Джилл завела об этом разговор с Майком, но он не мог понять, почему ее вообще волнуют чьи-то взгляды. Другое дело — прикосновение. Майк не любил, чтобы к нему прикасались чужие люди (он старался даже не здороваться за руку), и мог понять, что этого не любят другие. Прикосновения он терпел только от братьев. Джилл боялась, что это может привести к гомосексуальным связям. Она объяснила Майку, что такое гомосексуализм (Майк читал, но не понял), и как от него уберечься. Майк был хорошенький, и к нему вполне могли пристать. По совету Джилл он придал своим чертам больше мужественности, но она не была уверена, что Майк отверг бы домогательства, скажем, Дюка, если бы тот имел слабость к мужчинам. К счастью, все мужчины-братья Майка были вполне мужчинами, а женщины — вполне женщинами. Джилл подозревала, что Майк усмотрел бы «зло» в человеке с гомосексуальными наклонностями и не предложил бы ему (или ей) воду.
Майк не мог понять, почему Джилл нравится, когда на нее смотрят. Их мнения на этот счет совпадали в тот недолгий период, когда они работали в цирке и Джилл стала равнодушной к взглядам. Джилл поняла, что именно в цирке зародилось ее теперешнее самосознание: уже тогда она была не совсем равнодушна к мужским взглядам. Под влиянием Человека с Марса она утратила то ханжество, которое из нее не вытравила профессия медицинской сестры. И тут поняла, что раньше была ханжой. Она, наконец, смогла признать, что так же бесстыдна, как кошка на солнцепеке. Джилл попыталась объяснить это Майку, используя понятия нарциссизма и визионизма.
— Понимаешь, Майк, я балдею, когда на меня смотрят мужчины… Хоть один, хоть много. Я вникла, зачем Дюку сексуальные картинки. Это не значит, что я хочу лечь в постель с кем-то из зрителей или что Дюк ляжет в постель со своими фотографиями. Но, когда на меня смотрят и говорят — думают, — что я желанна, мне становится как-то тепло, — она нахмурилась. — Надо сфотографироваться понеприличнее и отослать фотографию Дюку, чтобы он понял, что я уже не считаю его увлечение постыдной слабостью.
— Хорошо. Поищем фотографа.
— Нет, — покачала головой Джилл, — лучше не надо. Я просто извинюсь перед Дюком. Он никогда не имел на меня видов и я не хочу, чтобы он меня неправильно понял.
— Как? Ты не хочешь Дюка?
Джилл забыла, что Дюк ей брат по воде.
— Хм… я об этом как-то не думала. По старой привычке боялась тебе изменить. Нет, я не отвергну Дюка, если что… и мне будет хорошо с ним. Что ты на это скажешь?
— Это правильно, — серьезно сказал марсианин.
— Мой галантный марсианин, земные женщины любят, чтобы их хоть чуточку ревновали, но я боюсь, что ты никогда не вникнешь в ревность. Милый, что будет, если кто-то из зрителей начнет ко мне приставать?
— Боюсь, что его недосчитаются.
— С одной стороны, это правильно, но с другой, ты обещал мне не делать этого без крайней нужды. Если ты услышишь, что я кричу, или почувствуешь, что я боюсь, тогда действуй. Но я строила мужчинам глазки, еще когда ты был на Марсе, и могу тебя уверить: если женщину изнасиловали, в девяти случаях из десяти в этом большая часть ее вины. Поэтому не торопись.
— Я запомню это. А фотографию Дюку все-таки следует отослать.
— Зачем, милый? Если я захочу пристать к Дюку — тем более, что ты разрешаешь, — я просто обниму его за плечи и скажу: «Дюк, ты не против?». Мне не хотелось бы поступать, как те глупые женщины, которые тебе писали. Но если ты хочешь, я сфотографируюсь и отошлю.
Майк нахмурился.
— Если ты хочешь отослать Дюку неприличную фотографию, пожалуйста. Не хочешь — не отсылай, я не могу тебя заставить. Просто хотелось посмотреть, как делают неприличные фотографии. И что такое «неприличная» фотография?
Майка смущала как сама коллекция Дюка, так и перемена отношения к ней Джилл. Бледное марсианское подобие бурной человеческой сексуальности не давало ему возможности вникнуть в нарциссизм или визионизм, в скромность или бесстыдство.
— «Неприличная» значит «не совсем хорошая», а мне кажется, что ты не чувствуешь в этом ничего нехорошего.
— Неприличная или приличная — зависит от того, кто на эту фотографию смотрит. Если я преодолела предрассудок, мне это уже не кажется неприличным. Трудно объяснить словами, что это такое. Я лучше покажу. Закрой, пожалуйста, окна.
Шторы опустились.
— Отлично. Вот такая поза немножко неприличная, любая девушка может так стоять. Эта чуть более неприличная, не всякая на нее решится. Эта уже точно неприличная, а эта еще хуже, а эта такая неприличная, что я не согласилась бы так позировать с открытым лицом, разве что ты попросишь.
— Зачем смотреть, если закрыто лицо?
— Спроси у Дюка, он объяснит.
— Я не вижу здесь ни хорошего, ни плохого, — он добавил марсианское слово, обозначающее нулевое состояние.
Поскольку Майку не все было понятно, разговор пришлось продолжить. Где это было возможно, Джилл и Майк пользовались марсианским языком, в котором очень тонко определены и разграничены эмоции. Вечером Майк пошел смотреть выступление Джилл. Она вышла на сцену, улыбаясь всему залу, но в первую очередь Майку. Джилл обнаружила, что присутствие Майка в зале усиливает радостное чувство; ей казалось, что она светится в темноте.
Когда девушки образовали на сцене живую картину, Джилл оказалась в нескольких шагах от Майка. Уже на четвертый день директор поставил ее примадонной.
— Я не знаю, в чем тут дело, малышка, — сказал он. — У нас есть девушки и пофигуристей, но в тебе есть что-то, на что смотрят посетители.
Джилл мысленно спросила Майка:
«Что-нибудь чувствуешь?»
«Вникаю, но не во всей полноте».
«Посмотри туда, куда смотрю я. На того низенького. Он дрожит. Он жаждет меня».
«Я вникаю в его жажду».
«Ты его видишь?»
Джилл уставилась посетителю в глаза, чтобы одновременно усилить его интерес и позволить Майку видеть ее глазами. Джилл уже неплохо думала по-марсиански и они с Майком стали настолько близки, что могли «одалживать» друг другу глаза, как это заведено на Марсе. Майк свободно пользовался глазами Джилл, она же могла смотреть его глазами только с его помощью.
«Мы вместе вникаем в него. Великая жажда по маленькому братцу».
"!!!"
«Да. Прекрасная агония».
Музыка переменилась. Джилл пошла по сцене, двигаясь важно и томно и чувствуя, как в ответ на жажду Майка и посетителя в ней разгорается желание. Обходя сцену, Джилл приближалась к посетителю и не отрывала от него взгляда.
Происходило что-то необъяснимое: Майк не говорил, что такое возможно. Она воспринимала чувства другого человека, дразня его глазами и телом, и передавала их Майку. Вдруг она увидела себя глазами посетителя и ощутила всю силу примитивного голода, который тот испытывал к ней.
Джилл споткнулась, едва не упала, но Майк поддержал и вел ее, пока она не овладела собой.
За кулисами девушка, шедшая сзади, спросила:
— Что случилось, Джилл?
— Зацепилась каблуком.
— Как ты удержалась, ума не приложу. Как будто кто-то тебя подхватил.
«Так и было!»
— Попрошу мастера проверить это место. Там, наверное, доска отстала.
Весь вечер Майк, стараясь не пугать Джилл, показывал ей, как она выглядит глазами того или иного посетителя. Джилл удивилась: все воспринимали ее по-разному. Один смотрел на ноги, другой очарован покачиванием торса, третий замечал лишь величественный бюст. Майк показал ей и других девушек. Джилл с облегчением отметила, что он воспринимает их так же, как и она, только острее.
И с удивлением: ее возбуждение росло, когда она видела других девушек глазами Майка.
Майк ушел, не дождавшись конца шоу. Джилл не рассчитывала застать его дома, потому что знала: он отпросился с работы, чтобы посмотреть шоу. Но еще не входя в свой номер, она почувствовала его. Дверь открылась перед ней и закрылась, впуская ее.
— Здравствуй, дорогой! Как хорошо, что ты дома!
Он улыбнулся.
— Я понял, что такое неприличные позы, — одежда Джилл исчезла. — Ну-ка, стань в неприличную позу!
— Пожалуйста, — Джилл проделала все профессиональные ухищрения. Майк показывал ей, как она выглядит в его глазах. Она смотрела и вникала в его чувства, и в ней поднималась ответная волна. Наконец она приняла самую неприличную позу, на которую была способна.
— Неприличные позы — это хорошо, — сказал Майк очень серьезно.
— Правда? Чего же мы ждем?
Они бросили работу и стали посещать сеансы стриптиза. Джилл поняла, что вникнуть в неприличные позы она может, если посмотрит на них мужскими глазами. Когда Майк смотрел на сцену, ей передавались его ощущения, если же его внимание отвлекалось, то модель превращалась в обычную женщину. Слава богу, решила Джилл, не хватало еще стать лесбиянкой.
Тем не менее ей было забавно смотреть на девушек глазами Майка и знать, что так же он смотрит и на нее.
Джилл с Майком переехали в Пало-Альто, где Майк попытался проглотить библиотеку Гувера, но не справился. Он понял, что поглощает информацию быстрее, чем можно переработать, даже если думать без перерыва все те часы, когда библиотека закрыта.
Облегченно вздохнув, Джилл предложила поехать в Сан-Франциско.
Там Майк начал читать организованно.
Однажды Джилл вернулась домой и увидела, что Майк сидит в растерянности, обложившись книгами. Джилл пробежала взглядом названия: Талмуд, Кама Сутра, разные версии Библии, Книга Мертвых, Книга Мормонов, Новое Откровение (подаренное Патрицией), Коран и священные писания еще десятка религий.
— Какие проблемы, милый?
— Джилл, я не вникаю…
«Подожди, Майк, понимание приходит после ожидания».
— Боюсь, что ожидание ничего не даст. Я знаю, в чем дело: я марсианин, вставленный в тело неправильной формы.
— Дорогой, для меня ты человек и мне очень нравится форма твоего тела.
— Джилл, ты знаешь, о чем я говорю. Я не вникаю в людей. Я не понимаю, зачем им так много религий. У моего народа…
— У твоего