Это слишком большое испытание для меня.
-- Или по-твоему, -- стремительно спросил он, мы должны были занять другую позицию? Может, нам следовало защищать Афины? Ответь!
Совершенно растерявшись, я проговорил:
-- Нет... Не знаю...
-- Не знаешь? В эллинском ареопаге тоже никто ничего не знал! -- Теперь голос его звучал твердо. Лицо стало жестким и злым. Он стукнул кулаком по столу. -- А пока а мы спорили, Ксеркс со своими легионами продвигался вперед! -- Он протянул руку и схватил меня за запястье. -- А ты говоришь, что не знаешь!
Я ответил:
-- Нет, ты прав. Я тоже выбрал бы Фермопилы.
И действительно, другого выбора в эту минуту у меня не было. Он не отпустил бы меня, это очевидно. Похоже, он остался доволен ответом, оставив мою руку, и у меня открылась последняя возможность вскочить, броситься к двери, поднять тревогу и позвать на помощь. Но я не двинулся с места. Как говорит полоний в "Гамлете"? "Он безумен, но есть система в его безумии". Да, есть система в безумии Темпля. Я уже не испытывал страха, колокольчики тревоги умолкли. Теперь мне хотелось только одного -- понять, что происходит. Темпль глубоко вздохнул и с улыбкой проговорил:
-- Это было единственное место. А знаешь, кого нам следовало больше всего опасаться?
-- Ксеркса? -- рискнул предположить я. Он покачал головой.
-- Нет, не его. Численности войска. Персов было слишком много, а нас мало. Когда Леонид выбрал Фермопилы, он сделал это не без умысла. Там очень узкий проход между морем и горами. Ксеркс не мог там развернуть всю свою армию широким фронтом. Ему пришлось бы выстроить ее в колонну -- длинную, это верно, но очень узкую -- плечом к плечу всего по несколько человек... Поэтому-то Леонид и выбрал Фермопилы.
Темпль о чем-то задумался, а я стал лихорадочно приводить в порядок свои собственные мысли и рыться в памяти. Да, конечно, я знал эту историю, кто не знает ее... Не помню, правда, в каком году от Рождества Христова персы под предводительством царя царей Ксеркса начали поход на Грецию; Тогда греки соединились в оборонительный союз во главе со спартанским царем Леонидом и заняли проход Фермопилы -- что-то вроде длинной кишки в ложбине между морем и горами. Там они и сидели в засаде, ожидая, пока подойдут персы. Ну, конечно, я знал даже, чем закончилась эта битва, а... он? А Темлль знал? Еще несколько минут назад я готов был биться об заклад, что в голове Темпля, вернее, в этом компьютере, который был у него вместо мозга, никогда не было и следов таких названий, как Фермопилы, ни такого имени -Леонид, ни тем более Ксеркс. А теперь? Он сошел с ума? Что ж, вполне возможно. Но врачи ведь только что обследовали его и нашли совершенно нормальным. Так в чем же дело? Я вспомнил, что мне доводилось слышать о людях, которые после катастрофы или же из-за высокой температуры вдруг начинали говорить на языке, который никогда в жизни не изучали, рассказывали о событиях, о которых не могли ничего знать. Но такой человек, как, Джек Темпль -- словно выкованный из стали, похожий на робота -- разве мог такой монолит настолько поддаться стрессу, чтобы утратить ощущение реальности?
-- Если бы не болваны, вроде тебя, не знающие, как поступать, Леонид добрался бы до Фермопил гораздо раньше. И тогда, -- продолжал он, приблизив ко мне свое гордое и прекрасное лицо, -- нас собралось бы не четыре тысячи, а гораздо больше, -- он опустил глаза. -- И мы выдержали бы напор персов.
-- Четыре. тысячи? -- переспросил я. Мне припоминалась совсем другая цифра. Мне представлялось, что с Леонидом в Фермопилах было всего триста человек.
-- Может быть, больше, -- тихо добавил он, -- но не намного. А надо было по крайней мере десять тысяч войска, чтобы остановить Ксеркса. Греки слишком быстро позабыли... Знаешь, что я тебе скажу? -- спросил он, глядя на меня со странной и горькой усмешкой. -- Многие из нас, спартанцев, знали, что погибнут... Да. И я тоже знал, что меня ожидает... А ты присутствовал на процессии?
-- Нет...
-- Где же ты был?
-- Я... Не помню. Представляешь, не помню... -- Я не ожидал такого вопроса. И мне опять захотелось вскочить и убежать. Но тут он необычайно взволнованно и в то же время устало продолжал: .
-- Никогда не забуду эту процессию... о, никогда! Ветер приносил запахи с наших гор -- так бывает, когда долго нет дождя, и солнце высушивает травы... выжигает поля... горький запах трав... тмина, розмарина, лавра, мака цвета крови... Гора была покрыта желтой, сухой травой, серыми, сверкавшими на солнце камнями, и женщины спустились к нам. Они были закутаны в белые пеплосы, и одежда развевалась на ветру, словно крылья голубок... Мы двинулись было на позиции, но остановились и как зачарованные смотрели на них. Их пение еще не доносилось до нас, но потом ветер, изменил направление, и мы услышали... -- Он снова. закрыл глаза и тихо запел какую-то необычную, волнующую мелодию, Я слушал древние слова и почувствовал, как меня вдруг захватило, зачаровало это негромкое пение. Я уже не думал уходить. Остался. И перестал считать минуты.
Когда Темпль закончил песню, я спросил:
-- А что было потом?
Он посмотрел на меня и кивнул:
-- Вели быка на заклание и, как обычно, положили между рогами белые повязки и венки из цветов... И была там одна женщина, ее звали Телиде, жена одного из наших легионеров... Она подошла и положила лавровый венок между этими большими рогами... Мы заметили, что многие девушки плакали. Они не приблизились к нам, а остановились у подножия горы, продолжая петь.
Он замолчал. Я уже ни о чем больше не думал, а только жадно слушал его рассказ.
-- Стоял яркий солнечный день. Мы отправились в путь по берегу моря, а оно было бирюзовым и бурным. Мы видели и других женщин и землепашцев. Они стояли вдоль дороги, наблюдая, как мы проходили мимо. Некоторые из них подносили нам воду, мед, разбавленное вино... -- Он сделал жест, как бы говоря, что хочет поставить точку. -- Я предупредил Леонида, что мы движемся слишком медленно.
Я спросил:
-- Поэтому вы и пришли в Фермопилы так поздно? --Он сухо возразил:
-- Леонид был не виноват! Он двигался медленно, не торопясь, ибо ждал подмогу из Микен! -- Темпль горько и презрительно усмехнулся: -- Из Микен, из этого большого города, где правили когда-то Агамемнон и Менелай! Знаешь, сколько воинов пришло оттуда для участия в нашей общей обороне? Знаешь?
Я сделал отрицательный жест.
Он опять приблизился ко мне:
-- Всего восемьдесят человек! -- сказал он, глядя мне в глаза. -- Или что-то около этого! Хорошие воины, -- продолжал он, -- это не имеет значения. Персы!.. Повторяю тебе, я первый увидел их. Думаю, что... -- он внезапно умолк.
Я с тревогой в голосе воскликнул:
-- Что? Продолжай! Что ты думаешь? -- Я испугался, что он перестанет рассказывать.
Темпль поднялся. Прошелся по пустой, стерильной комнате, где тихо гудела какая-то электроника, повернулся ко мне и строго сказал:
-- Думаю, что мне никогда не доводилось видеть ничего подобного, нет, никогда. Это было -- и он сделал величественный жест, -- это было поистине море людей. Они двигались вперед внушительными и стройными отрядами, поднимая такую тучу желтой пыли, что солнечные лучи с трудом пробивались сквозь нее. Люди, кони -- белое, красное и черное море. Воины с плюмажами и большими щитами. Мы услышали звуки их призывных труб, и земля, казалось, дрожала даже там, где стояли мы... Когда солнце освещало ряды отборной гвардии Ксеркса, казалось, будто они воспламеняются, так сверкали их доспехи -- подобно серебряному зеркалу. Они пели, и земля словно надвигалась на нас вместе с персами. Леонид подошел ко мне -- я находился на крутизне -- и другие воины окружили нас: Некоторое время мы стояли молча. Мы и представить себе не могли, что персов такое великое множество? В это время мы уже не сомневались, что погибнем все до единого Но, -- добавил он, глубоко вздохнув, -- спартанцы и рождаются для такой участи. Чтобы погибнуть на войне.
-- Погибнуть на войне -- повторил я.
-- Мы были очень хорошо вооружены. Илоты, наши рабы, несли большой запас копий. Щиты у нас были крепкие. Все мы, спартанцы, были в доспехах и шлемах. А лучники? Да, мы знали, что у персов тьма лучников. Но колесницы беспокоили больше. Увидев их, мы поняли, почему Леонид выбрал сражения именно это место. Здесь, в этом узком проходе колесницы бессильны... Так или иначе, -- добавил Темпль, опуская руки, -- мы поджидали персов. Молились Аресу. Думали о Спарте... Не только о Спарте, но и обо всей Греции. Мы сражались за наши города. За всех жен и детей. За наши алтари.
Темпль произнес эти слова, выпрямившись во весь свой могучий рост. И если до этого момента он казался мне обычным астронавтом, нечто среднее между человеком будущего и пареньком из Кентукки, обожающим яблочный пирог, -- если прежде он представлялся мне именно таким, то теперь уже нет. Это был не Джек Темпль, а герой. Неважно, что за герой, как звали его -- Леонид, Клейт, Клитий, Протей... любое греческое имя. Я поднялся. Передо мной стоял человек, пришедший из прошлого времени, пришедший рассказать свою историю.
Я почти приказал:
-- Продолжай!
-- Они обрушились на нас на следующий день. Сначала прислали гонцов, предлагая сдаться. Угрожали, что затмят солнце своими стрелами. Мы посмеялись им в лицо. Они напустили на нас своих лучников, и мы действительно оказались под дождем стрел. Однако большого урона он нам не нанес. Мы недоумевали -- ведь гвардия Ксеркса была в доспехах... Почему он не направил их в первых рядах? Идиот! Он послал их вслед за лучниками, и когда у них кончились стрелы, они уже не смогли отступить: слишком много воинов напирало сзади. Наступление персов продолжалось. Все орали, пели, трубили, падали на землю, затаптывали друг друга. Лучникам пришлось наступать впереди всех. Они напали на наши фланги... Поначалу это была совсем не битва! Мясорубка, бойня -- вот что это было. Правая рука у меня была красной от вражеской крови. И когда Леонид дал сигнал к атаке, мы пошли по телам павших лучников и столкнулись с толпой других персов, которые не могли двигаться, и мы копьями убивали их... убивали... -- Последние слова Темпль произнес совсем тихо, потом вернулся к столу и сел. Провел рукой по лбу. Не глядя на меня, продолжал: -- Если бы Эфиальт не предал