— Любопытно, не об одной ли и той же женщине мы говорим? Дамы, с головы до ног покрытые татуировками, не так уж часто встречаются. Та дама, с которой я был знаком, испытывала по отношению к змеям пошлейший страх. А я люблю змей… Познакомишь меня с ней?
— Поедешь к Майку — сам познакомишься. Она у него вроде домоправительницы. Патриция, или тетушка Пэтти.
— Джилл о ней много рассказывала и очень хорошо отзывалась. Хотя ни слова не сказала о татуировках.
— И по возрасту она тебе подойдет. Когда я сказал «девица», я передавал первое впечатление. Ей на вид под тридцать, на самом деле ее детям скоро тридцать. Так вот, она улыбается, подбегает ко мне, обнимает, целует и кричит: «Ты Бен! Здравствуй, брат! Выпьем воды!». Джубал, уж на моей-то работе я повидал всякого. Но ни разу меня не целовали девицы, одетые в татуировки. Я смутился.
— Бедняжка.
— На моем месте ты тоже не чувствовал бы себя героем.
— Я бы принял все как должное. Мне приходилось общаться с дамой в татуировке. Она чувствовала себя в татуировке, как в одежде. Правда, она была японка, а японцы более равнодушны к телу, чем мы.
— Пэтти к своему телу не равнодушна. Она хочет, чтобы после ее смерти из нее сделали чучело и поставили на пьедестал, как памятник Джорджу.
— Джорджу?
— Это ее муж. Давно на небесах, но она говорит о нем так, как будто он полчаса назад выскочил в пивную. В остальном Патриция настоящая леди. Она не позволила мне долго смущаться.
Глава 31
Патриция Пайвонски по-братски поцеловала Бена, не подозревая, что его что-то может смущать. Потом почувствовала его смятение и удивилась. Ведь Бен брат Майка, из самых близких, а Джилл близка с Беном почти так же, как с Майком. Странно.
Главным в характере Патриции было бесконечное желание сделать всех людей счастливыми; она ослабила натиск. Для начала Пэт предложила просто разуться: в Гнезде мягко и чисто, сам Майк следит за чистотой. Потом показала, куда можно повесить одежду, и пошла за выпивкой. От Джилл Патриция узнала, что любит Бен, и решила сделать двойной мартини. Вернувшись, она увидела, что Бен разулся и снял пиджак.
— Брат, пусть тебе никогда не придется испытать жажду!
— Разделим же воду, — согласился Бен, — то небольшое количество, которое здесь содержится.
— Этого хватит, — ответила она. — Майк говорит, что пить можно даже мысленно, главное — согласие пить. Я вникаю, что это правильно.
— Верно. Это как раз то, что мне нужно. Спасибо, Пэтти.
— Все наше — твое, и ты наш. Мы рады, что ты дома. Все остальные сейчас на службе или на уроках, придут, когда исполнится ожидание. Хочешь осмотреть Гнездо?
Бен согласился. Патриция повела его в кухню, огромную, с баром в углу; в библиотеку, в которой больше книг, даже чем у Харшоу; показала ванные комнаты и спальни (Патриция называла их гнездышками, Бен сам решил, что это спальни, потому что пол в них был мягче, чем везде).
— А вот мое гнездышко.
Часть комнаты занимали змеи. Бен терпел, пока Патриция не подвела его к кобрам.
— Не бойся, — заверила Пэт, — они не тронут. Сначала мы держали их за стеклом, потом Майк научил сидеть их за чертой.
— Я предпочел бы держать их за стеклом.
— О’кей, Бен, — она опустила стеклянную загородку.
Бену стало легче, и он даже погладил боа-констриктора, когда Патриция предложила. Потом они прошли в другую комнату, большую, круглую, с очень мягким полом и бассейном посередине.
— Это Внутренний Храм, — пояснила Пэт. — Здесь мы принимаем в Гнездо новых братьев.
Она поболтала ногой в воде и спросила:
— Хочешь разделить воду и сблизиться? Или просто поплавать?
— Нет, не сейчас.
— Пусть исполнится ожидание, — согласилась она.
Они вернулись в огромную гостиную, и Патриция налила Бену еще мартини. Бен устроился на кушетке, но вскоре поднялся. В комнате было жарко, от выпивки он вспотел, а кушетка приспосабливалась к форме тела и тоже пригревала. Бен решил, что глупо сидеть здесь в костюме, когда на Пэтти надета только змея. Он остался в шортах, а все остальное повесил в прихожей. На входной двери висела табличка: «Ты не забыл одеться?». Бен подумал, что в этом доме такое напоминание совсем не лишнее. Внимание его привлекла еще одна деталь, которую он пропустил, входя: по обе стороны от двери стояли урны с деньгами. Урны были переполнены, деньги валялись на полу. Пришла Патриция.
— Вот твой стакан, брат Бен. Сблизимся и пребудем счастливы!
— Спасибо, — Бен не мог оторвать глаз от денег.
Патриция проследила его взгляд.
— Я неряшливая хозяйка, Бен. Майк одним взглядом наводит порядок, поэтому я совсем распустилась и каждый раз что-нибудь забываю.
Она подобрала рассыпанные деньги и затолкала их в урну.
— Почему вы держите их здесь.
— А как же? Эта дверь ведет на улицу. Каждый из нас, выходя за покупками или еще куда-нибудь, берет себе, сколько нужно. Держим на виду, чтобы не забывать.
— Просто так, схватил горсть и пошел?
— Ну да. Ах, я понимаю! Здесь не бывает чужих. Если к нам приходят знакомые, мы принимаем их в других помещениях, и не держим денег там, где они могут соблазнить слабого человека.
— А я слабый человек.
Пэтти хихикнула.
— Для тебя не может быть соблазна: они твои.
— А грабители? — Бен пытался прикинуть, сколько в этих урнах денег.
Банкнот с однозначными числами почти не было. На полу осталась пропущенная Пэтти бумажка с тремя нулями.
— На прошлой неделе один залез.
— Сколько он забрал?
— Не успел: Майк отослал его прочь.
— Вызвал полицию?
— Зачем? Майк никого не выдает полиции, — Патриция пожала плечами. — Он просто сделал так, что грабитель исчез. И разрешил Дюку открыть потолок в садовой комнате. Я тебе ее не показывала? Там на полу растет трава. Джилл говорила мне, что у тебя дома тоже растет трава.
— Да, в гостиной.
— Если я буду в Вашингтоне, ты позволишь мне походить по твоей траве? И полежать на ней?
— Конечно, Пэтти. Мой дом — твой дом.
— Я знаю, дорогой, но мне приятно это от тебя услышать. Я лягу на траву в твоем гнездышке и буду счастлива.
— Буду рад принять тебя, Пэтти, — Бен надеялся, что она приедет без змей. — Когда ты будешь в Вашингтоне?
— Не знаю. Ожидание еще не кончилось. Майк должен знать.
— Ладно, соберешься приехать, предупреди, чтобы я не уехал. А впрочем, это необязательно: Джилл знает код моей двери. Пэтти, вы считаете свои деньги?
— Зачем?
— Обычно люди считают.
— Мы не считаем. Берем, сколько возьмется, потом, если осталось, кладем обратно. Когда в урне становится мало денег, я беру у Майка еще.
Как, оказывается, все просто. Бен знал, что на Марсе общество устроено по модели, близкой к безденежному коммунизму. Майк перенес это общественное устройство в свой храм, внешне приспособив к внешним условиям. Интересно, знает ли Пэтти, что деньги фальшивые?
— Пэтти, сколько вас здесь, в Гнезде? — Бен сначала встревожился, потом отогнал тревожные мысли: за его счет у них жить не получится, потому что у него дом, а не пещера Али-Бабы.
— Сейчас скажу… около двадцати, включая новых братьев, которые еще не умеют думать по-марсиански и не посвящены.
— А ты посвящена, Пэтти?
— О, уже давно. Я преподаю марсианский начинающим и помогаю новым братьям. Мы с Дон (Дон и Джилл — верховные жрицы) — известные фостеритки, мы показываем другим фостеритам, что Вселенская Церковь не вступает в конфликт с Верой, точно так же, как членство в баптистской секте не мешает стать масоном, — Пэт показала Бену поцелуй Фостера, рассказала его историю, а также историю симметричного поцелуя Майка.
— Я рассказываю ученикам, как трудно заслужить поцелуй Фостера, и говорю, что так же трудно добиться права вступить в наше общество, в наш Внутренний Храм. Многие готовы посвятить этому жизнь.
— Это так трудно?
— Конечно. Нам с тобой, Джилл и некоторым другим повезло: Майкл сразу назвал нас братьями, а остальных он сначала обучает. Он учит их не слепо верить, а понимать, во что они верят. Для этого нужно научить людей думать по-марсиански. Это нелегко, я еще не научилась как следует. Но ты знаешь, учиться и работать — такое счастье! Ты спрашивал, кто у нас в Гнезде. Дюк, Майкл, два фостерита — Дон и я, один обрезанный еврей, его жена и четверо детей…
— Даже дети?
— О, у нас много детей. Мы устроили для них отдельное детское гнездо. Иначе было бы невозможно работать. Хочешь посмотреть?
— Как-нибудь потом.
— Католическая семья — три человека, марсианская семья — еще трое, остальные протестанты. Да, еще один атеист. Он думал, что он атеист, пока Майкл не открыл ему глаза. Он пришел, чтобы посмеяться над нами, но остался учиться у нас и скоро сам станет жрецом. Нас девятнадцать человек, но мы редко сходимся все сразу — только на особые службы во Внутреннем Храме. Гнездо рассчитано на восемьдесят одно место — три в дважды третьей степени. Так считают на Марсе. Майк говорит, что нам еще не скоро понадобится большое гнездо, а когда понадобится — построим. Бен, хочешь посмотреть, как Майкл проповедует?
— Мы не помешаем службе?
— Нет. Подожди, я оденусь.
— Она вышла в одеянии, похожем на свидетельскую форму Энн, только рукава были в виде ангельских крыльев, а на сердце — символ Вселенской Церкви — девять концентрических окружностей со стилизованным Солнцем в центре. Это, оказывается, облачение: на Джилл и других были такие же одежды, только у Пэтти был высокий ворот, под которым она скрывала татуировку. На ноги она надела носки и сандалии.
Джубал, она стала необыкновенно величественной, и показалась старше. Правда, пятидесяти я бы ей все равно не дал. А какая у нее кожа! Разве можно такую кожу портить татуировкой!
Я тоже оделся; она попросила меня пока не надевать туфли. Мы вышли в коридор, там я обулся, мы сели в лифт и спустились на несколько этажей. Затем очутились на галерее, над залом для общих собраний. Там был Майк с какой-то жрицей. Издали я принял ее за Джилл, но потом разглядел, что это другая жрица — Дон Ардент.