Он шмыгнул в подъезд, сжимая карточку в грязной ладошке. Дверь, конечно, не придержал – правильно, пусть ворчливая старшая сестра сама справляется.
Лена ввалилась в темную прихожую. Поставила у двери две пятилитровые бутыли – в дома воду не подавали уже третий день, но уличные колонки еще работали – и с наслаждением растянулась прямо на холодном полу.
– Пришла? – Егор выглянул из комнаты. – Ну, слава богу. Я уже волноваться начал!
– Ты же у нас мужик, сам бы и сходил за водой, – вяло огрызнулась Лена. – И никаких тебе волнений.
– Доча, я ведь спину сорвал вчера, – беспомощно заморгал он.
Лену передернуло. Ей до скрежета зубовного не нравилось, когда Егор называл ее дочей. Ну да, он ее родной отец, тут не отвертишься, – но можно хотя бы не напоминать об этом лишний раз?
– Почему Витька на улице бегает? Я же тебе сказала – не выпускай его.
– Я за ним с балкона следил.
– Толку с твоей слежки…
– Не ругайтесь! – крикнул Витька с кухни. – Лен, иди сюда, я карточки покажу!
Вживую серых никто не видел, хотя Витька и утверждал, что заметил одного во дворе школы и еще двоих – у Лены под кроватью. Зато эти чертовы карточки валялись повсюду. Яркие, сделанные из тонкого пористого материала – инструкция по поведению для землян, испытавших побочные эффекты первого контакта.
Стилизованный человечек стоял на коленях, изображая страдание. На розовом тельце чернели бесформенные пятна. На следующей картинке он, забросив за плечи рюкзак, жизнерадостно шпарил к летающей тарелке (да-да, классической тарелке, à la блюдце на ножках), стоящей на вершине холма. На третьей – получал из рук инопланетянина пробирку с лекарством. На четвертой – радостно шагал домой, насвистывая мелодию.
Эта картинка – счастливая, как Витя ее называл, – попадалась чаще всего. Но были и другие.
Человечек стоял в просторном белом зале, но инопланетянин сокрушенно разводил руками. Другой серый указывал на полки с пустыми пробирками. На следующей человечек (глазки-крестики, рука прижата к сердцу) валялся на земле в луже крови.
Серые действительно привезли с собой заразу, от которой люди покрывались черными пятнами и начинали медленно гнить заживо. Ну, по крайней мере, так утверждала квартирная хозяйка, тетя Оля. Лена и сама не раз видела зараженных, уныло бредущих куда-то (к тарелке, наверное, куда же еще?) по запыленным улицам. Конечно, связываться с ними, чтобы разузнать подробности, желания не было.
Нарочно или нечаянно серые это сделали, Лена не знала, да и знать не хотела. В любом случае, их жест доброй воли – берите наше лекарство, если, конечно, успеете – выглядел гадким и показушным.
– Катя говорит, есть еще какие-то с фиолетовыми полями, – Витька сложил карточки обратно в банку из-под кофе. – Говорит, видела там, за гаражами. Может, и врет. Но надо же проверить! Папа пообещал, что завтра со мной пойдет. Ты не волнуйся, он меня защитит, если что.
Егор? Защитит? Это жалкое существо, которое с начала вторжения нос на улицу высунуть боится? Но ссориться с братом не хотелось.
– Купаться иди, коллекционер, – поморщилась Лена. – Зря я, что ли, воду тащила?
2
Еще несколько лет назад, когда мама была жива, Лена услышала от кого-то байку о том, как в тридцать восьмом году люди приняли радиопостановку «Войны миров» за чистую монету. В две тысячи шестнадцатом все было наоборот. Многие, как и Лена, увидев по местному телевидению первый и единственный репортаж о приземлении корабля пришельцев, только пожали плечами – совсем беда у журналистов с чувством юмора – и переключились на другой канал.
Утром в новостях не было уже ни слова об инопланетянах у Черного Лога. Потому что и самих новостей не было. Какой канал ни включи, на экране мельтешила серо-черная рябь, телефоны не работали. То, что началось в Артемьевске, правильнее всего было бы назвать паникой – если только это короткое слово способно вместить душный августовский полдень, запах пыли и бензина, детский плач, звон бьющихся стекол, бесконечные слухи о том, что военные высаживают людей из машин на выезде из города и увозят не пойми куда; что инопланетяне уже добрались до частного сектора; что надо бежать, прятаться, вооружаться, организовываться, – делать ну хоть что-то…
Ближе к полудню по радио объявили приказ об эвакуации. Люди, волоча за собой баулы с вещами, потянулись к остановкам, где их поджидали автобусы с черными номерными знаками и молчаливые парни в форме. Тогда можно было бы уехать – если бы Егор не был Егором. Он бубнил что-то про опасность поспешных решений, утверждал с непонятной уверенностью, что людей наверняка везут в фильтрационные лагеря, что город оцепили и никто не собирается выпускать свидетелей вторжения во внешний мир. Перепуганный Витька наотрез отказался уходить из квартиры – ну еще бы, разве папа может ошибаться! – а у Лены не хватило сил настоять на своем. А потом стало поздно. Автобусы, уехавшие девятнадцатого августа в город, само собой, не вернулись. Можно было бы, конечно, угнать машину и проверить, насколько правдивы все эти слухи об оцеплении, – если бы Егор умел водить.
Утром следующего дня на улицах появились эти проклятые карточки. Тетя Оля, вернувшись от соседки, трагическим шепотом сообщила, что в пригороде полным-полно зараженных – точь-в-точь как на картинках. Егор мрачно и торжественно заявил, что теперь-то власти уж точно никого не выпустят ни из города, ни из лагерей (дались они ему!): кому нужна эпидемия инопланетной чумы?
В общем, черт его знает, повезло ли тем, кто успел удрать из Артемьевска. Зато те, кто остался, уж точно не скучали – уже вечером первого дня Лена наблюдала с балкона, как грабят магазинчик бытовой техники напротив. Конечно, во всем виноваты были серые, – вот только витрину разбивали не они, а обычные люди: дядя Паша с первого этажа, медсестра из детской поликлиники… Знакомых лиц было много: городок-то маленький, и тридцати тысяч жителей не наберется. Люди как с цепи сорвались – орали, матерились, дрались за дармовые йогуртницы и хлебопечки.
Тогда это показалось Лене смешным. А надо было испугаться.
– Вить! – Лена постучала в дверь ванной. – Ты там скоро?
Лязгнула щеколда. Витька, пряча глаза, как нашкодивший котенок, шмыгнул было в коридор, но Лена преградила ему путь.
– Все нормально?
Он ссутулился. И прошептал еле слышно:
– Я заразился.
– Вить, не смешно. Правда.
– Вот, – он задрал футболку.
На загорелой коже проступили сине-багровые пятна.
– Как на карточках, – всхлипнул он. И заревел, уткнувшись Лене в живот.
Лена рассеянно гладила его по волосам – и понимала, что нужно что-то сказать. Что-то важное и ободряющее. Но слова не шли на язык, как и полгода назад, когда они, обнявшись, сидели под дверью маминой палаты, и старенькая медсестра, смаргивая слезы, все пыталась узнать у «бедных детонек» телефон кого-нибудь из взрослых родственников. А Лена знала только, что отец, с которым мама давным-давно развелась, живет где-то на юге…
Ничего. Тогда они справились. И сейчас справятся.
Надо идти в Черный Лог. Взять у серых лекарство. Это недалеко, она за день дойдет – только вот кто позаботится о Витьке?
Лена обернулась, почувствовав на себе чей-то взгляд. Тетя Оля стояла в коридоре, скрестив руки на груди.
– Заразные? – сказала она сквозь зубы. – Пошли вон отсюда.
3
– Да как тебя угораздило, старик? – беспомощно спросил Егор. Уже в который раз.
Они спрятались от жары и людей в разграбленном киоске на бывшей остановке автобуса. Лена рылась в выпотрошенных ящиках, пытаясь найти хоть что-то полезное – добрейшая тетя Оля не позволила им даже вещи толком собрать, а Егор, конечно же, и не думал ей перечить. Нет, они и так не остались бы в квартире – но можно же было по-человечески попрощаться, а не вышвыривать их за дверь? Витьке и так несладко.
– Пап, так мы к серым пойдем за лекарством? – Витька поднял покрасневшие глаза. – И они нас в корабль пустят? Здорово было бы.
– Ага, к серым, – потерянно забормотал Егор. – В корабль.
Жалкое существо. Вот за что Витька его любит?
Щелкнул взводимый курок. Лена обернулась. На пороге замер чумазый мальчишка с пистолетом в руке.
– Рюкзак на пол, и валите, – буркнул он, стараясь выглядеть как можно свирепее. Это было бы даже забавно – вот только пистолет, кажется, был настоящим.
– Да-да, – закивал Егор, прижимая к себе перепуганного Витьку. – Уже уходим.
– Но там мои вещи! – возмутилась Лена.
– Доча, пойдем! У него же оружие!
Лена швырнула рюкзак под ноги мальчишке. И зашагала по улице, скрежеща зубами от злости. Он даже не попытался помешать этому упыренку! Трус несчастный!
Конечно, во всем виноваты были серые. Но злилась она сейчас не на них.
4
На ночлег они расположились в одной из брошенных квартир. Прошли мало, даже до центра города не успели добраться: Витька устал и натер ноги, а Егор шарахался от каждой тени.
Витька задремал прямо на полу. Ветер, прорвавшийся сквозь разбитое стекло балконной двери, шевелил рыжие кудряшки. Из ладошки выпала карточка – может, та самая, которую он подобрал утром.
– Ты спи, доча, – Егор заглянул в комнату. – Я посторожу.
В руке он сжимал кухонный нож. Воитель хренов. Мучительно захотелось сказать ему что-то злое и обидное, – но спать все-таки хотелось сильнее.
Лена открыла глаза. Уже светало.
Осторожно ступая, чтобы не разбудить Витьку, она вышла в прихожую – и выругалась. Из приоткрытой входной двери тянуло сырым подъездным запахом. А Егор, зараза, дрых в кресле, как ни в чем не бывало. Да их за ночь десять раз могли прирезать или что похуже!
Она потянулась к замку – и застыла, глядя на свою руку. Даже в полумраке прихожей были видны багровые символы, въевшиеся в кожу предплечья.
Это были не бесформенные пятна, проступавшие на коже зараженных, а четкие аккуратные знаки, похожие на буквы или цифры. Номер. Порядковый номер. Как в концлагере.