Теперь мы рассмотрим, какое место отводится сепарационной тревоге и утрате объекта в других психоаналитических теориях объектных отношений. Я выбрал теории, которые кажутся мне самыми главными среди тех, что оказали и продолжают оказывать влияние на практику психоанализа сегодня.
Я начну с теории Фэйрберна, разделяющего уровни зависимости от объектов в соответствии со степенью проработки дифференциации и сепарационной тревоги. Затем я представлю взгляды Винникотта на ранние тревоги и функцию холдинга, которую он приписывает психоаналитическому процессу. Эту функцию он описывает как помощь в укреплении «способности быть в одиночестве в присутствии другого». Далее мы рассмотрим место сепарационной тревоги в идеях Анны Фрейд, связанных с идеями Рене Спитца, с концепцией сепарации-индивидуации Малер и техникой Кохута. Позиции Анны Фрейд, Спитца и Малер, а также Кляйн и пост-кляйнианских аналитиков могут быть рассмотрены как модели для понимания тревоги сепарации и утраты объекта у детей и взрослых. Каждая из этих моделей относится к индивидуальному образу мышления, придающему внутреннюю когерентность каждой из релевантных теорий, и вследствие этого они вряд ли могут быть сравнимы друг с другом. Обзор заканчивается обсуждением особого места, которое в этом ряду занимает Дж. Боулби. В исследованиях сепарации и утраты объекта он получил убедительные результаты, хотя его выводы отклоняются от специфического поля психоанализа.
Уильям Рональд Фэйрберн: зависимости и тревоги дифференциации
Фэйрберн акцентирует внимание на сепарационной тревоге с конца 1930 года, после начала настойчивого использования объектных отношений в теории и технике психоанализа. Разумеется, его оригинальные исследования базировались на пересмотре определенных взглядов Фрейда: согласно Фэйрберну, Фрейд слишком сильно акцентировал свое внимание на либидо, которое ищет удовольствие, и недостаточно внимания уделял либидо, которое ищет объект. «Либидо преимущественно ищет объект… а не удовольствие», – любил повторять он (Fairbairn, 1941).
Его концепция базируется на представлении о фазах либидинального развития – в смысле определения, использованного Абрахамом (Abraham, 1924), – и на идее о том, что природа объекта и природа объектных отношений отличаются в соответствии с либидинальной стадией. Он выделяет две основные стадии инфантильного развития, оральную и генитальную, так же как и «переходную» стадию между ними (это положило начало концепции Винникотта о «переходном феномене»). На оральной стадии объектом сначала является грудь, затем мать, которая дает грудь; на генитальной стадии, однако, объект, который репрезентирует индивида как целое, с его или ее специфическими половыми органами, катектируется теперь как целостный объект.
Согласно Фэйрберну, эти две крайние объектные стадии – оральная и генитальная – имеют своих двойников в двух основных формах объектных отношений на протяжении периода либидинального развития: (1) примитивная форма объектных отношений характеризуется инфантильной зависимостью и базируется на оральной инкорпорации объекта; и (2) развитая (зрелая) форма объектных отношений характеризуется зрелой зависимостью, основанной на способности формировать объектные отношения, которая влечет за собой дифференциацию Эго и объекта. Для Фэйрберна признание дифференциации между Эго и объектом является основной стадией либидинального развития, так как это способствует переходу от объектных отношений, основанных на примитивной идентификации (оральная инкорпорация), к генитальному типу объектных отношений, с отдельными и дифференцированными объектами, любящими и любимыми.
Это развитие происходит через постепенное оставление примитивных отношений, базирующихся на примитивной идентификации, и последовательное установление объектных отношений, основанных на дифференциации от объекта. В этом процессе «сепарация от объекта становится наибольшим источником тревоги для ребенка», говорит Фэйрберн (Fairbaim, 1952: 145). На ранней стадии «инфантильной зависимости» именно оральная природа объектных отношений, основанных на инкорпорации, определяет преобладание примитивной идентфикации и нарциссизма (это ссылка на Фрейда [Freud, 1921с, 1923b], для которого идентификация является наиболее ранней формой катексиса объекта). Фэйрберн объясняет, что он использует термин «первичная идентификация» для определения катексиса объекта, который еще совсем не дифференцирован или едва дифференцирован от катектирующего субъекта, но считает что этот термин не совсем подходящим. По его мнению, термин «идентификация» должен использоваться для обозначения эмоционального процесса, в котором устанавливаются отношения с объектом, уже в какой-то мере дифференцированным. Этот процесс соответствует тому, что в общем смысле означает вторичную идентификацию, характерную для стадии «зрелой зависимости». Зрелая зависимость определяется как «способность дифференцированного индивида к отношениям сотрудничества с дифференцированными объектами», то есть способности к дифференциации Эго и объектов. Фэйрберн говорит о зрелой зависимости, поскольку никто не может быть полностью независим от своих объектов.
Во время перехода от инфантильности к зрелой зависимости в процессе развития индивид сталкивается с сепарационной тревогой, возникающей перед лицом дифференциации Эго и объекта.
В действительности этот процесс сопровождается значительной тревогой, находящей выражение в снах и симптомах, таких, как акрофобия и агорафобия. Тревога по поводу возможных неудач в этом процессе отражается в ощущении «запертости», или заключения, как в тюрьме.
Фэйрберн отмечает, что анализ шизоидных пациентов, которых он изучал особенно внимательно, показывает, насколько трудно им отказаться от инфантильной зависимости и насколько они остаются фиксированными на переходной фазе, характеризующейся множеством защитных механизмов (параноидных, обсессивных, истерических, фобических) (Fairbaim, 1940). Эти фиксации препятствуют достижению генитальной стадии индивидом, которая означает уверенность в том, что он подлинно любим своими родителями как человек и что родители принимают его любовь. «В отсутствии такой уверенности отношения с объектами чреваты слишком сильной тревогой во время сепарации, которая не позволяет ему отказаться от отношений зависимости младенца» (Fairbaim, 1941, p. 39). Вследствие этого Фэйрберн считает, что конфликт шизоидного субъекта («сосать или не сосать» = «любить или не любить») предшествует депрессивному конфликту («сосать или кусать» = «любить или ненавидеть»). Концепция шизоидного фактора Фэйрберна позднее была использована Кляйн (Klein, 1946) в развитии ее концепции параноидно-шизоидной позиции.
Фэйрберн в дальнейшем развил свои идеи относительно качества объектов, содержащихся в первичных идентификациях, считая, что болезненный инфантильный опыт вызывает зависимость от «плохих объектов» и что это одна из основных форм сопротивления анализу. Аналитик должен установить достаточно хорошие объектные отношения в переносе, чтобы пациент смог прервать либидинальные связи с объектами, которые, хотя и были плохими, до сих пор были нужны.
В заключение я бы добавил, что Фэйрберн считал решающим фактором в военных неврозах сепарационную тревогу (основываясь на своем опыте войны 1939–1945 годов).
Предложения Фэйрберна, часто выраженные в резких формулировках, оказали долговременное воздействие на психоаналитическую мысль. Несмотря на критику, вызванную тем, что в своих гипотезах он охватил отдельные положения или выпустил из поля зрения другие (Klein, 1946, Pontalis, 1974, Segal, 1979), его воздействие не ослабевает, хотя, как указывал Падель (Padel, 1973), это влияние оказывается в большей мере бессознательным, чем сознательным. Многие авторы, сами того не осознавая, имплицитно ссылаются на Фэйрберна в своих психоаналитических работах. Меня крайне удивило то, что до сих пор на французский язык переведена только его статья 1940 года и что «Психоаналитическое исследование личности», эта классическая психоаналитическая работа, все еще не переведена на французский.
Дональд Вудс Винникотт: холдинг и нарушения первичного эмоционального развития
Винникотт полагал, что сепарационная тревога связана с нарушениями раннего эмоционального развития, и в этом случае больше требуются модификации в аналитической ситуации, и иногда в самом сеттинге, чем использование интерпретаций.
Винникотт различает два совершенно разных уровня нарушений психического развития: первичный и невротический. Ответ аналитика должен соответствовать уровню нарушений анализанда: при расстройствах, связанных с нарушениями первичного эмоционального развития, анализанды не способны общаться вербально и недоступны для интерпретаций. В таких случаях аналитик должен взяться за «управление» аналитической ситуацией и принять «позицию» по отношению к анализанду, поскольку, согласно Винникотту (Winnicott, 1945, 1955), интерпретации считаются неэффективными на этом уровне регрессии. Если эмоциональные расстройства лежат на невротическом уровне и анализанд достиг стадии интереса к объекту, он будет способен к вербальному общению, и тогда аналитик действительно сможет использовать интерпретации и применять классическую технику анализа.
Наличие расстройств на уровне «первичного эмоционального развития», таких, как чрезмерная сепарационная тревога, является признаком неблагополучных ранних отношений мать-дитя на протяжении первых шести месяцев жизни, считает Винникотт. Этот начальный период является решающим для последующей жизни субъекта, и в этой инициальной ситуации первичного развития младенец всецело зависит от материнской заботы или «холдинга». По мнению Винникотта, хотя ребенок обладает спонтанным импульсом к развитию, он полностью зависит от заботы матери. Материнская забота является важной для прохождения трудных стадий от первичного нарциссизма к объектным отношениям, то есть к признанию матери как отдельного и отличного от ребенка объекта.
При благоприятных условиях, то есть тогда, когда мать является «достаточно хорошей», она обеспечивает ребенку «зону иллюзий», которая имеет двойное значение. Во-первых, зона иллюзий позволит ребенку поддерживать нарциссическое единство со своим окружением, так что ребенок едва ли отличает внутриматочную среду от реального мира; во-вторых, она также будет постепенно вызывать у ребенка отказ от иллюзий, то есть поступательно приводить его в контакт с реальностью: «Конечной целью матери является постепенное лишение ребенка иллюзий, но у нее не будет надежды на успех, если сначала она не дала ему достаточную возможность пребывать в иллюзиях» (Winnicott, 1953, р. 238). Тем не менее, иллюзия, на которую ссылается Винникотт, является наполовину иллюзией, и он объясняет, что полная иллюзия будет галлюцинацией. Вновь он употребляет термин «переходный феномен» для обозначения процесса, который имеет место в зоне иллюзии и ведет ребенка к тому, чтобы «принять сходство и различие» (1953, р. 233–4).
Винникотт описывает, как процесс взросления постепенно приводит ребенка к развитию способности быть в одиночестве, вначале в присутствии матери. После этого окружение, оказывающее поддержку Эго, постепенно интроецируется, и ребенок приобретает способность действительно находиться в одиночестве, хотя мать и забота, которой она его окружила, всегда бессознательно присутствуют у него внутри ((Winnicott, 1958, p. 39).
При неблагоприятных обстоятельствах, если мать не смогла обеспечить ребенка соответствующим окружением и удовлетворить его потребности, ребенок реагирует чрезмерной тревогой. Неспособность матери идентифицироваться с ребенком не дает ей возможности понять, что ребенок способен стерпеть, и это вызывает у него появление ригидных защит, направленных на то, чтобы стереть различия между Эго и объектами при их восприятии. Таким образом, чтобы возместить недостаток материнской заботы, вместо «истинной самости» формируется «фальшивая самость» (Winnicott, 1960).
Винникотт придерживался определенных взглядов на раннее эмоциональное развитие и применял их к аналитической ситуации, приравнивая функцию аналитика к материнской заботе. На конгрессе международной психоаналитической ассоциации в 1955 году в Женеве он предположил, что посредством своей реакции аналитик может дать возможность анализанду восполнить этот дефицит, связанный с нарушениями первичного эмоционального развития. Согласно Винникотту, классическая техника интерпретаций, подходящая невротическим анализандам, не годится для субъектов с дефицитом в раннем эмоциональном развитии: эти анализанды нуждаются в конкретном аффективном опыте, посредством которого они могут регрессировать для того, чтобы пойти по новому пути (Winnicott, 1956). Поскольку фальшивая самость является следствием недостатков в материнском уходе, Винникотт полагал, что предоставление аналитиком благоприятных внешних условий для анализанда, по форме эквивалентных первичной материнской заботе, позволит победить стремлению к росту.
По разным причинам Винникотт считал важным, чтобы аналитик не мешал регрессии, но, напротив, поощрял ее всеми возможными способами, поскольку это является условием нового старта. Регрессия анализанда в аналитическом сеттинге играет важную роль возврата к ранней инфантильной зависимости, где анализанд и сеттинг растворяются в первичном нарциссизме, из которого сможет развиться истинная самость.
Таким образом, Винникотт считает позитивным аспектом аналитического холдинга то, что он детерминирует регрессию: согласно его мнению, холдинг обеспечивает поощряющий и удовлетворяющий опыт, создавая благоприятные условия для начала процесса регрессии, которая, через оживление инфантильной зависимости, ведет к излечению. В случае анализандов с расстройствами раннего эмоционального развития аналитик должен более или менее долгое время отказываться от классической техники интерпретаций и ограничиться сопровождением регрессии и наблюдением ее результатов. Винникотт предлагал модификации классической аналитической техники в работе с этими анализандами, однако остается не совсем ясным, что именно он имеет в виду. В клиническом примере он упоминает случай женщины, которая испытывала настолько сильную тревогу в конце сессий, что он чувствовал необходимость продлить некоторые сессии до нескольких часов – до тех пор, пока она не смогла выразить в анализе то, чего не могла выразить на сессии обычной продолжительности:
«До того, как она пришла ко мне, она проходила длительное лечение пять раз в неделю в течение шести лет, однако ей потребовалась сессия неопределенной продолжительности, и я смог организовать такую сессию только один раз в неделю. Вскоре мы пришли к установлению трехчасовой сессии, которая в дальнейшем сократилась до двух часов» (Winnicott, 1971, 56-7).
Идеи Балинта во многом сходны с идеями Винникотта, особенно в отношении роли регрессии, как фактора прогресса и разделения анализандов на два класса: достигших и не достигших генитального уровня. При достижении анализандом эдипального уровня аналитик и анализанд имеют общий язык общения, позволяющий интерпретациям действовать и разрешать внутрипсихические конфликты. Напротив, если анализанд не преодолел регрессивный уровень «базового дефицита», существует брешь между аналитиком и анализандом, сопоставимая с геологическим дефектом, которую Ференци определил как смешение языков взрослого и ребенка. В этом случае использование вербального языка и интерпретаций является неадекватным. У Балинта – в случаях, когда анализанд находится на первичном уровне «базового дефекта» (Balint, 1968), – аналитик должен сделать возможным «новое начало» (Balint, 1952).
Балинт также описывает два основных типа личности, окнофил и филобат, которые он различает в зависимости от типа объектных отношений и соответствующего им типа тревоги. Окнофил склонен цепляться за объекты и бояться пространства, которое вызывает в нем тревогу: «Страх вызывается оставлением объектов и уменьшается при воссоединении с ними» (Balint, 1959, 32). Со своей стороны, филобат питается противоположной иллюзией возможности обходиться без объектов. Балинт делает попытку объяснить «окнофилические потребности» некоторых анализандов быть физически ближе к аналитику, прикасаться к нему, цепляться за него в процессе лечения. По его мнению, эта потребность в телесном контакте является выражением страха быть покинутым и связана с потребностью возврата к «любви первичного объекта», что для Балинта эквивалентно возвращению к первичному нарциссизму: «Целью (потребности быть близко) является восстановление через близость исходной субъект-объ-ектной идентичности» (Balint, 1959, 100). Здесь можно задаться вопросом, не пытается ли Балинт теоретически обосновать не только интенсивную потребность некоторых анализандов в телесном контакте, но и определенные аспекты активной техники, рекомендованной Ференци, отвечающей конкретным требованиям анализанда осуществлять контакт посредством действия вместо интерпретации.
Анна Фрейд и Рене Спитц: стадии развития и сепарационная тревога
Идеи Анны Фрейд, в особенности касающиеся места сепарационной тревоги в развитии ребенка, лежат в основе важных размышлений по поводу анализа детей и взрослых; идеи Рене А. Спитца вливаются в тот же самый поток мыслей.
Анна Фрейд относительно поздно обратилась к проблеме сепарационной тревоги и утраты объекта в своей долгой карьере детского аналитика. Она была одним из первых аналитиков, наблюдавших детей в ситуациях сепарации. Однако проблема тревоги не поднималась ею ни в ранних, ни в последующих работах (Bowlby, 1973).
В работах Анны Фрейд по детскому анализу, связанных с тревогой, опубликованных в 1927 и 1928, или в работе «Эго и механизмы защиты» (A. Freud, 1936) нет упоминаний о сепарационной тревоге и ссылок на последнюю теорию тревоги Фрейда, выдвинутую в «Подавлении, симптомах и тревоге» (Freud, 1926d). Анна Фрейд начала проявлять интерес к сепарационной тревоге во время войны, наблюдая детей, разлученных с родителями (Freud, Burlinghum, 1943). Анне Фрейд, несмотря на точность ее наблюдений за детской беспомощностью и красноречивые клинические описания, не удалось систематически связать эти проявления с тревогой в целом и, в частности, оставление в одиночестве – с сепарацией.
В своих поздних работах Анна Фрейд обратилась к клиническим и теоретическим аспектам проблемы сепарационной тревоги у детей (A. Freud, 1965). Она описывает различные формы тревоги в ранние годы, включая сепарационную тревогу, утверждая, что каждый вид тревоги характерен для определенной стадии развития отношений с объектом. Описанные стадии развития отношений можно суммировать следующим образом.
Первая стадия квалифицируется как симбиотическая: это стадия «биологической общности в паре мать-дитя», недифференцированное нарциссическое состояние, в котором объект не существует. Вторая стадия характеризуется появлением отношений с объектом, который удовлетворяет физиологические потребности (анаклитические взаимоотношения). Третья стадия – амбивалентных анально-садистических взаимоотношений, в которых ребенок старается доминировать и контролировать объект. Четвертая стадия – константности объекта, в которой позитивная стабильность интернализованного объекта приобретается независимо от ситуаций удовлетворения и неудовлетворения. Пятая стадия, или фаллическая, полностью центрирована на объекте.
Сепарация будет иметь разные последствия в зависимости от стадии, на которой она происходит. Собственно сепарационная тревога возникает на первой стадии биологического единства пары мать-дитя и соответствует сепарационной тревоге, описанной Дж. Боулби. Другие формы тревоги, отличающиеся от сепарационной, возникают на последующих стадиях: анаклитическая депрессия, описанная Рене Спитцом, соответствует второй стадии, в то время как для стадии константности объекта характерна тревога, проявляющаяся страхом потери любви объекта.
Абнормально интенсивную сепарационную тревогу в последующие годы развития Анна Фрейд приписывала продолжающейся фиксации на симбиотической стадии.
Реакции на интерпретации в анализе представляют для Анны Фрейд большой интерес, поскольку они «проливают свет на стадию развития», достигнутую ребенком, и точку регрессии, раскрывая одновременно природу психической организации, как отмечает Х. Манзано в связи с «моделью Анны Фрейд» (Manzano, 1989). Реакции ребенка сравнимы с ответами на психологический тест, измеряющий изменения в субъекте на протяжении курса анализа, произошедшие в результате аналитической работы или процесса развития. Ребенок, еще не достигший в своем развитии стадии константности объекта, не может позволить аналитику играть важную роль в его внутреннем мире.
Учитывая сепарационную тревогу в переносе, Анна Фрейд подчеркивает важность взаимоотношений с аналитиком, как с реальной личностью, в дополнение к переносным отношениям, и ту роль, которую играет повторение в переносе реального опыта ранней сепарации (1989, р. 8).
Работа Рене Спитца о последствиях сепарации и утраты объекта принципиально основана на наблюдениях ситуаций сепарации от реального объекта (Spitz, 1957, 1965), из которых он делает заключение о психическом развитии ребенка и взрослого. Взгляды Спитца сопоставимы со взглядами Анны Фрейд, и воззрения этих ученых могут быть объединены в рамках «модели Анны Фрейд». Подобно Анне Фрейд, Рене Спитц описывает различные стадии в развитии Эго и объектных отношений в соответствии с возрастом ребенка, определенные типы реакции на сепарацию, соответствующие каждой стадии развития.
Спитц выделяет следующие стадии раннего развития ребенка: нарциссическую стадию (первые три месяца жизни), пре-объектную стадию (от трех до шести месяцев) и стадию установления актуальных объектных отношений (шесть-девять месяцев). Спитц особенно интересовался «тревогой восьми месяцев», которую он описал как тревогу, с которой ребенок реагирует на отсутствие матери, когда он видит лицо незнакомца. Спитц также описывает «анаклитическую депрессию», которая возникает, когда ребенок был разлучен с матерью во второй половине первого года жизни и которая может переходить в «госпитализм» в случае длительной сепарации.
Спитц придерживается такой точки зрения, что психопатология сепарации, которую он наблюдал у детей, не связана с той, которую он встречал у взрослых в анализе, и они не могут быть приравнены друг к другу. Он утверждает, что расстройства, возникающие в период формирования психики, могут приводить к изменениям в психологической структуре ребенка, подростка или взрослого. В анализе эти расстройства являются источником нарциссических форм переноса и действуют в качестве точек фиксации на ранних аффективных травмах. По его мнению, эти чрезмерно нарциссичные пациенты не способны формировать перенос, однако аналитическая техника может быть модифицирована таким образом, чтобы «то, чего недоставало в объектных отношениях пациента, могло бы быть обеспечено терапевтом». Это должно впоследствии способствовать развитию переноса (Spitz, 1965, 295). Тем не менее, заключения Спитца, основанные на наблюдениях за детьми, носят общий характер; он мало говорит о влиянии этих ранних расстройств на перенос, и ему не удается объяснить, что он подразумевает под модификацией психоаналитической техники. То, что касалось модификации техники, было высказано им, в основном, в устной форме в рамках психоаналитического обучения, в частности, на лекциях, которые он читал в Швейцарии, и особенно во время пребывания в Женеве с 1963 по 1968 годы.
Маргарет Малер: концепция сепарации-индивидуации
Маргарет Малер считала, что сепарационная тревога возникает во время нормального развития ребенка, в конце симбиотического периода – то есть на относительно поздней стадии, в начале борьбы за индивидуацию, около двенадцати-восемнадцати месяцев (Mahler at al., 1975). Она разделяла момент биологического рождения от наступающего позднее момента психологического рождения и называла последний процессом сепарации-индивидуации: этот процесс происходит между 4–5 месяцами и 30–36 месяцами жизни ребенка и включает приобретение чувства отдельности и связанности (что, собственно, и позволяет иметь отношения). В случаях нарушений в моменты этих решающих стадий сепарации-индивидуации в раннем детстве соответствующий конфликт всю жизнь пробуждается на каждом новом жизненном цикле, реактивируя вызывающее тревогу восприятие раздельности и подвергая испытанию чувство идентичности.
Нормальный процесс сепарации-индивидуации дает ребенку возможность автономного функционирования в присутствии матери при условии ее эмоциональной доступности. При благоприятных условиях ребенок сталкивается с минимальной угрозой утраты объекта, присущей каждой стадии процесса взросления, и постепенно достигает удовольствия подлинно автономного функционирования в том смысле, который определил Хайнц Хартман.
Сепарация и индивидуация являются двумя комплиментарными, но не идентичными процессами: сепарация касается выхода ребенка из симбиотического слияния с матерью, в то время как индивидуация имеет отношение к развитию чувства личной идентичности с присущими ему характеристиками.
Во избежание неправильного понимания своих идей Малер поясняет, что для нее термин «сепарация», или «чувство раздельности», имеет отношение к достижению интрапсихического чувства раздельности с матерью, а значит с миром в целом, но отнюдь не к разлучению с реальным объектом. Развитие осознания сепарации влечет за собой дифференциацию, дистанцирование, формирование границ и разделение с матерью. Далее Малер расширяет исследования Эдит Якобс, касающиеся процесса дифференциации Эго и объекта, и отмечает, что чувство раздельности приводит к формированию ясных интрапсихических репрезентаций Эго, отделенных от репрезентаций объекта. Действительно, физические сепарации от матери являются важным вкладом в формирование у ребенка чувства отдельной личности. Относительно термина «симбиоз» Малер также поясняет, что использует его для обозначения интрапсихического состояния, а не поведения. У нее симбиоз означает, что не была достигнута дифференциация между Эго ребенка и матерью, что предполагает регрессию к состоянию недифференцированности Эго и объекта, характерному для симбиотической фазы. Для Малер чувство идентичности имеет отношение не к ощущению «кто я», а к чувству бытия, включая либидинальный катексис тела.
Наблюдая состояния паники у детей-психотиков, возникающие при разрушении иллюзии симбиотического единства в случае переживания истинного чувства отделения у детей в состоянии психоза, Малер создала концепцию «симбиотического психоза». Она постулировала уже в 1952 году, что у некоторых детей жажда взросления возникает тогда, когда Эго ребенка еще не готово функционировать отдельно от матери. В результате возникает паника, которая, будучи превербальной, является невыразимой, и ребенок не имеет возможности обращаться за помощью к «другим». Беспомощность блокирует структурирование Эго, она может быть достаточно выраженной и вызывать фрагментацию, характерную для детского психоза. Психическая фрагментация может возникать в любое время с конца первого и на протяжении второго года жизни и быть результатом болезненной, непредвиденной травмы. Она часто приводится в действие незначительной травмой – такой, как недолгая разлука или совсем небольшая потеря.
Наблюдения за детьми-психотиками, имевшими затруднения в развитии вне симбиотической фазы, на которой они оставались фиксированными или из которой не могли выйти, привело Малер к изучению особенностей раннего процесса сепарации-индивидуации у детей в норме. Она пришла к заключению о наличии нормальной симбиотической фазы, через которую, как она считает, проходит каждый ребенок. Согласно концепции Малер, объектные отношения развиваются на основе симбиотического, или первичного, инфантильного нарциссизма, параллельно с достижением сепарации и индивидуации. Она считает, что функционирование Эго и вторичного нарциссизма является результатом взаимоотношений с матерью, которые сначала являются нарциссическими, а затем объектными. Жажда развития и взросления постепенно приводит ребенка к столкновению сначала с дифференциацией, затем, во время процесса сепарации-индивидуации, – с сепарационной тревогой, которая более или менее успешно преодолевается. Эта стадия инфантильного развития является выражением второго рождения, «выхода из симбиотического слияния», общего для матери и ребенка, и, по мнению Малер, такой выход так же неизбежен, как биологическое рождение.
Проходя проработку в подстадиях практики и рапрошман, ребенок достигает фазы «константности объекта», которая связана с кульминацией этого процесса. Малер считает, что константность объекта возникает примерно к трем годам, то есть относительно поздно, если сравнивать с взглядами других специалистов в области развития. Интроекция константности объекта имеет двойное значение: с одной стороны, она означает приобретение интернализованного и поддерживающего образа первичного объекта любви, матери, и, с другой стороны, означает, что целостный объект был интернализован, с его хорошими и несовершенными сторонами. Приобретение «константности объекта» идет рука об руку с чувством «константности/постоянства Эго».
Исследования, основанные преимущественно на прямых наблюдениях за матерями с детьми (наблюдение за диадой мать-дитя, заинтересованными и незаинтересованными лицами, фильмы о детях, наблюдения за группами детей, тесты, интервью с отцами и посещение детей на дому [Mahler et al., 236-8]) показали важную роль контакта между матерью и ребенком на разных стадиях процесса сепарации-индивидуации. У детей-психотиков, неспособных использовать мать как реальный внешний объект и поддержку для развития, наблюдалось появление стабильного чувства раздельности, при поддержании контакта, помогающего уменьшить симбиотические тенденции. Эта работа показала также, что специфическая функция матери состоит не только в том, чтобы способствовать сепарации ребенка, но и в том, чтобы помочь ему в достижении собственной идентичности.
Идеи Малер последовательно применялись в практике психоанализа детей и взрослых в контексте эго-психологии. Пайн (Pine, 1979), один из соавторов работы Малер «Психологическое рождение ребенка», обращает внимание на одну из опасностей клинического применения этих идей, а именно – на чрезмерное и несоответствующее их использование. В этой работе Пайн использует несколько концепций, производных от концепции сепарации-индивидуации, в клинической практике с детьми, подростками и взрослыми. Он подчеркивает, что привязанность к матери первична по отношению к осознанию дифференциации Эго и объекта, но отмечает, что эта привязанность еще не является истинными взаимоотношениями. Восприятие матери приходит позднее, поскольку дифференциация воспринимается болезненно, не только как приобретение. При интерпретации сепарации-индивидуации следует принимать во внимание эти две формы привязанности: первоначальную привязанность к «недифференцированному другому», которая, несомненно, принадлежит стадии сепарации-индивидуации и дает начало различной патологии переноса, и привязанность к «дифференцированному другому.
Применяя концепцию симбиоза в психическом развитии, Малер делает ее центральной стадией в процессе сепарации-индивидуации, сопровождаемой трансформациями сепарационной тревоги и попытками возврата к слиянию. Тем не менее, ее намерения описать интрапсихический феномен до некоторой степени ограничиваются пределами прямых наблюдений – тактики, которая не позволяет иметь доступ к содержанию фантазий: этот доступ дает психоаналитическое исследование. Как отмечал Крамер (Cramer, 1985), Малер достойна похвалы за особое внимание, которое она проявила к развитию Эго и его взаимоотношений с объектом, однако желательно, чтобы ее идеи были интегрированы на основе более точного соотнесения с психоаналитическими наблюдениями.
Многие работы последних десятилетий фактически были посвящены решению этой задачи. Обзор этих работ представлен, в частности, в книге, посвященной константности Эго и объекта, в которой сравниваются разнообразные теоретические и клинические точки зрения (Lax et al., 1986).
Хайнц Кохут: сепарация и проработка при нарциссических расстройствах
На первый взгляд, кажется, что концепциям сепарационной тревоги, утраты объекта и скорби уделяется мало внимания в теоретических взглядах Кохута на нарциссические расстройства личности. Тем не менее, интересно отметить, что когда он излагает свои взгляды на терапию, он отводит сепарации центральное место в проработке нарциссических расстройств. По его мнению, реальные или фантазийные сепарации от аналитика, выводя из равновесия переносный союз с «идеализированным сэлф-объектом», являются решающим элементом в процессе проработки нарциссических расстройств. Кохут (Kohut, 1971) считает утрату объекта главной угрозой, мобилизующей для терапевтических целей не только грандиозное Эго в зеркале переноса, но так же и омнипотентный объект в идеализирующем переносе.
Хайнц Кохут выделяет две стадии в лечении пациентов с нарциссическими расстройствами – в частности, тех, кто формирует идеализирующий перенос: начальную стадию регрессии к примитивному нарциссизму и стадию, в которой этот перенос прорабатывается. Он придерживается той точки зрения, что с самого начала лечения аналитическая ситуация вызывает регрессию к архаическому уровню «нарциссического равновесия», которое переживается этими пациентами как идеальное состояние совершенства и нерушимого союза с аналитиком. Следуя за терапевтической регрессией, «анализанд ощущает аналитика нарциссически, то есть не как отдельного и независимого индивида» (Kohut, 1971, p. 91).
После того, как установлен идеализирующий перенос, можно начинать проработку. Эта новая фаза психоаналитического процесса инициируется тем, что основное нарциссическое равновесие, которого добивается и которое затем отстаивает пациент в ситуации лечения, рано или поздно нарушается. В отличие от переносного невроза, согласно мнению Кохута, это расстройство первичного равновесия, характерное для нарциссических расстройств, и «в самой своей сути оно вызвано определенными внешними обстоятельствами» (1971, р. 90). Эти терапевтические нарушения равновесия возникают при обстоятельствах, описанных далее.
До тех пор, пока перенос не нарушен, пациент ощущает себя целостным, могущественным и в безопасности, поскольку он чувствует, что находится во власти и под контролем аналитика, который включен в ощущение Я. Однако, достигнув стадии нарциссического союза с идеализированным архаическим сэлф-объектом, пациент будет чрезвычайно чувствителен к любым событиям, нарушающим его нарциссический контроль. По мнению Кохута, эти реакции, в сущности, являются результатом «травматического воздействия физического и эмоционального отдаления аналитика» (1971, р. 92), это «отдаление» связано с реальной или фантазийной сепарацией от аналитика. Он упоминает нарушения, вызываемые реальными разлуками во время выходных и отпусков, изменениями времени сессий или опозданиями аналитика, даже если он опаздывает совсем незначительно (1971, р. 92). Он приписывает фантазийные разлуки чувству непонимания или холодности, которые пациент ощущает в аналитике. Эти «перерывы переноса», которые связаны с чувством утраты контроля над аналитиком, вызывают мощные эмоциональные реакции уныния или нарциссической ярости. Ряд клинических примеров показывает, как Кохут интерпретирует реакции анализандов на отсутствие аналитика и на отношения между реальными и фантазийными разлуками. Он представляет психологическое «отдаление» аналитика как эквивалент реального отсутствия (1971, р. 92) и считает, что упреки анализанда в адрес аналитика «значимы и оправданы даже в случаях, когда реальная сепарация длится минуту или вызвана самим пациентом» (1971, р. 92).
По мнению Кохута, сущность процесса проработки состоит в успешности прохождения анализандом регрессивных фаз с разочарованием в идеализированном аналитике и возвратом к идеализирующему переносу в результате соответствующих интерпретаций, основанных на эмпатии аналитика (1971, р. 98). Надлежащее использование эмпатии позволяет анализанду почувствовать себя понятым: когда бы он ни регрессировал к архаичному нарциссизму, он невольно контактирует с эго-реальностью и подвергается фрустрации, воспринимая аналитика как отдельного и независимого. Кохут рекомендует давать интерпретации сепараций с «безошибочной эмпатией к чувствам анализанда», а не механически (1971, р. 98). Он считает, что поощрение развития нарциссического переноса является единственно возможной стратегией в отношении анализандов такого рода. Этот длительный и трудоемкий процесс в случае успеха приводит анализанда к возможности лучше переносить отсутствие аналитика и, посредством этого, «ослабить интернализации нарциссических энергий идеализированного сэлф-объекта» (1971, р. 101).
Существуют кажущиеся параллели между клиническим описанием Кохутом процесса проработки и взглядами других психоаналитиков, изучавших нарциссические расстройства. Однако при пристальном рассмотрении неизбежно наступает разочарование, поскольку теоретические разработки Кохута столь значительно отличаются от других психоаналитических моделей, что любая попытка сравнения терпит неудачу.
К примеру, относительно нашего предмета рассмотрения я испытываю искушение обсудить взгляды Кохута в свете различных психоаналитических теорий, которые мы рассматривали в предыдущих главах. Например, я бы хотел сравнить понятия эмпатии и проработки с понятиями Винникотта (Winnicott, 1953): холдинг и последовательное развенчание иллюзий. Я бы хотел сравнить понятие сепарации от реального объекта у Кохута с его аналогами у Анны Фрейд и Рене Спитца. Другое сравнение я бы провел между идеями первичного нарциссизма и нарциссического либидо Кохута и соответствующими идеями Грюнбергера (Grunberger, 1971). В равной мере интересно было бы детально обсудить место идеализации или роль либидинальных и агрессивных инстинктов в теории и клинической практике Кохута и Кляйн. Кернберг (Kernberg, 1975) попытался сделать это, выдвигая собственные взгляды на анализ нарциссических расстройств.
Однако, в конечном счете, сравнение c Кохутом оказывается невозможным не только потому, что его теория носит весьма личный характер, но и потому, что он использует психоаналитические концепции без ссылок на авторов, которые использовали или даже предложили их до него. Несмотря на существенный вклад психологии самости в привлечение внимания к важным проблемам, мы можем согласиться с Валлерштейном в том, что этот вклад, к сожалению, может быть только интегрирован в современное общепринятое психоаналитическое знание, как в «психоаналитическую психологию самости» (Wallerstain, 1985, p. 402). Возможно ли, чтобы Кохут хотел быть одиночкой в этом процессе?
Концепция привязанности и утраты Джона Воулби
Работы Боулби являются важными для всякого аналитика, сталкивающегося с проблемой сепарационной тревоги и утраты объекта. Хотя выводы Боулби могут быть оспорены с психоаналитической точки зрения, тем не менее, он описал большую часть из того, что сейчас известно о проблеме сепарации и утраты объекта, так же как о нормальном и осложненном переживании горя в трех томах «Привязанности и утраты» (Bowlby, 1969, 1973, 1980).
Делая обзор различных гипотез, выдвинутых психоаналитиками относительно сепарации и утраты объекта, Боулби признает, что они пробудили его интерес, но утверждает, что был более чем разочарован, не найдя метода, способного отделить зерна от плевел. Он считает, что сам Фрейд не дал удовлетворительного ответа. Согласно Боулби, Фрейд, чтобы объяснить сепарационную тревогу, заимствовал одну за другой совершенно разные теории, пока, в конечном итоге, он в 1926 году не стал считать ее ключом к проблеме невротической тревоги, но было уже слишком поздно, чтобы быть понятым. Боулби также считает, что психоаналитические исследования субъекта полны противоречивых рассуждений и что «каждая теория приводит к созданию различных моделей функционирования личности и психопатологии и, как следствие, существенно отличающихся видов практики психотерапии и превентивной психиатрии» (том 2б, 1973: 32). Он приписывает то, что он называет неудачей психоанализа, фрагментации взглядов: существующие исследования изолированы и не могут дать когерентного, всестороннего отчета о феномене привязанности, сепарации и утраты.
Поэтому Боулби предлагает иной метод исследования, проспективный метод, основанный на прямых наблюдениях за маленькими детьми: «В свете этих данных была предпринята попытка описать определенные ранние стадии личностного функционирования и экстраполировать их дальше» (Bowlby, 1973, p. 26). Он нашел прототип метода в работе Анны Фрейд и Бэрлингем (Freud, Burlingham, 1943), которые наблюдали за детьми, разлученными с родителями, в детском доме.
Боулби описывает три главные стадии развития основных реакций ребенка, разлученного с матерью, к которой он чувствует привязанность: протест, отчаяние и отчуждение. По мнению Боулби, эти три стадии составляют характерную поведенческую последовательность. Он связывает каждую стадию с одной из основных психоаналитических теорий: стадия протеста связана с проблемой сепарационной тревоги, отчаяние – с гореванием, отчуждение – с механизмами защиты. Боулби считает, что эти стадии составляют единое целое, представляя собой один и тот же процесс.
С похвальным намерением преодолеть противоречивые и спорные моменты Боулби выдвигает новую теорию, которая, по его мнению, является простым заменителем всех остальных. Он рассматривает привязанность как инстинктивное поведение: ребенок формирует привязанность не к тому, кто кормит его, а к тому, кто больше взаимодействует с ним. Привязанность ребенка к матери развивается или нарушается в зависимости от степени достигнутого понимания. В сущности, картина Боулби не содержит концепций инстинктов и защит, фантазий и инфантильного опыта, повторяющегося во взрослой жизни.
Излагая свои взгляды на привязанность и затем на утрату, Боулби исследует происхождение страхов и тревоги. Базовый тезис его теории состоит в том, что фобия и сепарационная тревога, являющиеся, в представлении Фрейда и других психоаналитиков, результатом невротических конфликтов, граничащих с патологией, на самом деле являются нормальным инстинктивным поведением, указывающим на страх – «естественную» тенденцию, присущую животным и людям всех возрастов. Он ясно утверждает, что тенденция реагировать страхом на присутствие незнакомцев, страх темноты или одиночества не являются результатами бессознательных конфликтов, а преимущественно выражают «генетически детерминированное предубеждение», которое, в конечном счете, приводит к возможности противостоять реальным внешним опасностям (Bowlby, 1973, p. 86). Следовательно, в его понимании сепарационная тревога является исключительно инстинктивной реакцией на внешнюю опасность.
Заключение Боулби может удивлять психоаналитиков, поскольку он считает привязанность между ребенком и матерью чисто биологической по своей природе, так же, как и сепарационную тревогу, возникающую в результате расставания с объектом привязанности. Детские переживания разлук и потерь являются «событиями» внешнего мира, которые вызывают неблагоприятные отклонения в ходе развития, аналогично тому, как «поезд отклоняется от основного пути и начинает двигаться по ответвлению дороги». В попытке произвести переоценку психоаналитической теории путем выдвижения теорий систем контроля и инстинктивного поведения, Боулби отходит от специфического поля психоанализа и приближается к экспериментальной психологии. Как писал Винер (Wiener, 1985), подход Боулби является вполне допустимым только «при условии, что он не используется в психоаналитической теории» (p. 1600).
Боулби знает, что его этологический подход к привязанности, страху и тревоге отличается от взглядов Фрейда и его последователей и что такая эволюционная теория, как он сам говорит, «бросает серьезный вызов психоаналитической теории».
Несмотря на спорность выводов Боулби с психоаналитической точки зрения, его вклад заслуживает уважения за пробуждение интереса психоанализа к важной и недостаточно исследованной области. Споры среди аналитиков, вызванные Боулби, привели к тому, что им пришлось отбросить привычную осмотрительность и ясно излагать свои взгляды, как, например, сделала Анна Фрейд (A. Freud, 1960) в своей полемике с ним.