вкуснее. Его сажали во влажных низинах, где нельзя было вырастить кукурузу. Со временем рис, сначала бывший пришельцем, занял положение одной из базовых продовольственных культур в Латинской Америке и странах Карибского бассейна. К XVIII веку его уже выращивали в значительных объемах в Южной Каролине, в основном на экспорт.
Африканские рабы привезли с родины сорго и африканский рис, Oryza glaberrima, в Новый Свет, однако именно азиатский рис, Oryza sativa, более урожайный, чем его африканский собрат, стал преобладающей культурой. Таким образом, знаменитый карибский рис с бобами – поистине интернациональное блюдо, в котором азиатский рис обычно сочетается с голубиным горохом, Cajanus cajan, изначально введенным в культуру в Индии и позже попавшим в Северную и Южную Америки через Африку. У этого простого на первый взгляд блюда поразительно древняя история: от древних земледельцев в долине реки Янцзы и в Индии до знакомства Европы с Новым Светом и трансатлантической торговли рабами. В нем отражаются все самые положительные и трагические моменты процесса глобализации и взаимодействия человеческих сообществ.
Колонизация Африки европейцами не прошла бесследно для местных культур. Около 5000 лет назад португальские колонизаторы привезли в Западную Африку азиатский рис, Oryza sativa, который со временем в основном вытеснил местный африканский вид риса благодаря более высокой урожайности. Сегодня африканский рис выращивается в очень небольших количествах как резервная культура, но для многих он по-прежнему сохраняет особое значение, например, народ диола в Сенегале использует этот рис в ритуалах. Но, несмотря на то что по некоторым критериям азиатский рис превосходит африканский, по другим он сильно отстает. Он не так эффективно противостоит сорнякам и очень зависит от влаги, поэтому не очень подходит для африканского климата. По мере роста населения континента производство стало выбиваться из темпа. Так, в 1960-х годах в Африке к югу от Сахары производилось больше риса, чем необходимо, но к 2006 году производство злака едва покрывало 40 % потребности населения континента в рисе.
В 1990-х селекционеры растений задались целью разработать новые сорта риса, более подходящие для климатических особенностей Африки, для чего скрестили африканский и азиатский рис. Задача заключалась в сочетании высокой урожайности риса Oryza sativa и устойчивости к засухам риса Oryza glaberrima. Проект получил название «Новый рис для Африки» («New Rice for Africa», NERICA). Гибрид, который желали получить специалисты по разведению риса, было не так просто создать, ведь для этого нужно было скрестить два самостоятельных и значительно отличающихся друг от друга вида. Естественное скрещивание азиатского и африканского риса невозможно. Поэтому ученые прибегли к аналогу метода ЭКО для растений. Полученные в результате зародыши гибрида требовали внимательного ухода и выращивались как культура ткани в лаборатории. Зато эксперимент оказался удачным: на свет появились тысячи новых гибридных сортов злака, которые уже сегодня выращиваются в Гвинее, Нигерии, Мали, Бенине, Кот-д’Ивуаре и Уганде. Результаты – по крайней мере, те, о которых сообщается официально, – выглядят многообещающими: урожайность гибридов выше по сравнению с родительскими формами, они обогащены белками и более устойчивы к засухе, чем азиатские сорта риса. Но есть у проекта NERICA и свои противники – те, кто видят в новой культуре очередной пример навязывания бедным фермерам определенного решения, причем без каких-либо гарантий. Снова звучат знакомые опасения: распространение монокультуры и снижение значения местных семенных культур, а также несоответствие результатов проекта заявленным.
Итак, гибридный рис NERICA возвращает нас к «золотому рису», с которого все начиналось, и снова перед нами стоят те же самые философские возражения против генетической модификации. В течение долгого времени создание гибридов посредством скрещивания различных видов считалось приемлемым в сельском хозяйстве, а перемещение отдельных генов или их групп от вида к виду, нарушая границы между ними, вызывает обеспокоенность.
Рис NERICA в очередной раз обращает наше внимание на то, насколько важно сохранять природное разнообразие: пусть отдельные виды и сорта более успешны, они рискуют вытеснить все остальные. Человечество осознает опасность ограничения сельского хозяйства одним сортом, как это произошло в случае с ирландским картофелем Лампер, с его подверженностью заболеваниям и последовавшим голодом. Разнообразие введенных в культуру и одомашненных видов, а также их диких сородичей – это огромное «хранилище» изменчивости, адаптаций, доказавших свою пользу в различных местах в различные эпохи, для одомашненных и диких видов. Существующие культуры могут быть усовершенствованы, и этот живой архив представляет прекрасную возможность добиться улучшения их признаков с помощью традиционных методов селекции или новейших технологий, таких как редактирование генов. Помимо прочего, по мере изменения климата и окружающей среды будут изменяться и потребности самого человека. В связи с этим определенные разновидности растений, не представляющие интереса сегодня, вполне могут стать героями будущего – если к тому времени они все еще будут существовать.
Но рис NERICA также напоминает нам о том, что каким бы благородным ни было намерение и какие бы технологии ни применялись для развития сельского хозяйства, ученые и фермеры должны действовать сообща. Способность новейших сельскохозяйственных технологий изменять и спасать жизни людей будет признана лишь тогда, когда появятся конкретные проекты – не попытки решить абстрактные проблемы, а реальное стремление помочь тем, кто возделывает землю. В течение долгих тысячелетий такие люди, как Ляо Чжунпу и его предки, подготавливали землю, высаживали рассаду, собирали урожай и разделяли дары земли в своих сообществах. Они не просто «потребители», но и движущая сила инноваций. Мы не просто морально обязаны включить этих земледельцев в проекты развития – на самом деле они помогут нам принимать правильные решения. Ведь именно эти люди уже тысячи лет занимаются введением в культуру и селекцией растений.
8. ЛошадиEquus caballus
Мы слились с тобой, я твой был, ты – мой, вдали горизонт пропадал,
Там северный ветер, о мой резвый конь, твою темную гриву ласкал…
Un caballo llamado Zorrita[39]
Зоррита стала моим спутником всего на три дня, но и за это короткое время мы стали очень близки. Хоть судьба и свела нас случайно, почти сразу между нами возникло взаимопонимание. За проведенный вместе короткий срок я успела сильно привязаться к Зоррите. Она стала мне верным другом. Но, когда мы прощались, я понимала, что, вероятно, никогда ее больше не увижу.
В первый день между нами еще держался определенный языковой барьер, но я быстро поняла, как общаться с Зорритой, и она прекрасно понимала все мои желания. Вдвоем мы пересекали долины, переходили реки и поднимались в горы. Всю дорогу она надежно несла меня, следуя указанному мной направлению, но выбирая наиболее безопасную тропу среди колючего кустарника и крутых каменистых горных хребтов.
Встретились мы с Зорритой в конюшне на ранчо Серро-Гидо в долине Лас-Чинас, недалеко от горного хребта Торрес-дель-Пайне на юге Чили. С лошадью меня познакомил гаучо по имени Луис. На нем были свободные черные льняные брюки, высокие кожаные сапоги, красная рубаха и коричневая кожаная куртка. Голову гаучо покрывала черная шляпа с красным шнуром, длинные растрепанные черные волосы спускались на спину. Обросшее щетиной лицо и руки Луиса были загорелыми и обветренными. Я прикинула, что ему должно быть около пятидесяти, а может, и меньше. Несомненно, этот человек проводил большую часть своей жизни на свежем воздухе, занимаясь лошадьми. Луис почти не говорил по-английски – а я совсем не знаю испанского, – но каким-то образом он смог спросить, ездила ли я когда-то верхом, и я ответила: да, немного. Луис объяснил, что Зоррита – необыкновенная лошадь. Она – чемпион. Садясь в седло, я ощущала одновременно приятное волнение и страх.
Я привыкла к английскому стилю верховой езды, когда вы обеими руками держитесь за поводья, ваши ноги надежно закреплены в стременах, а при галопе вы слегка приподнимаетесь в седле. Западный стиль езды совершенно иной: вожжи нужно сжимать одной рукой, упираясь в стремена лишь пальцами ног, и при галопе сидеть плотно в седле. Мне повезло опробовать этот подход раньше, но это было несколько лет тому назад, и я, если честно, все еще не чувствовала себя уверенно, сидя на лошади таким образом. Я довольно быстро пообвыклась, но самое замечательное было то, что Зоррита, кажется, мгновенно почувствовала нового седока. Буквально через пару минут она моментально понимала все мои желания относительно направления и скорости движения. Мы покинули ранчо и отправились в вытянутую долину, за которой вздымались заснеженные горные вершины. Через час прогулки шагом и рысью Луис подъехал поближе.
«Bien?»[40] – поинтересовался он. «Muy bien»[41], – ответила я. «Gall-op?»[42] – продолжил гаучо, и не успела я ответить, как он пришпорил свою лошадь, и мне ничего не оставалось делать, как последовать его примеру. Зоррите не терпелось перейти на галоп с того самого момента, как мы покинули конюшню, – и вот мы уже летели вниз по склону долины, и копыта лошадей гулко ударялись о землю. Это было совершенно потрясающе!
Через три часа езды мы добрались до места назначения и разбили лагерь у реки. Тогда мы с чилийским палеонтологом Марсело Леппе охотились за останками динозавров. Его участок располагался выше в горах над нами – туда мы и направились на следующий день. Первая часть подъема оказалась крутой, однако земля была покрыта травой и мхом. По мере того как мы продвигались все выше, растительность постепенно исчезала, и приходилось идти вверх по все более отвесному, пыльному и каменистому склону. Он уходил вверх под углом почти 45°. Я следила за Луисом, который поднимался передо мной. Его лошадь неустойчиво держалась на голой каменной поверхности. Мы с Зорритой шли следом. Сначала моя лошадь ступала несколько неуверенно, как будто пробуя копытами прочность склона. Она двигалась по выбранной ею самой узкой тропке. Какие-либо проторенные дорожки здесь начисто отсутствовали. Из-под копыт Зорриты сорвались и укатились за обрыв несколько камней. Я заставила себя не смотреть в сторону их падения. Затем мы повернули за угол и оказались на более покатом склоне, вновь покрытым травой. Оказалось, что это ложная вершина, и нам пришлось подниматься еще выше, чтобы добраться до места, где нашли окаменелости, ближе к настоящему пику, но самая опасная и обрывистая часть пути была уже позади. Я вздохнула с облегчением. В тот момент я поняла, что большую часть этого сложного подъема я старалась сдерживать дыхание.