– Ты все напутала, – рассудительно сказал отец. – На Северном полюсе живут эскимосы. Провинция Занзибар находится в Африке, почти у экватора. И национальное блюдо у них паштет из толченых жуков и жареные гусеницы.
– На чем жаренные? – уточнил я.
– На пальмовом масле, чудак! – засмеялся брат. – Учи матчасть, салага!
Я свернул чат-поле, вышел из кокона, откинулся в кресле и задумался. Среди нас, поваров, корпоративной гордостью считалось умение готовить национальные блюда противника: кормить потенциальных пленных. Брату досталась провинция Нидерланды, ничего сложного, классические интернациональные, можно сказать, мясные блюда средней прожарки, овощные супы и мучные десерты. Правда, бутовцы проиграли, и брата пришлось восстанавливать заново целиком, поэтому он ничего про поединок рассказать не может: предсмертную копию снимали перед боем. Надеюсь, меня целиком не убьют. Все-таки кухня считается службой тыла.
С тех пор прошло много лет, и я с высоты своих лет могу сказать: за Африканду стоило побороться. Планета содержала огромное количество полезнейших ископаемых от каменного угля до редких металлов. Добытые ресурсы лепились в астероиды и отправлялись на космические рынки. Колония африкандов ширилась и развивалась, но в конце концов им надоело быть сырьевым придатком, и Совет планеты выставил Африканду на братальный аукцион в надежде получить право на современные технологии переработки. А мы, бутовцы, подали заявку.
Африкандов я впервые увидел в нашем домовом гипермаге, куда спустился за натуральной капустой брокколи. У меня случился приступ меланхолии, который я решил усугубить брокколи в сырном соусе, а синтетическая брокколи не такая противная, как выращенная. Наверное, инженеры-вкусотехники тоже люди.
В отделе кухонной утвари я задержался, размышляя, не купить ли мне новый диспенсер для теста, и обратил внимание на презабавное зрелище: худощавый блондин со смазливой физиономией пытался кадриться с андроидом-консультантом. До меня долетали обрывки разговора:
– Сегодня чудесная погода, светит солнце. Вам нравится солнце? Или лучше дождик?.. Вечером будет пасмурно, я просто уверен… а что вы делаете вечером?
Андроид в ответ вещала о преимуществах бриговских барометров перед халлеровскими и пыталась отослать настойчивого ухажера в отдел климатических установок.
К ним подошел темноволосый крепыш и хлопнул блондина по плечу:
– Стихи читать не пробовал? Два Пятки, ты разговариваешь с железякой бессмысленной.
– Да ладно! – Блондин попробовал ущипнуть андроида за щеку, наткнулся на силовое поле и расстроенно вздохнул. – Вечно Толстый, меня еще никто так не обламывал! Чертовы москвичи.
– Не переживай. Пусть тебя Маркиза с подружками знакомит.
– От нее дождешься…
Они ушли в глубь магазина, а я вертел в руках кулинарный шприц и удивлялся ненароком подсмотренному эпизоду из чужой жизни. Кто эти люди? Какие забавные у них имена.
Я еще не знал, что знакомство с этой троицей перевернет всю мою жизнь.
А познакомились мы самым невообразимым образом. Они просто взяли и пришли ко мне в гости.
Однажды я обратил внимание, что в пустовавшем бунгало на моем 28-м уровне засветились окна. На высоте не каждый хочет жить, но у нас на уровне миленько, палисадники вокруг бунгало, детские площадки. Всего двумя этажами ниже – Дом быта, гипермаг, а для любителей цивилизации большой транспортный узел с реактивными лифтами во все концы московской провинции.
Потом я получил записку по домовой сети: «Привет, сосед! Давай знакомиться. Как насчет субботнего визита?» В ответ я передал параметры своего адреса в чат-поле, нарисовал новый костюм и обновил чат-залу.
Но ничего из этого не пригодилось, а вышло как всегда.
В субботу я облачился в свой лучший сенсорный комбинезон из нитролатекса, влез в кокон и гостеприимно распахнул чат-поле. На табло поля вспыхнула надпись: «Открой дверь». Я в смятении огляделся. Гостиная кокона представляла собой круглую комнату с тремя окнами. Я поднял себя джойстиком и обошел кокон вокруг. Какая, к черту, дверь?
«В реале дверь открой, москвич!»
Мать моя хлебопечка! Соседи пешком пришли в натуре!
Я отлепил гарнитуру, выскочил из кокона, выбежал в прихожую и как был, в нитролатексе, распахнул дверь.
Они стояли там все трое: Две Пятки, Вечно Толстый и Маркиза со свертком в руках. И я весь такой красивый в голубом нитролатексе, который обтягивает все-все, вплоть до волоска, в оранжевых контактных точках, и самая яркая точка – как мне тогда представилось – светится на самом кончике, ну вы понимаете чего.
Маркиза восхищенно прошептала: «Аватар!» и уставилась именно туда, на эту точку. Я мгновенно вспотел от неловкости, воскликнул: «Я сейчас!» – и побежал переодеваться.
Мое бунгало, конечно, не предел совершенства и роскоши. Но кое-чем я могу гордиться. Например, грамотно обустроенная кухня, первое дело для потомственного повара. Гостиная с комплексом синтеза мебели. А вот прихожая, стилизованная под XX век, с настоящей деревянной вешалкой, досталась от бабушки. Я купил вакуумную чистку для ботинок и оставил все как было.
Но соседям этот антураж понравился. «Гламурненько», – одобрила Маркиза, оглядывая могучее развесистое сооружение.
– Двадцатый век, поди, – авторитетно произнес Вечно Толстый, трогая пальцем деревянный крючок. – Новодел.
Две Пятки усмехнулся и сунул ногу в вакуумную чистку.
А вот к гостиной они отнеслись настороженно. Глядя, как прямо из пола поднимаются, обрастая фактурой и цветом, диван и два кресла, Маркиза сказала:
– Синтетика. Фу. Не люблю пластмассу.
Я обиделся за свой синтезатор, остановил программу и задал новые параметры. Диван изменил очертания. Его ножки изогнулись в форме буквы «S» и покрылись тяжелой позолотой. Подлокотники поднялись, свернулись в мягкий валик, а спинка приняла мягкие волнистые очертания. Сверху я налепил позолоченный резной гребень с гербом СССР (на фоне земного шара скрещенные серп и молот в венке из колосьев, если кто не знает) и покрыл всю эту красоту декоративным шелковым полотном, характерным для стиля «барокко»: темно-зеленые полосы на розовом фоне с узором из фруктов и мелких птичек. В программе для кресел поставил метку «гарнитур», только гербы убрал со спинок.
– Прелестно, – сказал Вечно Толстый, плюхаясь на диван, изрядно просевший под его телом. Две Пятки устроился рядом. Маркиза подошла к креслу и ткнула кулаком в сиденье.
– Офонареть! Он еще и мягкий.
Я закончил выращивать стол, и Маркиза тут же положила на него свой сверток.
– Мы тебе пирог принесли, – объявила она. – Только он немножко подгорел и его лучше горячим поедать. Где у тебя можно разогреть?
– На кухне, – я показал в сторону мембраны, прикрывавшей дверной проем. – Руки моют здесь.
Я провел ее в ванную комнату, достал там из шкафчика две одноразовых шапочки, халат, бахиллы и перчатки и протянул девушке.
– Серьезный подход, – уважительно сказала Маркиза, натягивая халат.
Мы вошли в мою святая святых. Я развернул пирог, понюхал. М-да. За такое творчество у нас из колледжа выгоняли с запретом на профессию. Вряд ли это можно спасти, но примитивную коррекцию стоит сделать.
– Слушай, наверное, надо срезать горелую корку, молочком размочить, а сверху маслицем смазать, – скомандовала Маркиза. – Яичко можно еще взбить, с мучкой размешать. Давай я помогу.
– Не стоит.
Я посадил Маркизу на высокий барный стульчик и сунул ей в руки бокал с фруктовым коктейлем.
Затем поставил пирог в молекулярную печку и включил режим анализа.
Молекулярной кухней я заинтересовался еще в школе и, смею надеяться, достиг определенных успехов. В последнем классе лицея я выиграл Межмосковскую олимпиаду. А на первом курсе колледжа стал дипломантом конкурса «Молекулярное кафе» памяти Ильи Варшавского. Надо было создать гармоничное блюдо, состоящее из вкусовых элементов соленых огурцов, селедки, взбитых сливок и малинового джема. Большинство участников пыталось создать десерт, сводя к минимуму участие селедки и огурцов, а я главным компонентом выбрал селедку, структурировав все это под мучное изделие с хрустящей корочкой. Комиссия очень смеялась…
– У тебя тут что? Пульт управления космическим аппаратом? – поинтересовалась Маркиза, наблюдая за моими действиями.
– Просто кухня. Ничего лишнего.
Анализатор звякнул и вывел данные на панель. Спектрограмма вполне ожидаемо меня не порадовала, но восстановлению это изделие домашней кулинарии поддавалось. Я не стал спрашивать Маркизу, что внутри пирога – анализатор показывал большое количество углеводов и клетчатки, характерное для фруктовых начинок. Поэтому я решил, что не лишним будет покрыть все это сверху глазурью. Внес изменения в стандартную программу коррекции и запустил процесс.
Молекулярная печка замерцала индикаторами, на панели замелькали графики и полосы. Маркиза завороженно наблюдала за процессом. «Коррекция закончена», – сообщила печка.
Я открыл дверцу и достал пирог. Пахнуло хорошо пропеченным тестом, ванилью и сложной смесью душистых специй.
На Маркизу больно было смотреть.
– Это что? Это как? Это мой пирог? – Она выронила стакан и сползла с табуретки. – Мужик, ты кто?
– Ну… я студент второго курса колледжа Вкусного и здорового питания.
– Пошли! Скорее. – Она схватила меня за запястье и потащила с пирогом в залу. Я поставил свою ношу на стол.
– Круто, – сказал Два Пятки. – А на вкус это так же, как пахнет?
Я с достоинством кивнул.
– Да-а, – Вечно Толстый склонился над пирогом, потрогал пальцем глазурь и слизал шоколадную каплю. – Концептуально. Я только одного не понял: почему ты капустную кулебяку облил шоколадом?
Я растерялся, а Маркиза торжествующе засверкала глазами и воскликнула:
– Почему? Потому, что он – ученик кулинарного техникума!
Впоследствии, когда я благодаря (странное слово, но здесь – абсолютно верное!) трагическим событиям переселился на Африканду, я узнал, что в колонии была инфотека, целиком составленная из произведений раннего и среднего техногенеза. Маркиза и ребята воспитывалась на старых плоских фильмах, телезаписях, копиях с бумажных книг. Они откар