Находясь под впечатлением, я вывалила эти мысли Нергарду, а он повернулся ко мне, грустно улыбнулся и кивнул.
– Бледнеет, а потом и вовсе исчезает. Да, с этим ничего не сделать. Но это учит нас ценить текущий момент, находить время остановиться и насладиться им. Я чувствую это особенно остро.
– Да, наверное, – смутилась я. Но потом не выдержала и спросила: – Это вас сильно пугает? Ну, то, что вы не просто потеряли память, а продолжаете ее терять?
– Когда за тобой по пятам ступает пламя, пожирающее все, что было в твоей жизни… то, что было твоей жизнью, – и хорошее, и плохое – это, конечно, страшно, – признал он. – Однажды оно снова догонит меня и поглотит, и я морально готов к этому. Я забуду молодого короля, выросшего на моих глазах, как и его отца, с которым мы были приятелями. Забуду Зои, ее братьев и сестер. Забуду всех и все, что есть в моей жизни. Даже тебя и Охотника. И самого себя. Начну опять сначала. Когда думаешь об этом, кажется, что это очень страшно. Но я знаю: когда это случится, я не испытаю и половины тех эмоций, которые накатывают сейчас. Когда точно не знаешь, что именно потерял, не так уж и больно.
И я снова могла только согласиться с ним. Потому что постепенно привыкала к своей новой жизни, привыкала к тому, что не помню прежней, и… успокаивалась. Кошмары, как и предсказывал Нергард, постепенно прекратились. Наверное, отсутствие новых стычек с туманниками тоже сыграло свою роль. Мне ничто не угрожало, никто больше не забирался в мою комнату, не поджидал с арбалетом и не угрожал жизни никак иначе. Я ни в чем не нуждалась. Даже недовольное лицо Соланж не портило мне настроения. А то, как она бесилась, когда Охотник пытался с ней флиртовать, даже поднимало его.
Основные силы гвардейцев всегда были где-то там, за пределами замка, но два десятка оставались здесь вместе с капитаном Котоном и лейтенантом Рокэйем. Я, конечно, предупредила Нергарда, что офицеры могут попытаться его подставить, но он только снисходительно улыбнулся и кивнул.
– Я прекрасно знаю, для чего они здесь.
И так посмотрел на меня, что я смутилась. Все-таки знал и о моей миссии в его замке, но ни одного упрека так и не высказал.
Мы по-прежнему завтракали все той же компанией. Обедали и ужинали по-разному: иногда кто-то из нас отсутствовал, иногда нас навещали какие-то соседи, знакомые или люди, связанные с Нергардом общими делами. Несколько раз наш радушный хозяин даже устраивал званые ужины, после которых некоторые особенно далеко живущие гости оставались до утра.
В другие дни мы развлекались в своей обычной компании, почти каждый вечер собираясь в большой гостиной на первом этаже. В такие вечера количество претендентов на мое внимание увеличивалось на полтора человека. Полтора, потому что лейтенант Рокэй всегда проявлял ко мне интерес (за неимением других девушек его возраста), а капитан Котон – через раз.
Однажды меня заставили попробовать сыграть на небольшом пианино. Я пыталась убедить всех, что не смогу, но когда даже Нергард настоял на попытке, заявив, что при потере памяти никогда не знаешь, какие сюрпризы можешь в себе таить, я сдалась.
Оказалось, что я способна наигрывать несколько простеньких мелодий. Пальцы сами помнили необходимые движения. Когда удавалось не включать голову и не задумываться о том, как я это делаю, я могла играть довольно долго. И хотя мне самой казалось, что мелодии чересчур однообразны и скучны, остальные слушали с удовольствием. Даже Охотник. У Нергарда так вообще на лице появлялось какое-то странное мечтательное выражение.
В остальное время мы играли в карты, шарады или забавную игру, в которой нужно было жестами объяснить другим загаданное кем-то слово. Обычно получалось очень смешно, особенно, когда слово пытался объяснить лорд Нергард. При его манере двигаться и держать себя получалось очень забавно. Мне кажется, порой мы не торопились отгадывать, просто чтобы подольше на это смотреть.
Впрочем, нельзя сказать, что все было так уж радужно. Думаю, Нергард ни на секунду не забывал ни об угрозе, которая исходила для него от гвардейцев, ни о том, кто навязал ему мою скромную беспамятную персону.
Мы с Охотником тоже никак не могли понять, каков Нергард на самом деле. Да, он казался отличным парнем, заботливым, внимательным и щедрым, но он был проклят. Наказан, как он сам считал, за какое-то страшное преступление, которого даже не помнил. Проблема с памятью, явная проблема с магией, которую заметил Охотник, странные линии на теле – все говорило о проклятии. А человек под проклятием уязвим: его можно подкупить или запугать, а потому ему трудно доверять.
Гвардейцы наверняка не доверяли никому из нас. Замышляли против Нергарда, готовы были рисковать моей жизнью ради своих приказов и едва ли рассматривали Охотника как своего союзника. А если бы они узнали о его способностях к магии, ему, наверное, и вовсе не поздоровилось бы. Хотя формально он уже служил короне…
Тем не менее таких стычек, как в мертвой деревне, больше не случалось, а я ни разу не замечала, чтобы рядом с Нергардом увядали цветы. Мы все были вежливы и обходительны, улыбались друг другу, а если и спорили о чем-то, то крайне деликатно.
Наименее приятный инцидент произошел однажды за обедом, примерно через месяц пребывания гвардейцев в замке.
– Моя экономка жалуется, что ваши люди пристают к служанкам. Постоянно заигрывают с ними, а иногда весьма грубо не дают пройти или отвлекают от работы похабными комментариями. Мне это категорически не нравится, – заявил лорд Нергард, обращаясь к капитану Котону.
– Разве можно их за это винить? – хмыкнул лейтенант Рокэй. – Мы все заперты в замке. Мужчинам трудно долго обходиться без женской ласки. Так уж мы устроены.
– Я не понимаю, почему проблемы ваших гвардейцев должны превращаться в проблемы моих горничных, – холодно отрезал Нергард. – Решайте их сами. Вывозите своих людей в бордели или привозите им женщин сюда, я обеспечу им отдельные комнаты для свиданий.
– Боюсь, на это нам не выделяют финансирование, – улыбнулся Котон. – Поэтому каждый развлекается как может сам. Не думаю, что нам стоит вмешиваться. Они сами разберутся. Может быть, вашим горничным еще понравится. Гвардейцы короля – видные мужчины. Кто знает, вдруг кто-то из вашей прислуги сможет неплохо устроить личную жизнь?
– Тогда предупредите своих людей, что если они совратят кого-то из женщин в моем доме, я заставлю их жениться. Больше того, сам лично поженю, на территории Нергардских земель имею такое право. А если узнаю, что девушка была не согласна на близость, но ее принудили, то просто убью.
Брови капитана Котона удивленно взлетели вверх, а лейтенант Рокэй и вовсе поперхнулся и закашлялся.
– Не слишком ли сурово? – сдержанно уточнил Котон. – Даже по закону такое не карается смертью.
– В обычном случае – нет, – легко согласился Нергард. – Но я буду воспринимать подобное как личное оскорбление мне. Думаю, вы понимаете, чем это чревато: вызов на дуэль, поединок – и едва ли кто-то из ваших рядовых сможет меня победить. И не надо мне говорить, что дуэли запрещены, мы это уже обсуждали.
– А если девица сначала будет не против, а потом испугается позора и оговорит любовника? Мол, я не хотела, я бы никогда, это все он, – запальчиво поинтересовался лейтенант Рокэй, довольно мерзко изобразив женский голос. – Что тогда?
– То же самое, – невозмутимо заявил Нергард. – Так что лучше пусть держатся от горничных подальше, если не уверены во взаимном глубоком чувстве. Надеюсь, я ясно выразился?
– Яснее некуда, – процедил капитан Котон. – Я предупрежу своих людей об этом.
– Благодарю.
Лейтенант Рокэй покачал головой и тихо процедил:
– Конечно, вам-то легко требовать от других подобного. Когда самому ничего не нужно.
Как ни странно, Нергард предпочел сделать вид, что не услышал. Зато взгляд Соланж пообещал лейтенанту Рокэю смерть скорую, долгую и мучительную. Мы с Охотником только переглянулись, сдерживая улыбки. А я пусть не сразу, но отметила, что меня их разговор не шокировал и не смутил. Во всяком случае, не так, как признание Нергарда в том, что он пользуется услугами продажных женщин.
Обращать внимание на такие мелочи меня научил Охотник, как ни странно. Сказал, что это поможет постепенно восстановить картину моей прошлой жизни.
– Вот, например, когда я рассказывал тебе о местах на севере, где люди в особо голодное время не гнушаются есть друг друга, ты скривилась.
– И что? – нахмурилась я, снова даже не стараясь скрыть отвращение.
– Это кое-что говорит о тебе, – невозмутимо объяснил он. – Что каннибализм не в чести в том месте, где ты выросла. Это находится за рамками твоей морали. Пусть ты не помнишь этого, но ты инстинктивно реагируешь определенным образом.
Я подумала над его словами и поняла, что он прав. И с тех пор начала подмечать определенные вещи. Например, осознала, что там, где я выросла, прогресс ушел дальше. Поэтому я не умела ездить верхом: там так не передвигались. И пистолеты мне потому же казались странными: они были в моем понимании «устаревшими».
В тот день я поняла, что меня не смущают разговоры об интимной жизни, а вот близость за деньги выходит за рамки приемлемой для меня морали. Наблюдение было каплей в море, конечно, но меня это уже не слишком мучило. Мне нравилась моя жизнь в Нергардском замке. Нравился его хозяин, нравился Охотник. Я не чувствовала себя одинокой или несчастной и начала ловить себя на мысли, что даже если ничего не вспомню, если не смогу вернуться домой, это не будет страшной трагедией. Ведь как сказал Нергард: «Когда точно не знаешь, что именно потерял, не так уж и больно».
Наше спокойствие закончилось вместе с осенью. Новое видение обрушилось на Аганарета на следующий день после того, как выпал первый снег.
Глава 15
На этот раз указанное Аганаретом место находилось не очень далеко, и у нас снова был шанс добраться туда до начала нападения. Всего к большой деревне, находившейся к западу от Нергардского замка, отправилось тридцать пять человек: гвардейцы, стража лорда, сам Нергард и мы с Охотником, разумеется. В этот раз нам не пришлось ехать на гуарах, поэтому никаких ограничений по численности не было, отправились все, кто находился в замке и мог его покинуть.