– Держите ему голову, – велел мне Котон, и я не посмела ослушаться, хотя от шока и испуга плохо соображала и еще хуже двигалась.
– Арбалетный болт, очень хороший, – тихо заметил Охотник, рассматривая короткую стрелу, торчащую из Нергарда. – Слишком хороший для разбойников.
– Трофейный? – предположил капитан Котон.
– Может, и так, но почему выстрел был только один? Такой арбалет умеючи можно перезаряжать очень быстро, успели бы как минимум троих положить, пока мы спешились.
– Ключевое слово – умеючи, – хмыкнул капитан, но по выражению лица я видела, что его тоже одолеваются сомнения.
– Не умеючи все равно можно было успеть выстрелить еще раз, хотя бы мимо, – продолжал убеждать его в чем-то Охотник. – А выстрел был только один. Да и не время сейчас для разбойников. Только умалишенный станет нападать на военный отряд посреди белого дня.
На это капитан Котон кивнул, обернулся к гвардейцам и отрывисто бросил:
– Это покушение. Одиночка. Найти его!
Оба гвардейца синхронно кивнули и бросились, должно быть, в ту сторону, где один из них приметил движение. Стражник Нергарда остался с нами, следя за тем, чтобы щит из лошадей, которых кто-то успел привязать к веткам деревьев, продолжал нас защищать.
Охотник тем временем потянулся к застежкам куртки лорда, но тот перехватил его руку и помотал головой.
– Не надо, – выдохнул он.
– Не дурите, милорд, – резко одернул его Охотник, пытаясь оттолкнуть руку. – Нужно вытащить из вас эту штуку и перевязать, пока вы не истекли кровью.
– Просто… выдерни… – прерывисто велел Нергард.
– Нельзя так, – отрезал капитан. – Надо видеть, чтобы вытащить аккуратно, возможно, сделать надрезы ножом. Вслепую дернем – можем ненароком порвать какую-нибудь артерию. Истечете кровью в секунды, мы даже повязку наложить не успеем.
– Я… понимаю… риск, – сквозь зубы выдал Нергард.
И на мгновение поднял взгляд на меня. Я сразу все поняла: те рисунки на теле – он не хочет, чтобы кто-то их видел. Потому и на меня так накричал: я случайно увидела то, что он тщательно скрывает ото всех.
Настолько тщательно, что готов рискнуть жизнью? А что, если рисунки в глазах капитана Котона могут оказаться доказательством… чего-нибудь? Или поводом обвинить лорда в чем-то? Может быть, он именно поэтому отчаянно оберегает эту тайну даже сейчас? Потому что показать рисунки для него равносильно смерти?
– Выдергивай так, – тихо попросила я Охотника, выразительно посмотрев на него, пытаясь взглядом дать ему понять, что требование лорда может быть обоснованно.
Охотник на мгновение прищурился, хмурясь. Бросил быстрый взгляд на Котона, потом посмотрел на бледного Нергарда, судорожно сжимающего застежки своей куртки. И кажется, что-то понял.
– Ладно. Как только я дерну, зажми его рану рукой. Со всей силы, не бойся сделать ему больно. Лучше пусть ему будет больно, чем вся кровь вытечет.
Я только кивнула, потому что голос вдруг отнялся. Что, если я убила Нергарда этой просьбой? То есть еще не убила, конечно, но вот-вот убью…
Времени на размышления и сомнения Охотник мне не дал: выдернул болт одним быстрым движением. Нергард все-таки снова вскрикнул, дернулся, выгибаясь, а потом обмяк, потеряв сознание. Я изо всех сил прижала ладонь к его ране, чувствуя, как горячая кровь все равно хлынула из нее. Больно сделать я не боялась, поэтому давила так сильно, как могла, пока Котон с Охотником не наложили на рану тугую повязку. Лорд Нергард все это время оставался без сознания.
– Кому понадобилось совершать покушение на него? – тихо пробормотал Котон, когда больше мы уже ничего не могли сделать. – Два нападения подряд – это уже о чем-то говорит.
– О чем-то говорит, – кивнул Охотник. – Вот только я сомневаюсь, что мы правильно понимаем, о чем. Может быть, накануне всадники и замышляли против лорда, но сегодня… Я все видел со стороны. Нергард почему-то вдруг ускорился, двинулся вперед и, как мне кажется, закрыл собой настоящую цель стрелка. Уж не знаю, случайно или нарочно.
И он посмотрел на меня. Через секунду к его пытливому взгляду присоединился и взгляд капитана Котона. Я продолжала поддерживать голову Нергарда, но едва не забыла об этом, когда до меня дошла суть их взглядов.
– Я? Но кому нужно стрелять в меня?
– А кому было нужно залезать в твою комнату ночью? – хмыкнул Охотник. – Кому-то ты здесь мешаешь.
Это было очень плохой новостью, потому что мне почти удалось убедить себя в том, что ночной визит неизвестного действительно мне приснился. Я опустила взгляд на Нергарда, который все еще оставался без сознания. Лицо его казалось таким безмятежным, что возвращать его в сознание не очень-то и хотелось.
– И он закрыл меня собой? – удивленно уточнила я.
– Скорее всего, случайно, – фыркнул Котон. – Он же колдун. Если бы он заметил стрелка, ему было бы проще отвести стрелу.
Охотник покачал головой.
– Не уверен. Что-то не так с его магией. По какой-то причине он ее почти не использует. А если и использует, то на самом примитивном, бытовом уровне. Если не считать сухой грозы накануне, конечно.
«После которой он болезненно сжимал предплечье левой руки, а потом рассматривал на нем линии», – вспомнила я.
Количество странного на единицу времени неумолимо росло, но я не стала озвучивать свои наблюдения и обсуждать их с капитаном. Лучше при случае поговорю с самим Нергардом. А пока его предстояло привести в чувства.
Гвардейцы вернулись ни с чем: стрелок оказался достаточно проворен, чтобы сбежать.
Глава 13
Лорду Нергарду хватило сил добраться до замка самостоятельно, хотя нам всем пришлось ехать медленнее и постоянно посматривать на него: не потеряет ли снова сознание и не упадет ли с лошади? Но он удержался в седле. А вот для того, чтобы спешиться, ему потребовалась помощь. Которую Соланж, поджидавшая нас у дверей замка, и еще один стражник резво ему оказали. Они увели лорда в его личные комнаты. Даже если капитан Котон хотел обсудить с ним нападение на деревню, на лагерь или на него самого, то возможности ему не дали. Ему оставалось только допросить Аганарета, но я не захотела при этом присутствовать.
Меня в комнате ждал сюрприз в виде полноценного гардероба: несколько повседневных платьев, несколько вечерних, пара выходных, а также чулки, белье, сорочки, халаты, костюм для езды верхом, который в следующий раз мог заменить мне форму нергардской стражи, несколько пар обуви на все случаи жизни. Видимо, лорд отдал распоряжение о покупках еще до того, как мы уехали в Крувил.
Наверное, именно это и помогло мне не тронуться умом от переживаний и не утонуть в мрачных воспоминаниях. Я не меньше часа с восторгом перебирала и перемеривала все это богатство, с каждым новым нарядом немного оживая. Даже усталость отступила. Почти все пришлось мне в пору, но некоторые платья требовалось немного подогнать, о чем я сообщила помогавшей мне горничной. Она забрала вещи и обещала, что все будет сделано в лучшем виде.
Ни на обед, ни на ужин лорд Нергард в столовую не спустился. Соланж заявила, что он плохо себя чувствует, а Охотник заметил, что после такого удаления стрелы странно, что он вообще может ходить.
– Видимо, под счастливой звездой родился, – хмыкнул он.
– Как это случилось? – гневно спросила Соланж, глядя то на Котона, то на Охотника.
На меня ни разу не посмотрела, хотя я пыталась поймать ее взгляд и понять, может ли она быть причастна к происшествию. Потому что только у Соланж имелись скрытые мотивы желать мне смерти. Я их не знала, но не сомневалась, что они есть. Что ж, если это она стреляла в меня, а попала в Нергарда, то ей же хуже. Может, это как-то охладит ее пыл?
Впрочем, рассказ о произошедшем она слушала напряженно, как будто действительно не знала, что случилось на той дороге. Я пришла к выводу, что не могу понять, причастна ли она к случившемуся.
Днем мы еще немного потренировались с Охотником, хотя все мое тело болело и протестовало. Я его нытье не слушала, потому что тренировка тоже отвлекала. Однако вечером, приняв вожделенную горячую ванну, переодевшись в ночную рубашку (новую, куда более красивую, чем та, что мне давали на время) и оставшись наедине с собой, я снова погрузилась в невеселые мысли.
Я понимала, что грешно гневить богов тоской и недовольством: по какой бы причине я ни оказалась тут, откуда бы ни пришла, все могло сложиться куда хуже. Я могла не встретить Охотника и погибнуть в лапах туманников. Могла пережить их, но оказаться беззащитной перед жителями деревни. То есть меня могли бы изнасиловать трое мужиков, а потом сжечь к демонам. Или только изнасиловать, потому что вовремя появились бы гвардейцы короля, но общение с советником тоже могло кончиться куда хуже: костром, виселицей, борделем… Да и лорд Нергард не был обязан кормить меня, одевать, как благородную, подставляться под стрелы вместо меня, случайно или нарочно.
Да, все могло быть гораздо хуже, но каждый раз, когда я вспоминала слова Охотника о том, что я, возможно, из другого мира, в котором умерла, ком вставал поперек горла и становилось очень холодно, горько и тоскливо. Да, я не помнила ни дома, ни семьи. Лишь расплывчатый образ отца преследовал меня, как единственное воспоминание, кроме тумана, но я помнила его отчаянный крик. В нем был настоящий ужас человека, боящегося потерять самое дорогое. И это крошечное воспоминания (единственное, что осталось мне от прошлой жизни) терзало мое сердце. Пусть я не помнила, но чувствовала: дома меня любили. Охотник сказал, что не помнить – это благо, но я не могла с ним согласиться. По крайней мере, пока не помнила.
Ночью меня снова мучили кошмары. Снились мертвые люди той деревни, мрачные неизвестные всадники, туман и идущие в нем монстры, неизбежные, вездесущие и непредсказуемые. Снился лорд Нергард в крови, а потом – огонь. Мне казалось, что я снова стою, привязанная к столбу, а огонь окружал меня, собираясь уничтожить. И где-то далеко снова кричал мой отец, зовя меня по имени.