пол стоящего рядом Бруно, и на пороге возник фон Зайденберг с обнаженным оружием в руке.
– Почему крики и шум? – спросил он и запнулся, увидев оцарапанное лицо охотника. – Что происходит?
– Как вовремя, – заметил Ван Ален с неуверенной усмешкой. – Быть может, скажешь им?
– Скажет – что? – уточнил рыцарь, когда Курт не ответил, и охотник подбодрил:
– Давай, Молот Ведьм, гордость Конгрегации. Скажи.
– Вложить камень в чужие руки – это хороший выход, Ян, – отозвался он, наконец. – Вот только последствия будут те же самые.
– Что тут происходит? – повторил фон Зайденберг уже настойчивей.
Ван Ален, помедлив, перевел взгляд на Амалию, на Хагнера, по-прежнему молча и недвижимо стоящего у стены, и, вздохнув, расслабил сжатую в кулак ладонь.
– Пусть скажет, – произнес он с подчеркнутой издевкой, – пусть при всех, в открытую признается в том, что без охотников Инквизиция погрязла бы во всевозможной нечисти, и что сами они ни хрена не способны сделать.
– Не стану спорить, что ваша помощь весьма существенна, – в том же тоне отозвался Курт.
– «Существенна»? Да вы нам в подметки…
– Господи, вы что – спятили оба? – зло оборвал его фон Зайденберг, толчком загнав меч обратно в ножны, и развернулся, бросив уже за дверью: – Мальчишки! Нашли время!
– Спасибо, – шепотом вымолвила Амалия, когда дверь за уходящим закрылась, и охотник вскинул руку:
– Молчи. Благодарить рано – я еще ничего не решил.
– Полно тебе, Ян, – с облегчением опустившись на табурет, вздохнул Курт. – Когда ты ворвался сюда, в аффекте и на взводе – быть может, и сделал бы то, о чем после пожалел бы; но не теперь.
– То, о чем после явно буду жалеть, я сделал сейчас, – буркнул Ван Ален, медленно пройдя к столу и усевшись напротив. – Сядьте, – кивнул он Хагнерам и махнул рукой Бруно: – И ты сядь, не маячь у меня за спиной. Как показала практика, это небезопасно.
За тем, как оппоненты рассаживаются, он следил, хмуро сдвинув брови, и заговорил снова, выждав несколько мгновений тишины:
– Итак; я слушаю. Почему инквизитор не просто попустил существование твари по соседству, но и защищает ее?
– N. e. i. corpus delicti[34], — пояснил Курт, опираясь о стол локтем и прижимая ладонь к трещащему лбу. – Убивать же за слишком высокий рост, прыщ на носу или излишнюю мохнатость не в правилах Конгрегации.
– Он никого еще не тронул, – начала Амалия, и Ван Ален снова воспрещающе поднял руку, оборвав:
– Ты лучше молчи; просто сиди и молчи, пока не спросят, не провоцируй. А тебе, Молот Ведьм, я замечу, что основное слово здесь «еще». Для начала, это не доказано, но даже если допустить, что парень до сих пор не запустил ни в кого зубы, это не означает, что он не сделает этого впредь. Да о чем я вообще! он это просто сделает. Сегодня или завтра или через год – но это будет.
– Почему ты так уверен? – пожал плечами Курт. – До сих пор слабыми силами одной женщины этого удавалось избегать; по-твоему, силами Конгрегации это будет сделать сложнее?
– Та-ак, – протянул охотник, бросив короткий взгляд на Хагнера. – А я-то намеревался спросить, что ты с ним собираешься делать… То есть, я правильно тебя понял? Ты намерен вытащить его из этого трактира живым и невредимым, чтобы передать своему начальству? И – что? Надеешься приручить?
– Довольно говорить о нем, точно о бродячем щенке, – тихо потребовал Бруно, и он с готовностью кивнул:
– Ты прав, он не бродячий щенок. Он волчонок – который уже через пяток лет вырастет во взрослую тварь. И, хочет он того или нет, начнет убивать.
– Кто-нибудь пытался опровергнуть эту теорию? Сомневаюсь. А то, что не отразило предъявленного опровержения, полагать бесспорным нельзя.
– Зверь внутри будет требовать этого; и он станет слушать своего зверя, а не людей вокруг себя. Парень взрослеет, и в его возрасте даже обычные, простые смертные подростки начинают вытворять невесть что, а такие, как он, сдерживать собственную злобу не умеют и не считают нужным – несознательно, инстинктом чувствуют, что это их сущность, а к чему спорить с сущностью? И спорить он не будет.
– Остается поблагодарить Бога за то, – заметил Курт, – что Он одарил парня столь впечатлительной, незлобивой и крайне добросердечной матушкой, под чьей опекой вырасти задиристой лютой бестией было крайне проблематично.
– И ты полагаешь, этого довольно?.. Послушай, – вздохнул Ван Ален, помедлив, – ну, подумай. Простая statistica: не может быть, чтобы ни разу за всю свою жизнь он не сделал ничего подобного, как за ним ни следи. Сколько живут, такие, как он? Знаешь?
– И сколько?
– Переваливают далеко за век, если не попадаются и если ведут правильный образ жизни. А знаешь, что есть для такой твари правильный образ жизни? В том числе и правильное питание. А теперь, Молот Ведьм, догадайся, что это означает. Без этого радости жизни не столь долговечны – лет восемьдесят, быть может, или девяносто… Посмотри, какой задумчивый вдруг стал взгляд, – усмехнулся он, кивнув на Хагнера, по-прежнему не произнесшего ни слова. – Наверняка уже начал продумывать, что ему важнее – лишние лет тридцать пять бытия или чистая совесть.
– Это достоверно?
– И еще как, – неприязненно произнес Ван Ален. – Попадались вам когда-нибудь члены тайных сообществ, промышляющих поеданием человечины – только настоящие, а не те, что сознавались в ваших теплых объятьях от безысходности? Они сохраняют здоровье и силу вплоть до преклонных лет, да и наступают эти преклонные года у них очень и очень нескоро – надо объяснять, почему?.. И эти твари, как настоящему хищнику и положено, печенкой чуют, что за пища им требуется для тех же целей. Стриги, заметь, тоже не пробавляются животной кровью – цедят человеческую, только тогда они набираются достаточно сил.
– Интересно, – задумчиво произнес Курт, бросив взгляд на застывшую в ужасе Амалию и мрачного, как ночь, Хагнера. – Упомянутые тобою члены каннибальских тайных сект упоминали на допросах, что человеческое мясо по вкусу весьма близко к постной свинине. Наверняка и состав схожий, а стало быть, это вещи относительно взаимозаменяемые.