Джилл сделала глоток, потом еще один. Какое бы это ни было зелье — это как раз то, что ей требовалось. По телу разлилось тепло. Она выпила половину. Харшоу долил доверху.
— Видела своего приятеля?
— Нет, я не знаю, где он.
— Я к нему только что заглядывал. Спит, как младенец. Его надо назвать Лазарем — так охотно воскрес… Он станет с нами обедать?
— Не знаю, доктор.
— Ладно, проснется — спрошу. Не захочет сидеть с нами — принесем ему персональный обед. У нас здесь остров свободы, дорогая. Каждый поступает как хочет… а если он поступает не так, как хочу я, я его выгоняю к чертям собачьим. Кстати, я не люблю, когда меня называют доктором.
— Но, сэр!
— Мне не нужен этот титул. Вот если бы меня назвали доктором народного танца или рыбалки — другое дело! А официальные звания — все равно, что разбавленное виски, которого я в рот не беру. Называй меня просто Джубал.
— Хорошо, но медицинская степень много значит.
— Будет значить, когда для нее придумают другое слово, чтобы люди не путали врача со спортивным судьей. Девочка, какие у тебя отношения с этим парнем?
— Я рассказывала вам, док… Джубал.
— Ты мне рассказала, что произошло, но не рассказала, почему. Я видел, как ты с ним разговаривала. Ты в него влюблена?
— Вот еще! Чепуха какая!
— Вовсе нет. Ты женщина, он мужчина — превосходное сочетание.
— Но… Нет, Джубал, дело не в этом. Я… в общем, он был пленником, и я подумала, вернее, Бен подумал, что он в опасности. Мы хотели, чтобы он вступил в свои права.
— Милая моя, я не верю в бескорыстные поступки. Насколько я могу судить по твоему внешнему виду, железы внутренней секреции у тебя работают нормально. Стало быть, дело в Бене или в этом парне. Тебе следует уяснить для себя, что же тобой движет и, исходя из этого, решить, что делать дальше. В свою очередь, я хотел бы знать, чего ты хочешь от меня.
Джилл было трудно ответить на этот вопрос. С тех пор как она перешла свой Рубикон, она думала только о том, как бы уйти от преследования. Ясных планов она не имела.
— Не знаю.
— Так я и предполагал. Я предположил также, что ты хочешь сохранить за собой место работы и диплом. Исходя из этого, я послал твоему шефу телеграмму из Монреаля, где сообщил, что тебя вызвали к серьезно больному родственнику. Я верно поступил?
Джилл почувствовала внезапное облегчение. В последнее время она не думала о своей судьбе, но в глубине ее сознания затаилась горькая мысль о том, что она бесповоротно испортила себе карьеру. И вот…
— Большое спасибо, Джубал. Я еще не успела прогулять дежурство. По графику у меня сегодня выходной.
— Отлично. Что ты будешь делать дальше?
— Я еще не думала… Пожалуй, нужно связаться с банком и взять немного денег, — она остановилась, пытаясь вспомнить, сколько за ней числится. Сбережения Джилл были невелики, и она все время забывала, сколько у нее денег.
Харшоу не дал ей возможности вспомнить.
— Как только ты позвонишь в банк, у тебя из ушей посыплются полицейские. Я тебе советую посидеть тихо, пока все не уляжется.
— Но я не хочу быть вам в тягость.
— А ты мне уже в тягость. Не переживай: не ты первая, не ты последняя. Никто не может быть мне в тягость против моей воли, поэтому не волнуйся. Далее: ты говорила, что хотела помочь парню вступить в свои права. Ты рассчитывала на мое содействие?
— Бен сказал, что вы можете помочь…
— Какое право Бен имел за меня расписываться? Я не заинтересован в защите так называемых прав твоего приятеля. Его право на Марс писано вилами по воде. Я юрист и понимаю, что к чему. Что же до денег, которые он должен унаследовать, то, исходя из некоторых фактов его биографии и наших странных обычаев, он имеет очень мало шансов что-либо получить. Для него же лучше, если он не получит наследства. Если Бен рассчитывал на меня, то он сильно ошибся. Я не только не собираюсь бороться за права Смита, но даже не стану читать в газетах, как борется кто-то другой.
Джилл почувствовала себя одинокой и беззащитной.
— Тогда нам лучше уехать.
— Что ты! Зачем?
— Вы сказали…
— Я сказал, что не буду защищать его прав как адвокат. Но я приму его как гостя у себя в доме. Он может оставаться здесь, сколько пожелает. Я просто хотел предупредить, что не собираюсь соответствовать вашим с Беном Кэкстоном романтическим представлениям обо мне и лезть для этого в политику. Милая моя, когда-то я думал, что делаю добро. Мне это льстило. Потом обнаружил, что человечеству не нужно, чтобы ему делали добро; наоборот, оно отвергает всякую попытку сделать добро. С тех пор я делаю добро одному человеку — Джубалу Харшоу, — он отвернулся. — Доркас, не пора ли обедать? Кто-нибудь что-нибудь делает?
— Мириам готовит обед, — Доркас отложила вязание и встала.
— Я никак не могу понять, как они ухитряются распределить работу.
— Вы ведь не знаете, что такое работа, босс. — Доркас похлопала его по животу. — Зато поесть никогда не забываете.
Прозвучал гонг, все пошли к столу. Мириам устраивала обед по современной моде: на столе было много разных салатов. Она сидела во главе стола, прекрасная и холодная, как снежная королева. Появилось новое лицо — молодой человек немного старше Ларри; все называли его Дюк. Он стал вести себя с Джилл так, будто она давно живет здесь. Еду подавали неантропоморфные роботы, которыми управляла Мириам. Все было очень вкусное и, насколько Джилл могла судить, натуральное.
Харшоу, тем не менее, был недоволен. Он жаловался, что нож тупой, мясо жесткое; он обвинил Мириам в том, что она подала остатки вчерашнего обеда. Джилл стало неловко за Мириам, остальные, казалось, ничего не слышали. Вдруг Энн отложила вилку.
— Он начал вспоминать, как готовила его мамочка, — заявила она.
— Он вспомнил, что он босс, — подхватила Доркас.
— Когда это было в последний раз?
— Дней десять назад.
— Давненько, — Энн глазами сделала знак Доркас и Мириам; те встали. Дюк продолжал есть. Харшоу спохватился:
— Девочки, не за обедом же! Подождите!
Они неумолимо приближались к Харшоу. Робот едва успел выскочить у них из-под ног. Энн схватила босса за ногу, Доркас и Мириам — за руки. Несмотря на его отчаянные вопли, они понесли его во двор. Вопли прекратились. Раздался всплеск.
Девушки вернулись и, как ни в чем не бывало, продолжили обед.
— Еще салата, Джилл?
Пришел Харшоу, сменив вечерний костюм на пижаму. Когда Харшоу уносили, робот накрыл его тарелку. Теперь он открыл ее, и Харшоу принялся за еду.
— Я остановился на том, что женщина, которая не умеет готовить, — это просто пустое место. Если меня не начнут обслуживать как следует, я всех уволю. Что на десерт, Мириам?
— Пирог с клубникой.
— Это уже на что-то похоже. Увольнение отсрочено до среды.
После обеда Джилл пошла в гостиную. Ей хотелось посмотреть новости и узнать, скажут ли что-нибудь о ней. В гостиной стереовизора не оказалось. Джилл стала припоминать обстановку других комнат, но ничего похожего на стереовизор, не вспомнила. Газет тоже не было видно, кругом валялись книги и журналы.
Никто не входил. Интересно, который час? Наручные часы остались в спальне, и Джилл стала оглядываться, ища часы на стене. Напрасный труд. Ничего подобного! Джилл покопалась в памяти и обнаружила, что в этом доме ей пока не попадались ни часы, ни календарь.
«Неплохо бы еще поспать», — подумала она. Взяла с полки книгу, это оказались «Просто сказки» Киплинга; Джилл забрала книгу с собой.
Кровать в комнате Джилл была оборудована по последнему слову техники. Там был автоматический массажер, кофеварка, монитор погоды, читающий аппарат… Не хватало только… будильника. Джилл подумала, что не проспит больше, чем ей захочется, и легла. Вставила книгу в читающий аппарат, и по потолку побежали слова. Вскоре пальцы Джилл разжались, выпустив блок управления, свет погас, Джилл уснула.
Джубал Харшоу заснул не так легко. Он был недоволен собой. Интерес к гостям угас и уступил место досаде. Пятьдесят лет назад он дал себе страшную клятву не подбирать бездомных кошек, а сейчас, соблазненный жрицами Венеры, подобрал сразу двух, даже трех, если считать Кэкстона.
Он не подумал о том, что нарушал свой обет каждый год: последовательностью Харшоу не отличался. Ему не жалко было кормить еще двоих: не в его характере было считать копейки. Харшоу прожил больше ста лет, испытал бедность, побывал в богачах. Перемены в финансовом положении он воспринимал как перемены погоды и никогда не считал сдачу.
Он боялся, что по следу Джилл к его воротам придет полиция, и начнется скандал. Непременно придет и непременно начнется. Эта девчонка наверняка наследила, как корова в валенках.
До каких же пор люди будут стучать к нему в дверь, задавать вопросы, взывать о помощи? А он будет принимать решения и помогать. Ему уже надоело думать и действовать, мысли о будущем раздражали.
Трудно ожидать разумного поведения от человеческого существа; большинство людей прямо-таки напрашиваются на предостережения. Почему до сих пор они не оставили его в покое? Он отгораживался как мог. Ему казалось, что, предоставленный самому себе, он достигнет высшего блаженства, уйдет в нирвану, растворится в воздухе, как индийский факир. Когда же его оставят в покое?
Около полуночи он отложил сигарету — двадцать седьмую за день — и сел в постели. Зажегся свет.
— Ближняя! — крикнул он в микрофон.
Вошла Доркас, в халате и шлепанцах.
— Слушаю вас, босс, — зевнула она.
— Доркас, в течение последних двадцати или тридцати лет я был никчемным паразитом.
— Это не новость, — снова зевнула Доркас.
— Нельзя успокаиваться. В жизни каждого человека наступает время, когда он забывает о благоразумии. Он встает во весь рост и выступает на борьбу со злом во имя добра и свободы.
— О-о-о-о!
— Перестань зевать! Пришло время бороться!
— Я оденусь для начала.
— Разумеется. Разбуди остальных. У нас много работы. Вылей на Дюка ведро воды и вели ему отыскать и отремонтировать эту болтавилку. Я хочу послушать новости.