Фальтирис остановился у входа, когда красный жар снова охватил его, пытаясь установить контроль над его телом и подчинить его воле кометы. Драконья погибель злобно посмотрела на него сверху вниз, и он почти услышал ее голос в своей голове.
«Ты слаб, дракон. Твое сопротивление бессмысленно. Я твоя хозяйка сейчас и всегда. Сдавайся и бери самку. Возбуди ее, выпусти свое семя».
— Я не сдамся. Я не причиню вреда своей паре, — прорычал Фальтирис.
Он отвернулся от кометы и положил Эллию на пол пещеры, положив ее сумку рядом с ней. Жар потрескивал у него по спине.
Какая разница, если она была больна? У нее все еще была щель, и ему нужно было освободиться, нужно было выпустить немного этого тепла, этого давления. Ей было бы все равно.
Оскалив стиснутые зубы, Фальтирис резко покачал головой. Он снова развернулся к комете, расправил крылья и прыгнул в открытый воздух. Он обрушил всю свою ярость на комету в реве, который вызвал оползень на осыпи под ним и эхом отразился от окружающих холмов и каньонов, расколов небеса, как десять тысяч раскатов грома, прогремевших одновременно.
И он излил всю эту ярость, всю эту вызывающую ярость, весь этот страх в огонь своего сердца, желая, чтобы он превратился в ад, желая, чтобы он поглотил его — желая, чтобы это изменило его.
Взрыв боли, которого он ожидал, пришел и ушел в одно мгновение, такой же короткий и сильный, как вспышка молнии. С каждым разом перемена, казалось, происходила все быстрее и легче, но Фальтирис не остановился, чтобы поразмыслить об этом, приземлившись в своей драконьей форме.
Он мог летать быстрее в этой форме, мог нести ее с большей легкостью — и это было все, что имело значение. Все для нее.
Фальтирис повернулся обратно к пещере и поднялся по склону. Красный жар яростно хлестал по его чешуе, требуя, чтобы он уступил ему, но Фальтирис проигнорировал это. Если драконья погибель заговорила снова, Фальтирис не слушал.
Он потянулся вперед и осторожно подхватил свою маленькую пару, баюкая ее тело в своих когтях. Он зацепил ремешок ее сумки за один коготь. Не взглянув больше на комету, Фальтирис оттолкнулся задними лапами и взлетел, переложив Эллию в двуручный захват, чтобы лучше поддерживать ее.
Все, что он знал о ее народе, это то, что они жили на склоне скалы где-то на юге, в районе, где встречались пустыня и горы. Она ушла из дома в ту ночь, когда появилась комета, и нашла его всего несколько дней спустя.
Это не могло быть далеко.
Эллия была пугающе неподвижна, когда он мчался по небу. Он продолжал двигать глазами, осматривая скалистый ландшафт в поисках каких-либо признаков человеческого поселения — свет и дым обычно были наиболее очевидными — и все это время стараясь не замечать страха, трепещущего в его груди, отчаяния, пробегающего по его конечностям, красного жара, настойчиво царапающего его чешую и царапающего его разум.
Существа издавали свои крики и порхали по земле внизу, некоторые в ужасе, но большинство в агрессивном, похотливом жаре, движимые неделями проклятия кометы, обрушившегося на мир.
Бешено колотящееся сердце Фальтириса было единственным показателем времени, которое он осознавал, бешеным, но устойчивым, громче, чем его хлопающие крылья и ветер, несущийся вокруг него. Если бы только он мог услышать и ее тоже. Если бы только у него была хоть малейшая уверенность в том, что она все еще здесь, что она все еще с ним, что она все еще борется.
— Останься со мной, — прорычал он, его сердечный огонь бушевал и почти вырывал пламя из его горла.
Он не знал, как долго и как далеко пролетел, когда наконец заметил что-то вдалеке — слабое малиновое свечение, отбрасываемое на голый камень. Его сердцебиение сбилось; скорее всего, это было не более чем что-то, отражающее свет окрашенной в красный цвет луны, но это было первое, что нарушило более однородные цвета земли внизу с тех пор, как он ушел.
Это была искра надежды, и он уцепился за нее.
Фальтирис полетел к этому цветному пятну, толкая себя быстрее, сильнее, за пределы, которых он уже достиг. Когда он приблизился к свечению, его природа стала очевидной — это была вода, но свет не отражался. Небольшой бассейн, расположенный в каньоне, излучал свое собственное свечение, независимое от луны и звезд. Он был окружен цветущей растительностью.
Слово, имя, эхом отозвавшееся в глубине его сознания, произнесенное голосом Эллии — Цитолея.
Фальтирис сделал широкий разворот, развернувшись лицом к скалам, осматривая их в поисках любых признаков жизни, света, людей.
Земля вокруг светящегося бассейна была разбита на многоярусные скалы и возвышающиеся скальные образования, которые были усыпаны пышной зеленью. На некоторых из этих растений были распустившиеся цветы, лепестки повернуты к луне — они были слишком хрупкими, чтобы выдержать солнце пустыни. Эта хрупкость слишком сильно напоминала ему его Элию. Она была его цветком, таким красивым, таким ароматным и сладким, таким драгоценным, таким…
Нет, она не была хрупкой. Она не увянет ни под солнечным светом, ни под светом Красной кометы.
Его взгляд зацепился за что-то позади бассейна — несколько истертых ступенек, вырезанных в скале. Тропинка, ведущая от этих ступеней на вершине утеса, стала очевидной, как только его взгляд упал на нее, как и пара людей, стоящих на страже рядом с ней. Он проследил взглядом за тропинкой; она змеилась вдоль стены другого утеса, направляясь дальше к более узкому каньону.
Он заметил слабое оранжевое мерцание на том утесе. Его глаза расширились, и он изменил траекторию полета, чтобы позволить себе лучший угол обзора скалы.
В склоне скалы было просверлено множество отверстий, большинство из которых были достаточно велики, чтобы через них мог пройти человек, и все они соединялись резными дорожками и ступенями. Несколько из этих отверстий были освещены изнутри танцующими оранжевыми отблесками небольших костров.
Фальтирис высунул язык. Запах дыма был слабым, но неоспоримым в воздухе, но он уловил и другие запахи, связанные с людьми, — вяленые шкуры, жареное мясо, намек на измельченные травы, которые казались гораздо более острыми, чем когда растения оставались целыми.
Это была деревня Эллии, дом ее племени. Дом, который она хотела с ним разделить.
И теперь он мог видеть больше людей — все женщины, вооруженные копьями, стояли возле узких мест, которые вели к их жилищам. Он насчитал только еще четыре, кроме первой пары, и решил, что это к лучшему. Он мог справиться с несколькими людьми.
Как будто в ответ на эту мысль, Эллия внезапно показалась ему немного тяжелее в его руке.
«По крайней мере, я могу справиться с этими людьми».
В его голове промелькнула тысяча возможных подходов к этой первой встрече с ее людьми, за которой последовало вдвое больше потенциальных результатов. Было невозможно угадать, как эти люди отреагируют на него или смогут ли они помочь Эллии.
Отбросив эти размышления в сторону, он развернул крылья, чтобы скользнуть вниз к деревне. Он переложил Эллию в одну лапу, прижимая ее к своей груди, и не пытался скрыть свое приближение. Часовые возле каньона заметили его через несколько мгновений и подняли крики тревоги.
Фальтирис помог им, выпустив рев в ночной воздух. Когда этот гулкий зов дракона затих, тишину наполнили еще больше человеческих криков, и еще больше женщин выбежали из скальных жилищ с копьями в руках.
Прижимая Эллию еще ближе, Фальтирис тяжело приземлился, подняв пыль и камни. Группа женщин уже собралась между ним и домами впереди, все они казались молодыми и стройными, все они, несомненно, были охотницами. И, несмотря на страх, мерцающий в их глазах, когда Фальтирис выпрямился и высоко поднял голову над ними, они стояли на своем, держа оружие наготове.
Фальтирис выдохнул через ноздри, не в силах сдержать вырвавшиеся вместе с ним языки пламени. Женщины разговаривали друг с другом, с каждым мгновением их прибывало все больше и больше. Одной струи пламени было бы достаточно, чтобы испепелить их всех. Неужели люди так много забыли о встрече с его видом?
Он прижимал Эллию к груди, защищенный своим телом, и глотал угрожающее пламя. Она была бесконечно более уязвима для их копий, чем он.
— Найдите Телани, мать Эллии, — приказал Фальтирис, его голос был грохочущим и хриплым.
Охотницы испуганно перешептывались, обмениваясь настороженными взглядами.
Фальтирис опустил голову и оскалил свои острые зубы.
— Не испытывайте мое терпение, смертные!
С коллективным вздохом охотницы отпрянули — но, к их чести, никто не убежал.
— Я Телани, — позвала безоружная женщина сильным, ровным голосом, когда она прошла через группу охотниц, чтобы встать перед Фальтирисом.
Она явно была старше Эллии — на ее лице были тонкие морщинки, которых у Эллии не было, и пряди седины пробивались в ее длинных черных волосах, — но сходство между ними было очевидным, особенно в этих темных глазах.
— Что тебе здесь нужно, дракон, и как ты узнал обо мне?
Фальтирис стиснул челюсти. Это были люди Эллии, это была ее мать, и все же он обнаружил, что ему не хочется даже показывать ее им. Она принадлежала ему одному.
«Но, чтобы защитить ее сейчас, я должен противостоять этим инстинктам».
Он заставил себя вытянуть руку. Туловище Эллии было перекинуто через его чешуйчатую ладонь, ноги свисали с ладони. Она не пошевелилась.
— Дитя мое!
Телани без малейшего колебания бросилась вперед, чтобы наклониться над Элией и коснуться лица молодой женщины.
— Что случилось? Что ты наделал?
Фальтирис понял, откуда взялся мужественный дух Эллии.
— Дюнные гончие, — ответил он, борясь с инстинктом вырвать свою пару. — Она страдала от лихорадки в течение нескольких дней.
— О, моя дочь, мое сердце, — сказала Телани, убирая волосы с лица Эллии.
Она оглянулась через плечо на других людей.
— Принесите лекарства и отнесите их в бассейн. Идите!
Несколько женщин — каждая безоружная, как Телани — пришли в движение после короткой паузы, в течение которой их испуганные глаза оставались прикованными к Фальтирису. Все они побежали обратно к жилищам на скалах.