— Близко к истине, но достаточно оригинально в смысле стиля, — он неожиданно сел, сбросив на пол Мириам. — У ваших женщин все-таки нет душ.
— Возьми свои слова назад, неблагодарный! Иноверец!
— Успокойся, Марьям. Если у тебя нет души, значит, ты бессмертна. Джубал, может ли случиться, что человек умрет и не заметит этого?
— Не знаю, не пробовал.
— А вдруг я умер на Марсе, и сейчас мне только кажется, что я вернулся домой. Посмотрите вокруг! Сад, которому позавидовал бы сам Пророк, четыре прекрасных гурии в любое время подают яства и вина. Разве это не рай?
— Нет, налоги я плачу далеко не райские.
— Меня это как-то не затрагивает.
— Теперь о гуриях. Даже если допустить, что они одинаково красивы, достаточно ли они красивы для гурий?
— Они достаточно красивы для меня.
— Остается еще одно качество, присущее гуриям.
— Не будем углубляться в этот вопрос. Допустим, что это не физическое качество, а состояние души.
— В этом случае я утверждаю, что перед вами — не гурии.
— Ну что ж, — вздохнул Махмуд, — придется кого-нибудь из них превратить.
— Почему кого-нибудь? Давай уж сразу всех четырех.
— Нет, брат мой. Хотя Пророк позволяет иметь четырех жен, счастливым можно быть только с одной.
— Тем лучше для меня. Кого берешь?
— Сейчас увидим. Марьям, хочешь, воспитаю из тебя гурию?
— Иди к черту!
— Джилл, как ты?
— Джилл оставь для меня, — запротестовал Бен.
— Ладно… Энн?
— Не могу. У меня свидание.
— Доркас, ты моя последняя надежда!
— Я постараюсь ею остаться.
У себя в комнате Майк лег на кровать, принял позу зародыша, закатил глаза, проглотил язык и замедлил сердцебиение. Джилл сердилась, если он делал это днем, но смирялась, если это было не при всех. Есть масса вещей, которые нельзя делать при всех, но Джилл сердилась только за это. А ему так хотелось сосредоточиться и подумать.
Он совершил поступок, который Джилл не одобрила бы.
У Майка возникло человеческое желание сказать самому себе, что его вынудили так поступить, но марсианское воспитание не позволяло воспользоваться этой лазейкой. Он достиг критической точки, требовалось правильное действие, и он сделал выбор. Он вникал, что этот выбор — правильный. Тем не менее брат Джилл запрещает так поступать. Значит, возможности выбора нет. Получается противоречие: в критической точке должна быть возможность выбора. Лишь совершая выбор, дух может расти.
Может быть, не стоило выбрасывать пищу? Впрочем, нет, компромиссного варианта Джилл тоже не принимает.
В эту минуту существо, несущее в себе человеческие гены в марсианское сознание, существо, до сих пор не отдававшее предпочтения ни тому, ни другому, завершило одну из стадий роста: оно перестало быть птенцом. Майк по-человечески остро ощутил всю глубину пучины одиночества, в которую ввергает человека возможность и необходимость совершать свободный выбор, и по-марсиански спокойно и даже радостно стал впитывать горечь открытия, соглашаться с его последствиями. С горьким наслаждением он понял, что последний выбор он совершил сам, без помощи Джилл. Брат по воде может учить, предупреждать, направлять, но он не может разделить твой выбор. Выбор — это твоя собственность, ты владеешь ею без права продажи, передачи или залога. Собственность и собственник составляют единое целое. Ты есть действие, которое ты предпринимаешь в критический момент.
Осознав свою самостоятельность, Майк мог глубже вникнуть в братьев, погрузиться в них, не растворяясь. Он стал перебирать в памяти многочисленных марсианских братьев и немногочисленных земных, чтобы полюбить их по-новому, отыскать в каждом ту неповторимую самостоятельность, которую он открыл в себе.
Майк еще долго оставался в трансе: во многое нужно было вникнуть, многое обдумать с точки зрения взрослого человека (марсианина?). Все, что он видел, слышал, пережил в Молельне Архангела Фостера (до момента, когда он остался один на один с Дигби), было непонятно. Почему Епископ Сенатор Бун вызывал у него неприязнь, почему мисс Ардент, не будучи братом, ощущалась как брат, почему от танцующей и кричащей толпы исходило добро, а… и что такое говорил Джубал? Слова Джубала тревожили сильнее всего. Майк вслушивался в них снова и снова, сравнивал их с тем, чему его учили в родном гнезде… Очень трудным было слово «церковь», которое Джубал без конца повторял. В марсианском языке не было соответствующего понятия, было понятие широкое, всеобъемлющее, покрывающее странные человеческие слова «конгрегация», «служба», «Бог». Оно выливалось в формулировку, которую никто не воспринимал: ни Джубал, ни Махмуд, ни Дигби — «Ты есть Бог».
Теперь Майк глубже вникал в смысл этой английской фразы и видел, что в ней нет той неизбежности, категоричности, безысходности, наконец, которая присуща соответствующему марсианскому слову. Он произносил английскую фразу, а продумывал марсианское слово, и вникал все глубже…
Около полуночи Майк ускорил сердце и дыхание, развернулся и сел на постели. Усталости не было и следа, голова была ясная, душа жаждала действия.
Его вдруг потянуло к людям, так же неудержимо, как несколько часов назад тянуло от всех скрыться. Он вышел в гостиную и ужасно обрадовался, встретив брата.
— Привет!
— Привет, Майк! О, да у тебя уже бодрый вид!
— Я себя отлично чувствую. А где все?
— Спят. Бен с Вонючкой уехали, и все пошли спать.
— Жаль, — Майку очень хотелось сообщить Махмуду о своем открытии.
— И я уже собиралась ложиться, но захотелось перекусить. Ты хочешь есть?
— Конечно, хочу.
— Пойдем в кухню, там есть холодная курица.
Они спустились в кухню и нагрузили полный поднос.
— Пойдем на улицу, здесь жарко.
— Отличная мысль, — согласился Майк.
— Еще совсем тепло, купаться можно. Настоящее бабье лето. Стой, надо включить свет.
— Не надо. Я сам понесу поднос.
Майк мог видеть почти в полной темноте. Джубал объяснял это тем, что Майк вырос в полумраке, но сам Майк считал, что в большей степени обязан своей способностью урокам приемных родителей. Что же до погоды, то он мог бы спокойно сидеть нагишом на Эвересте, и сейчас ему было все равно, тепло на улице или холодно. Он уже ждал зимы, чтобы походить босиком по снегу.
Тем не менее теплая погода была ему приятна, а еще приятнее — общество брата.
— Держи. Я все-таки включу подводный свет, чтобы мимо рта не пронести.
— Отлично, — Майку нравилось смотреть на подсвеченную воду.
Они поели у бассейна, потом легли на траву и стали смотреть на звезды.
— Майк, смотри, вот Марс. Или это Антарес?
— Марс.
— Что там делается?
Майк помолчал. Даже для английского языка это был слишком общий вопрос.
— На южном полушарии сейчас весна, братья учат растения расти.
— Учат растения расти?
— Ларри, тоже учит растения расти. Я помогал ему. Но мой народ, то есть марсиане (теперь вы — мой народ), учат растения по-другому. На северном полушарии холодает, и куколки, оставшиеся в живых, переходят жить в гнезда. Люди, оставшиеся жить на экваторе, грустят. Один из них дематериализовался.
— Да, по стереовидению передавали.
Майк пропустил эту передачу. Он ничего не знал о смерти колониста, пока его не спросили, что делается на Марсе.
— Они зря грустят. Мистеру Букеру Т. В. Джонсу, технологу первого класса по приготовлению пищи, теперь хорошо. Старшие Братья вылечили его душу.
— Ты его знал?
— Да, у него было собственное лицо, черное и красивое. Но он тосковал по дому.
— Бедняжка… Майк, а ты тосковал по дому? По Марсу?
— Сначала да, — ответил Майк. — Мне все время было одиноко. А теперь нет, — он перекатился по траве и обнял ее. — И больше никогда не будет одиноко.
— Майк, мой милый, — они поцеловались.
Потом брат сказал:
— Сегодня, как в первый раз…
— Тебе хорошо, брат?
— Да, очень. Поцелуй меня еще.
Прошла вечность. Она сказала:
— Майк, ты понимаешь?
— Понимаю. Это сближение. Мы сейчас сблизимся.
— Я… мы… давно этого ждем… Повернись, я помогу.
Когда они слились, познавая друг друга, Майк сказал нежно и торжествующе:
— Ты есть Бог!
Она ответила не словами. А потом, когда они совсем сблизились и Майку показалось, что он сейчас дематериализуется, она отозвалась:
— Да… Ты есть Бог. Мы вникаем в Бога.
Глава 25
На Марсе люди строили дома для новых колонистов, которые должны были прибыть со следующим кораблем. Строительство шло быстрее, чем намечалось: помогали марсиане. Часть сэкономленного времени потратили на первые расчеты долгосрочного плана высвобождения кислорода из песков Марса с тем, чтобы планета была более благосклонной к будущим поколениям людей.
Старшие Братья не помогали, но и не препятствовали этому плану: еще не пришло время действовать. Они обдумывали решение, от которого зависела дальнейшая судьба марсианского искусства. На Земле тем временем происходили выборы, какой-то передовой поэт опубликовал небольшой сборник стихотворений, состоящих исключительно из знаков препинания и пробелов. Журнал «Тайм» в рецензии на сборник заметил, что язык стихотворений, скорее, подходит для правительственных известий.
Открылась колоссальная кампания по продаже органов размножения растений. Газеты «В тени Великих» цитировали миссис Джозеф Дуглас: «Я скорее сяду обедать без салфетки, чем без цветов». Тибетский лекарь из Палермо, Сицилия, провозгласил в Бэверли Хилз вновь открытый метод дыхания по системе йогов, который привлекая энергию космоса, способствует взаимному притяжению полов. Гуру потребовал от учеников надеть домотканые одежды, принять позу матсиендра и слушать, как он будет читать Риг-Веды. В это время ассистент гуру проверял кошельки учеников. Ничего украдено не было: йоги имели дальние планы.
Президент Соединенных Штатов Америки объявил первое воскресенье ноября Национальным Днем Бабушек и призвал Америку встретить праздник цветами. Фостеритские епископы собрали конклав, после которого объявили о чуде: Верховный Епископ Дигби был во плоти призван на небеса и произведен в чин Архангела. Оставалось только дождаться божественного подтверждения назначения нового Верховного Епископа. Кандидатом на этот пост после двукратной жеребьевки стал Хью Шорт, соперник Буна.