Утром 33-его числа, наблюдатели докладывают адмиралу о появлении на горизонте дымов, которые возвестили о прибытии 7-ой Эйксморской эскадры. В это же время около сотни бомбардировщиков и штурмовиков наносят массированный удар по кораблям и наземным позициям ястанцев. Аэросилы прикрытия не смогли противостоять более современным самолетам руссаров и были уничтожены буквально в течение пары часов. К середине дня в город с севера входит 17-штурмовая дивизия штат-полковника Демченко, а с юга 27-ая отдельная штурмовая дивизия штат-руничего Гавраса.
34-ого числа в 16-00, лишившись более половины своих кораблей, потеряв до 70 % наземных войск, гранд-адмирал Сайк показывает прекратить огонь и всем уцелевшим штандартам поднять сигнал «мы сдаёмся».
Так закончилась битва при Наймаре, ставшая одновременно позором и славою руссарского оружия. А еще через месяц новый император подписал мирный договор с Руссарией, по которому ей отходили все захваченные земли, а тела императрицы и ее фаворита, принявших яд незадолго до сдачи флота, были переданы Ястании для захоронения на родине.
К. Лань, «Хроники Великой Войны», издательство «Крань», 332 г., 456 стр.
Ему повезло трижды. Во-первых, бомба упала в самую гущу заводского парка и растущие там деревья приняли на себя основной удар взрывной волны и разлетающихся осколков. Во-вторых, его спасли нанвиты, блокировавшие болевые рецепторы и остановившие кровотечение из пробитого навылет плеча, нескольких осколочных ранений грудины и практически оторванной стопы правой ноги. Однако основным везением было то, что оперирующий его хирург оказался мастером своего дела и не только извлек все осколки, но и практически восстановил ногу. Дальнейшее уже было делом нанвитов.
«С такими ранениями еще никому не удавалось выжить, – вы первый», – скажет ему, только что очнувшемуся от почти месячной комы, лечащий врач и, помолчав, добавит: – «И вообще не думаю, что кто-нибудь из обычных людей, живущих в этом мире, смог бы это повторить». Что имел тогда в виду врач, Сергей не стал уточнять, а тот не стал развивать тему, просто пожелав быстрейшего выздоровления.
Увы, последнее довольно сильно затянулось. Несмотря на активную работу нанвитов (Сергей постоянно чувствовал приступы онемения в различных частях тела) из больницы его отпустили только спустя три месяца, да и то передвигаться приходилось при помощи костыля, так как нога все еще плохо слушалась. Встречать его у ограды больницы пришел, казалось, весь завод и даже возник небольшой стихийный митинг, где рабочие и инженеры наперебой поздравляли его с выздоровлением, а он в растерянности не знал, что им ответить, а лишь стоял столбом, поддерживаемый под руки своими друзьями, чувствуя необычную теплоту в груди и едва сдерживая слезы. Домой он добрался лишь к вечеру и только там узнал о том, что буквально пару дней назад Герания подписала акт о безоговорочной капитуляции, а также услышал от Тейрины слова которые повергли его в легкий шок: «Серг, я думаю, у нас будет ребенок».
После войны я около десяти лет отработал в Руссарии, помогая разрабатывать новые в основном пассажирские самолеты корпорации Аланского. Именно тогда, на одном из показов правительственной комиссии новой машины, я впервые встретился с Сергом Эйтаном, и эта короткая встреча поразила меня до глубины души. Я видел перед собой высокого, крепкого, но совершенно седого человека, с лицом тридцатилетнего мужчины, щеку которого пересекал глубокий шрам. Но главное это его взгляд: он словно был здесь и одновременно не был, смотрел на тебя и не видел, ибо все самое для него интересное было где-то там, за пределами понимания разума обычного человека. Аланский представил меня ему, но в глаза Эйтана лишь на мгновение зажегся огонек интереса и одновременно насмешки, он лишь коротко кивнул мне, приветствуя и тут же отвернулся. Это показалось мне высокомерием, почти на грани презрения, впрочем, что я мог тогда ждать от человека, который внес значительную лепту в победу своей страны. Уважения? Навряд ли. Я долгие годы был для него врагом, но все же… Помню, в тот день я в который раз пообещал сбить с него спесь, создать новый самолет который превзойдет все, чтобы он не задумал. Тогда я не понимал, не знал, что нам больше с ним не по пути, что я так никогда и не смогу достигнут его высот, ведь я все еще продолжал нашу «битву за небо» в то время как ОН УЖЕ ТВОРИЛ ИСТОРИЮ.
Отто Майсер, «Записки авиаконструктора», издательство «Кейснер», Федеративная Герания, 257 г., 425 стр.
Часть 3. Прирученное пламя
Глава
1.
Узкая покрытая квадратными бетонными плитками тропинка, бегущая к вершине холма, где установлена уходящая в небо гранитная стела. Ее серая поверхность покрыта тонкими золотистыми полосками выбитых в камне имен, над которыми крупными буквами выведено: «Героям Наймара. Мы помним о вас». Взгляд, пролетев по строчкам, выхватывает знакомое имя: штат-генерал Андре Роханцев.
– Ну, привет, старый друг.
Сергей, опираясь на трость, опустился на одно колено и возложил к стеле небольшой венок, поднялся, несколько минут постоял так молча, склонив голову, затем с легким вздохом выложенный темно-серым мрамором бордюр, охватывающий памятник широкой дугой. Небольшая серебристая стопка из нержавейки с легким звоном стала на отполированную поверхность и в нее из карманной фляжки плеснулась темная жидкость ароматного наргорского коньяка. Ратный поднял стопку, поболтал ее, разгоняя коньяк по стенкам, и тоненькой струйкой вылил его к основанию памятника.
– Давай за встречу, дружище. Теперь мне.
Он вновь наполнил бокал, на этот раз до краев, и залпом опустошил его, затем долго молчал, смотря то на расстилающийся внизу город, то в сторону горы, где, словно поломанные зубы неведомого чудища виднелись, превращённые в музей, развалины старой крепости.
– Андре, надеюсь, ты просишь меня, что я так долго не приходил, – наконец произнес он. – Дела все дела, сплошная суета. Кстати, не поверишь, но о твоей гибели я узнал лишь через два года. Представляешь. Они не хотели меня волновать, понимаешь, не хотели расстраивать. – Он коротко хохотнул. – Работал все эти годы как проклятый.
Взгляд Сергея вновь остановился на городе.
– Все не зря было, дружище, все не зря, – пробормотал он, проталкивая комок в горле, глотком прямо из фляжки. – Смотри, каким красивым стал город. А сколько там детей. А ведь они бы не родились, если бы не ты со своими ребятами. Как всегда, стоял до конца, да…
Он опустил голову, а налетевший ветер взъерошил его седые волосы своей невесомой дланью, словно утешая. Сергей еще раз приложился к фляге, чувствуя, как алкоголь, разливаясь внутри ласковым теплом, постепенно глушит боль в сердце.
– А знаешь, Андре, у меня ведь сын и мы с Тей назвали его в твою честь. Только не спрашивай как, сам не знаю…. Я ведь родился не здесь, дружище, а там, – он кивнул головой в небесную высь. – У далекой звезды по имени Солнце. Мы похоже только внешне, а внутри абсолютно разные, даже сердце у меня немного не там, где у вас, ребер меньше.… По идее, мы никак не могли иметь детей, у нас разная физиология, генетика и еще хрен знает что. Однако у меня сын…уже птнадцать лет…, – фляжка снова едва слышно булькнула. – Нет, я, конечно, догадываюсь, что тут дела в этих чертовых нанвитах, но до сих пор не понимаю, что и как они сотворили с моей женой. Не понимаю и боюсь. Боюсь, что однажды проснусь, а ни ее, ни Андрюхи, нету, лишь черная липкая жижа… противная, склизкая…Дурацкие сны, знаешь ли, и мысли… в последнее время.
Ратный тяжело вздохнул.
– Ну что тебе еще рассказать, старый друг. Месяц назад не стало Рослава, лег спать и не проснулся. Вот так вот просто…. Да…стареем мы, дружище, стареем. Даже я уже себя не так хорошо чувствую, да и раны по ночам болеть стали. Но, знаешь, Рос все же успел доделать то, что мы задумали, а также оставил после себя кучу учеников. Умные ребята…. У Анта все в порядке, недавно обзавелся внуками, причем аж тремя, представляешь, бегает теперь как молодой. А вот Чаклин тот наоборот, степенным стал, заведует академией. Да, да, той самой, нашей, она сейчас расстроилась, почти маленький город. Заматерел, располнел, в кабину уж точно не влезет. А вот с Нариславым уже года три не видимся, он где-то там, на севере, все что-то испытывает, пытается мне доказать.
Сергей усмехнулся.
– А еще знаешь, что скажу, дружище. Ты, наверное, не поверишь, но теперь вокруг этого мира вращается маленький железный шарик. Он небольшой, всего вот такой, – он развел руками, демонстрируя примерный размер. – Наш первый искусственный спутник. Он почти ничего не умеет, лишь пищит в эфир, как неоперившийся птенец. Но ты же меня знаешь, это всего лишь начало …
Звук шагов и последовавшее за ними короткое вежливое покашливание, заставило его обернуться и вопросительно посмотреть на подошедшего ратнинанта.
– Товарищ Генеральный, тер Эйтан, нам уже пора, самолет ждет, – сказал он.
Ратный бросил взгляд на наручные часы и, кивнув офицеру, поднялся, опираясь на трость. Повернулся, посмотрел на памятник, опустил голову, постоял молча, затем тихим голосом произнес:
– Ну вот и все, Андре, мне пора. Не знаю, приду я еще сюда или нет, или может скоро увидимся в другом месте, в любом случае. Мягкой тебе земли, дружище.
Он резко развернулся и, прихрамывая, направился вслед за офицером к подножью кургана, где его ожидала машина, а на гранитном бордюре так и осталась стоять недопитая фляжка и до половины, на прощанье, наполненная стопка.
Они стояли рядом плечом к плечу, Генеральный Конструктор и Первый Космонавт, молча смотря на возвышающуюся перед ними белоснежную свечу ракеты, пропитываясь ее скрытой мощью и молчаливым величеством.
– Как самочувствие, готов к полету? – наконец спросил Генеральный, доставая из кармана пачку с аромами.
– Так точно, товарищ Эйтан, – бодро ответил парень, улыбнувшись своей белоснежной улыбкой и помолчав, словно извиняясь, добавил: – Правда мандраж небольшой чувствую, словно курсант перед экзаменационным полетом.