В селе Федоровка жители уважали свиноводство, с удовольствием разводили хрюшек, а племенной хряк Иван Иваныч и вовсе был всеобщим любимцем, бродил где хотел и часто встречался у сельпо, где у многочисленной сборной местных алкоголиков считалось хорошей приметой купить «Ванечке булочку к чаю». Белый хлеб хряк любил до умопомрачения, и именно им его вечером заманивала обратно домой хозяйка Галя, черноглазая красавица лет пятидесяти.
– Паш, ну пойдем, ладно тебе, – скучным голосом позвала Маринка. – Вот я еще весь свой перерыв не тратила на поиски Дюдюки. Чего ты-то за ней кинулся?
Лена покривилась. Года два назад по телевизору показали мультик про тигренка и Дюдюку, и ее жизнь уже на следующий день расцвела новыми красками – при этом каждый, кто ее так дразнил, радовался своей оригинальности. Школа кончилась, казалось, что в институте будет легче. Но с первого же семинара и переклички Дюка снова стала Дюдюкой.
– Она – мой друг, – сказал Павлик. – Хорошая девчонка. Не такая, как другие. Ну, Марин, чего ты хмуришься-то? С ней дружить хорошо. А с тобой – все остальное.
– Она-то с тобой именно остального и хочет, – усмехнулась Марина. – Я ее глаза видела, когда она убегала.
– Не, ерунда, – сказал Павлик. – Ленка просто очень правильная, ну, знаешь, не давай поцелуя без любви, такая. Это она меня сюда, в стройотряд, уговорила – я вообще в поход собирался с нашими, из политеха. Ленка сказала – нельзя на Алтае прохлаждаться, когда в стране трагедия. И правда – как в стороне-то остаться? В ликвидаторы я по возрасту не прошел, ну, хоть поселок для эвакуированных построим. Тебя вот встретил…
Маринка игриво рассмеялась, смех заглушился поцелуем. Лена сидела, скорчившись, рассматривая полосы дерьма на своей ноге и руке.
– Надеюсь, к ужину Дюдюка найдется, – сказал удаляющийся голос Марины. – Она же на этой неделе главная поварешка, а я голодная сегодня – ужас.
Ленка вылезла из-за куста, как только они ушли. Под яблоней сидел Иван Иваныч и, склонив вислоухую голову, задумчиво рассматривал зеленое недозрелое яблочко на траве. Увидев Лену, приветливо хрюкнул.
– Засранец, – с досадой сказала она. – Вот зарежут тебя, будешь знать.
И пошла купаться на речку, в плохое место со скользким берегом, куда местные никогда не ходили. До ужина время было, и она еще с обеда начистила два ведра картошки, залила водой и в тенек поставила. Рагу сделать успеет.
Отмыться бы – и от дерьма, и от противной гнетущей боли, застывшей внутри, как слой жира на посуде.
Ленка шла, а перед глазами у нее все стояли крепкие руки Павлика, сжимающие Маринкину круглую задницу. И стыдная мысль все билась в голове – вот бы ощутить его руки на своей…
На берегу она разделась до трусов, потом представила, как остаток дня ходить в мокрых, сняла и их. Зашла в воду, поскальзываясь и морщась – дно было заросшее, склизское, очень противное. Плюхнулась, немного поплавала, опасливо сжимая ноги, потому что позавчера перед сном Ольга из Ленинска рассказала страшную историю, как в реке одной женщине туда залезла змея.
Ленка обогнула камыши, уже собралась вылезать на глиняный берег и вдруг обмерла – рядом с ее одеждой сидел молодой человек. Он был высокий, черноволосый, ужасно красивый, не просто симпатичный, а как актер с открытки или из журнала. И грустный какой-то, непохоже было, что нагло пришел и сел, чтобы над голой Ленкой поглумиться. И ранимым выглядел очень, будто у него тоже что-то плохое случилось.
Ленка замерла в воде у берега, потом про змею вспомнила и задергалась. А на берег как вылезать-то – в чем мать родила перед красавцем?
– Эй, – крикнула Ленка. – Отвернитесь-ка! Рядом с вами моя одежда!
Парень посмотрел на нее удивленно, потом на стопку одежды рядом с собой – будто впервые увидел. Закрыл лицо руками, как ребенок.
– Извините, – крикнул он. – Я не заметил. А встать и уйти не могу – ногу на глине этой подвернул. Пожалуйста, выходите, я не буду подглядывать.
Ленка выскочила из воды как ошпаренная, натянула белье, штаны, куртку-целинку – прямо на мокрое тело, все сразу прилипло. Увидев, что парень смотрит сквозь щелочки между пальцами, сердито покраснела, горячо стало по всему телу.
Парень понял, что она заметила, убрал ладони от глаз, улыбнулся смущенно.
– Извините, – сказал он. – Не удержался. Никогда не видел обнаженных девушек. А вы такая красивая!
Так он хорошо и искренне это сказал, что у Ленки и тени сомнений не возникло, что правду говорит, не шутит, не пытается насмехаться. И ей стало еще горячее, щеки запылали.
– Меня Юрием зовут, – сказал парень. Ленка подумала, что речь у него немножко странная, слишком ровная какая-то, будто он откуда-то слова считывает и старательно выговаривает. Легкий, почти незаметный акцент, вроде как у прибалтов.
– Лена, – представилась она. Подумала и села рядом с ним – какой-то он был славный, спокойный, надежный, и горячо от него ей было, как от печки. – А вы из Прибалтики?
Юрий подумал, покачал головой.
– Не думаю, – сказал он странно. – Знаете, Лена, со мной что-то случилось, и я почти ничего о себе не помню. И трудно в голове все держать. Теряюсь.
– Наверное, у вас травма была, – предположила Ленка. – Головы. Я знаю, бывают такие последствия…
И тут ее осенило – сюда ведь, в Руднедыневский район, эвакуировали и из Припяти, и из Чернобыля. Может, там и пострадал таинственный Юрий?
– Давайте я ногу вашу посмотрю, – сказала она. – Я в медицинский сначала поступила, на «Скорой» практику отрабатывала. К сожалению, вылетела после первой сессии. Не справилась. Теперь в политехе. Но если вывих или перелом там, смогу определить.
Юра аккуратно вытащил ногу из ботинка – красивого, из серой кожи, наверное, импортного. Поднял штанину, поставил на глину.
– Посмотрите, пожалуйста, Лена, – сказал он. – Я вам буду очень признателен.
Он вздрогнул, когда Ленкины пальцы дотронулись до его белой безволосой щиколотки.
– Больно здесь? – испугалась Ленка.
– Нет, – медленно сказал Юрий. – Мне вдруг стало очень горячо от вашего прикосновения.
У Ленки чуть сердце из груди не выпрыгнуло. Перелома не было.
– Наверное, растяжение просто, – сказала Ленка. – Посидите, отдохните. Боль пройдет.
– А можно, вы мне составите компанию? – попросил красавец.
Они сидели и разговаривали очень долго, забыв обо всем. Юрий хотел все знать о Ленке, ему все было одинаково интересно – ее детство в Саратове, рассказы о войне любимого дедушки, его похороны в прошлом году, ее сложности с мамой и с учебой, стройотрядовские будни, смешные случаи и интриги, Ленкины мечты, надежды и интересы.
Когда он взял ее за подбородок и поцеловал, у нее в глазах потемнело. Возбуждение было настолько сильным, что внезапно перешло в свою противоположность, она отодвинулась от него и расплакалась.
– Что с тобой? – спросил Юра. Он был невыносимо красив. От него пахло солнцем и полынью.
– Зачем такому, как ты, такая, как я? – прошептала Ленка горько. – Со мной, говорят, только дружить хорошо. Никто меня никогда не любил и не хотел.
– Я хочу, – сказал Юрий. – Очень. Ты – такая чудесная девочка, и почему-то так к себе плохо относишься. Ты же прекрасна.
И он опять потянулся к ней и поцеловал ее, и на этот раз она не отстранилась, хотя и не могла перестать плакать.
Они легли прямо на глинистый берег, прогретый июльским солнцем, потом перекатились под густые ветки маленькой, корявой, но очень развесистой ивы. Ленка ждала боли, но ее все не было – был лишь жар, и желание, и мощная тяга одного тела к другому.
На секунду она замерла, потому что вспомнила важное.
– Я не забеременею? – спросила она. Лицо Юрия закрывало весь мир, его губы раздвинулись в медленной улыбке.
– Нет, – сказал он. – Но ты изменишься, станешь одной из тех, кто понесет народам новое будущее. Я войду в твою плоть, и твое тело станет моим инструментом. И твое тело и ум найдут главное, Лена, – равновесие. Я дам тебе силу и веру в себя, и не будет ничего, что бы ты не смогла сделать, если захочешь…
Он еще что-то говорил, но при этом продолжал двигаться, и Ленка услышала из всего этого только «Нет, не забеременеешь». И поверила. И вскрикнула от счастья.
День стал вечером, а потом и ночью, а о голодном некормленном стройотряде и киснущей в ведрах картошке она так и не вспомнила.
Она проснулась в кромешную темноту, в боль затекшего тела, не привыкшего к ночевкам на жесткой холодной глине. Ночной воздух вокруг зудел комарами, радостно пировавшими на Ленкиной голой коже. Кроме них, вокруг никого не было.
– Юра, – позвала она тихо. – Юрочка?
Никто не отозвался. Он ушел, исчез, оставил ее.
Ленка на ощупь нашла свою одежду – она была у нее под головой, оделась, дрожа, выбралась из-под ивы на берег.
Она, девственница, отдалась незнакомцу на берегу грязной реки.
Она, комсомолка, нарушила все свои обещания и обязательства перед коллективом.
Она, уродина, забыла, кто она такая, и вот – расплата.
Головоломка вдруг сложилась у нее в голове – ну конечно! Необычная мягкая одежда, странность речи, таинственное прошлое, необъяснимый интерес к уродливой идиотке… Юрий был шпионом! Американским или английским… Возможно, даже японским – пожалуй, было в его тонком темноглазом лице что-то слегка азиатское. Наверное, приехал разведывать подробности катастрофы – газеты писали, что на Западе она вызвала массу спекуляций и нездоровый интерес.
Она, советская студентка, только что предала Родину – очень буднично и с большим удовольствием.
Ленка застонала от стыда и запоздалых сожалений. Шатаясь, она пошла через поле, через перелесок, к деревне и стройотрядовским корпусам. Издалека долетели голоса.
– Лена! Ле-ена! Дюка, отзови-ись!
Товарищи не спали, не отдыхали перед новым трудовым днем, а искали ее по лесам и полям. Ленке стало еще хуже. Она шла, как в бреду, и когда, наконец, вышла в свет чьего-то фонарика, к вскрику «вот она!» и пулеметной очереди вопросов, то и сама не поняла, что с ней случилось. Ее глаза закатились, она потеряла сознание и упала на дорогу. Павлик не успел ее подхватить, и затылок глухо стукнулся об асфальт.