ть его шкуру удавалось лишь пятому или даже седьмому охотнику, все предшественники которого бесследно исчезали в лесу. До возвращения Унээта пропали трое, и он, пройдя посвящение в Верховные Жрецы, отметил всех троих, процарапав три человеческих силуэта на стене пещеры. Затем он поочередно накрыл каждого человечка отрубленной кистью Двана и углем заштриховал пространство вокруг нее.
Янгор сидел у костра и всматривался в лицо спящего мальчика, завернутого в рысью шкуру. Ничего особенного в нем не было — мальчик как мальчик. Так же морщится, когда на его веко или на губу садится мошка, так же чмокает губами, когда ему снится еда. От прочих отличает его только одно: цвет волос и глаз. Глаза ярко-синие, волосы цвета шерсти молодого оленя, длинные, завиваются колечками. И ведет себя странно: не лазает по деревьям, отыскивая птичьи гнезда и вытаскивая из них теплые яйца, ставит силки на зайцев, но они всегда оказываются пустыми. Один раз, правда, он принес из леса живого, дрожащего зверька, но, когда Янгор взял его за задние ноги и с размаху размозжил голову о ствол сосны, зайцы стали обходить силки Эрниха стороной. Он слышал, как мальчишки говорили между собой, будто его петли далеко не всегда пустуют и что все дело в том, что Эрних сам помогает зайцам выпутываться из них, а потом отпускает в лес. Слышал, но не верил, потому что поверить в то, что сын лучшего охотника племени делает такие вещи, было бы так же странно, как если бы кто-то стал говорить, что он, Янгор, помог выбраться из ловчей ямы загнанному туда медведю. Но мальчишки от разговоров переходили иногда к делу; они порой дразнили Эрниха, а один раз даже чуть не забили его комьями земли, привязав к стволу молодой осины. Первый ком пролетел мимо, второй ударил в грудь мальчика, третий метил точно в лоб, но, немного не долетев, словно ткнулся в невидимую стену и упал к ногам Эрниха. Мальчишки разъярились, стали хватать с земли все подряд и швырять в беззащитную жертву, но все было напрасно: невидимая стена надежно защищала мальчика. А когда они в бешенстве, как стадо кабанов, ринулись на него, то были тут же отброшены назад некоей страшной, но так же невидимой силой. Янгор наблюдал все это, сидя на высокой скале над водопоем и поджидая оленей, чтобы скинуть на стадо огромный валун. Когда началась расправа, он уже готов был забыть об охоте и кинуться спасать сына, но дальнейшее заинтересовало, удивило и даже испугало его. В то утро олени не пришли на водопой, может быть, их спугнула возня мальчишек. Они же, бросив привязанного к стволу Эрниха на съедение комарам и слепням, вернулись к пещере. Увидев это, Янгор откатил от края обрыва приготовленный булыжник, спустился вниз, перехватывая цепкими ладонями скользкие толстые ветки сосны, растущей у скалы, и, держа наготове тяжелое копье, пошел по направлению к мальчику. Но когда до полянки, где он был привязан, оставалось совсем немного, Янгор вдруг ощутил странную тревогу. Такое случалось с ним и раньше, но тогда причины были понятны: тигр, затаившийся над собственным следом в ожидании дерзкого преследователя, рысь, устроившая засаду в ветвях дуба, нависших над кабаньей тропой. Янгор остановился, поднял голову и внимательно осмотрел ближайшие кроны. Ничего подозрительного, ничего угрожающего: вьются над дуплом пчелы, треплет еловую шишку дятел, защемив ее в залитую смолой трещину на сосновом стволе, пятнистая жаба охотится за блестящей синей мухой, едва заметно выдвигая тупую широкую морду из-под опавшего листа. «Змея?» — подумал Янгор и ткнул наконечником копья под поваленную осину, перегородившую тропу, спугнув синюю муху как раз в тот миг, когда жаба уже поднялась на передние лапки, зависла и почти упала на добычу, распахнув пасть и выбросив в пустоту широкий клейкий язык. Но и под стволом не обнаружилось ничего страшного; только прошуршал по опавшим листьям и выскочил с другой стороны ствола полосатый бурундучок с сухим прошлогодним желудем в лапках.
— Эрних! — негромко крикнул он в сложенные раковиной ладони.
— Я здесь! — отозвался где-то совсем рядом голос мальчика.
Янгор обогнул большой мшистый валун, посмотрел в просвет между темными осиновыми стволами и вдруг увидел Двана, сидящего над узеньким ручейком, вытекавшим из-под замшелого валуна. Дван поднял голову и посмотрел в глаза Янгору долгим тяжелым взглядом. Охотник оцепенел; его пальцы, крепко сжимавшие древко копья, вдруг сделались потными, рука как будто окаменела, а все тело охватил легкий лихорадочный озноб. Затем какая-то страшная, невидимая сила оторвала его от земли, встряхнула в воздухе, заставив разжать ладонь и выпустить копье, и со всего маху швырнула спиной вниз. Янгор ударился затылком о землю и провалился во тьму.
Первое, что он увидел, когда открыл глаза, было лицо Эрниха. Мальчик склонился над ним, закрыв плечами верхушки деревьев, медленно проплывающие в голубом небе среди безмятежных облаков. Затем Янгор почувствовал на лбу прикосновение тонких пальцев, испускавших легкие, еле ощутимые токи. Он попробовал разжать губы и едва слышно прошептал: «Эрних… мальчик мой… Дван…»
— Тихо! — Эрних прикосновением пальца запечатал его губы. — Молчи! Тебе показалось, это был медведь…
— Медведь?! — Янгор весь затрясся от бешенства, но, попытавшись вскочить, лишь бессильно дрыгнул ногой. Эрних вновь провел по его лбу раскрытой ладонью, и ярость прошла, уступив место тихому беспричинному блаженству.
Эрних слегка сжал пальцами мочку его правого уха и несколько раз уколол ее сухой сосновой иглой. Янгор почувствовал, как его правая рука вновь наливается силой, и стал приподниматься, опираясь на локоть.
— Лежи! — коротко приказал Эрних. — Я скажу, когда можно будет…
Янгор покорно лег на землю. Мальчик острой костью крест-накрест процарапал его плечо, затем приложил ладонь к груди, и Янгор почувствовал, как все его онемевшие внутренности наливаются ровным теплом. Затем Эрних выпрямился и, все еще стоя на коленях, стал ладонями проводить по воздуху, словно разглаживая невидимую, распростертую над Янгором шкуру. Оцепенение прошло, и Янгор ощутил, как его кровь вновь побежала по жилам, наполняя каждую мышцу.
— Все, отец! — услышал он голос Эрниха. — Вставай!
Янгор приподнялся на локтях, сел и стал осматриваться в поисках копья. Оно валялось неподалеку, переломленное на три части.
В пещеру племени они вернулись к вечеру. Прежде чем трогаться в путь, Янгор, осторожно осматриваясь, перешел на другой берег ручья, к тому месту, где был Дван, но обнаружил вместо ясных следов лишь слабые примятости на упругом мху.
У пещеры взрослые готовились к птичьей охоте. Женщины расстилали на плоском камне перед входом оборванные куски сети, связывали их тонкими травяными волокнами, а мужчины, растянув готовые к ловле куски между рябинами, бросали в сеть набитые сухим мхом птичьи тушки.
Дети сидели в пещере вокруг очага и острыми камнями разбивали медвежьи кости, выколачивая и высасывая из них мозг. Когда Эрних и Янгор проходили мимо, они притихли, и только Бэрг, сухой жилистый юноша с дерзкими черными глазами и тонким изломанным очерком губ, продолжал как ни в чем не бывало бить обломанным концом кости по плоскому камню.
— Отец, я хочу спать, — сказал Эрних, когда они дошли до большого зала, посреди которого полыхал костер, а вдоль стен сидели и дремали на шкурах старики и старухи с младенцами на руках.
Они отошли в свой угол, Эрних завернулся в рысью шкуру и быстро уснул, а Янгор остался сидеть рядом с ним. Немного посидев, он отвернул угол шкуры, достал большой коготь последнего убитого племенем медведя и, укрепив его в расщепленном торце полена, стал острым концом кремня сверлить его плоский край. Крутил в твердых пальцах длинный осколок и вспоминал последнюю охоту на медведя: глубокую ловчую яму с половиной лосиной туши, гнившей на дне ее почти пять ночей, пока запах не поднялся и не просочился сквозь наваленные поверх ямы ветки и не приманил старого, падкого на тухлятину зверя. Бэрг, ходивший проверять ловушки на косуль — самострелы, укрепленные между березовыми стволами и едва ли не насквозь пробивавшие костяным наконечником дротика неосторожное животное, — первым услышал глухой недоумевающий рев. Он сразу догадался, что медведь провалился в яму, утолил первый голод остатками лося и теперь пытается выбраться, полосуя глинистые стенки глубокими бороздами своих страшных когтей. Бэрг дошел до ближайшего самострела, увидел, что он разряжен, наспех осмотрел темные капли присохшей кое-где крови, прошел по следу, подобрал неподалеку выпавший из неглубокой раны дротик, вернулся, вновь снарядил смертоносную снасть и только после этого пошел в сторону рева, стараясь держаться против ветра. Не доходя до ямы на полполета копья, Бэрг опустился на четвереньки, припал к земле, доковылял, подражая медведю, до ближайшей сосны, выпрямился во весь рост, цепляясь руками за ствол, и, зажав в пальцах единственный медвежий коготь, который он тайком носил в кожаном мешочке у бедра, нанес на кору несколько твердых глубоких царапин. Затем вновь опустился на четвереньки и, осторожно раздвигая ладонями и коленями сухие веточки, направился к яме. Она была глубока: четыре рослых кетта должны были встать на плечи друг другу для того, чтобы голова последнего показалась над ее краем. Медведь сидел в углу, привалившись спиной к стене и с глухим урчанием обсасывая березовую ветку из настила. Бэрг какое-то время следил за ним, чуть приподняв голову над краем ямы. Он думал, что со временем займет место Янгора, как тот занял место забитого камнями Зейга, но пока его еще не брали на медвежьи охоты, и свой единственный медвежий коготь, найденный среди обломков костей в дальней каменной нише, куда складывали черепа и самые крупные кости убитых и съеденных медведей, он носил в мешочке у бедра тайком ото всех. Правда, как-то у входа в пещеру, когда он, набросив на плечи истлевший клок медвежьей шкуры, в шутку разбрасывал нападавших на него мальчиков, мешочек оторвался и потерялся среди палой листвы и пустых раковин. Бэрг испугался: на мешочке был знак бизона, знак его отца, деда и других мужчин рода, как живых, так и тех, чьи пустые черепа давно украшали Игнамы вокруг Священного Озера. Если бы кто-то нашел мешочек, развязал его и показал коготь Верховному Жрецу, тот наложил бы на род бизона табу, снять которое можно было только прыгнув в яму к еще живому медведю и прикончив его двойным ударом острых кремней в оба уха. Наутро, когда край Синга только-только забрезжил между древесными стволами, Бэрг тихо вышел из пещеры и стал ползать среди листвы на полянке, сказав воинам, охранявшим вход в пещеру, что собирает старые раковины, чтобы сделать из них ожерелье и подарить его Тинге, девушке из рода тетерева племени маанов, живущих в шалашах и плавающих по Лику Воды в байгах, выдолбленных из древесных стволов. Воины, всю ночь неподвижно простоявшие у костровых куч, прислушиваясь к малейшим трескам, шорохам и прочим лесным звукам, теперь немного расслабились и подтрунивали над Бэргом, говоря, что, если задаривать маанов даже такой дрянью, как ожерелье из пустых раковин, они могут возомнить о себе невесть что и даже решить, что у кеттов уже не осталось мужчин, способных выследить и украсть понравившихся им девушек.