Вот только каким бы он ни был – он сейчас был нужен им с Витькой. Только и всего.
Чем больше они удалялись от центра Артемьевска, тем труднее было катить коляску. Колеса, на которые налипло, наверное, по килограмму земли, то и дело буксовали в грязи, застревали в трещинах асфальта. И это в городе. А что будет, когда они пойдут по лесу к Черному Логу?
Витька, казалось, не замечал ничего вокруг. Он рисовал в записной книжке, раздобытой в квартире. Сначала – только на чистых листах, потом в ход пошли и исписанные страницы. Карандаш мелькал в потемневших пальцах, оставляя на бумаге резкие, уверенные, яростные линии.
Опутанное проводами тощее тельце серого в овальной капсуле. Двое серых, взявшись за руки, смотрят с обрыва на горящий город. Какое-то существо – крупное, четырехрукое – избивает серого на глазах у его неподвижных, равнодушных собратьев.
Он рисовал, пока грифель не сломался. Потом пару секунд посмотрел на бесполезное орудие письма и со злостью швырнул карандаш в грязь. Следом полетел блокнот.
– Ты же так старался, старик! – удивился Егор.
– Они слабые, – Витька прикрыл глаза. – Они слабые, поэтому над ними все издеваются. Я так не хочу. Я буду сильным!
Ближе к полудню они увидели других паломников. Трое мужчин – один совсем молодой, без следов болезни; двое других постарше, с черными пятнами на загорелых лицах и предплечьях – брели по противоположной стороне улицы. Почему-то Лене стало легче от осознания того, что они не одни такие. Она помахала товарищам по несчастью. Молодой заметно удивился, но махнул рукой в ответ.
– Ну и зачем? – процедил сквозь зубы отец. – Еще увяжутся за нами. Что мы, сами не справимся? Каждый за себя, зайчатки.
Горел частный дом. Три тетки – одна почему-то с шубой в руках – стояли на тротуаре и угрюмо смотрели на языки пламени. Тушить они и не пытались – зачем, если можно просто занять одну из пустующих квартир? За эту неделю слова «свое» и «чужое» перестали быть антонимами.
Что-то заставило Лену обернуться.
У мусорных баков лежал человек в окровавленной белой майке. Мутным, невидящим взором смотрел на замызганную кирпичную стену гаража.
Он был еще жив.
– Егор! – крикнула Лена. – Стой!
– Зачем? – отозвался он.
Лена присела рядом с раненым. Не нужно было медицинского образования, чтобы понять: дело дрянь. Майка пропиталась кровью, а от раны исходил сладковатый запах гниения – такой же, как во вчерашнем магазине.
– Воды. Дай воды. – Раненый разлепил обкусанные губы.
Лена подняла взгляд – и выругалась сквозь зубы: Егор был уже в конце улицы. Нет, понятно, что времени мало, но нельзя же так!
– Воды… Ты куда? Нет, не уходи! – В окровавленных пальцах мелькнул стальной жетон.
– Он военный! – крикнула Лена.
Егор оглянулся. Развернул коляску.
– Солдат, значит? – спросил он, глядя на раненого сверху вниз. – Не похож что-то. Оружие есть?
– Я там, в гаражах, сумку спрятал… Вы поможете? Вы мне поможете?
– Остальные где? Или ты тут один такой?
– Остальные – там… У меня был приказ наблюдать за чужими. – Солдат поморщился. – Не трогать их. Не применять оружие. Просто наблюдать.
– И что же, мать твою, тобой было наблюдено? – с тихой угрозой спросил отец.
– Они тут ненадолго. Скоро улетят. И они безвредны. У них блок на агрессию.
– Безвредны? Да эти суки перетравили тут полгорода! – сплюнул Егор.
– Заражены только три процента. И у чужих много антидота, – раненый закрыл глаза. – Хватит на всех.
Лена выдохнула. Если это правда… Господи, хоть бы это было правдой!
– И вообще, врачи, конечно, еще не закончили со всем этим, но они сомневаются…
– Так где там, говоришь, твоя сумка? – перебил его Егор.
Как только он ушел, Лена, боязливо поглядывая ему вслед, вытащила из рюкзака бутылку с водой. Поднесла к губам раненого. Тот пил жадно, захлебываясь, кашляя.
– Три процента, – повторил он зачем-то. – А остальное все – люди. Сами люди.
На его лицо упала тень. Лена подняла глаза. Увидела, как что-то черное блеснуло в руке отца. Инстинктивно отпрянула в сторону. Крепко-крепко зажмурилась.
Звук выстрела оказался совсем не таким, как она раньше представляла.
– Не жилец, – коротко объяснил Егор. Подхватил сумку и зашагал по улице. Лена, опомнившись, вцепилась в ручки коляски и покатила ее следом.
8
Они свернули за угол окраинной улицы. И Лена наконец поняла, почему в городе не было военных, кроме того бедолаги, – все собрались здесь, в поле.
Через весь горизонт – от земли до набрякших сизых туч – тянулась полупрозрачная сиреневатая завеса. С той стороны так же качались от ветра ветви деревьев, так же шевелилась трава. Вот только там не было ни души. А по эту сторону стояли в оцеплении вооруженные солдаты. Тьма-тьмущая солдат.
– Ничего ж себе, – прошептал Витька. – Прячутся, хитрюги!
– Еще бы, – скривился Егор. – Ты же сам видел, старик, какие из серых бойцы. Тут уж поневоле поднатореешь заборчики строить.
Солдат, переглянувшись с товарищем, направился навстречу им с Витькой. У Лены от страха поджилки затряслись. Сейчас, вот сейчас он увидит ту проклятую сумку в руках Егора и все поймет, и расстреляет их – всех троих – на месте!
Но бежать было поздно.
– Гражданин начальник, а у меня вот сынишка заразу эту подцепил, – залебезил Егор, заглядывая в лицо солдату. – Нам бы лекарство, если можно…
Лена исподлобья посмотрела на него. Значит, старый добрый папочка-рохля снова с нами?
– Руки, – сказал военный.
– Что, извините?
– Руки покажите. И вы, и девочка.
Егор послушно закатал рукав рубашки, Лена вытянула руки вперед. Символы, оставшиеся на загорелой коже с позапрошлой ночи, и не собирались блекнуть или расплываться.
– Метка есть? Поздравляю, – солдат кисло улыбнулся. – Пройдете, значит.
– Так еще и не всякий может, что ли?
– Конечно, не всякий. Иначе зачем бы мы тут загорали, по-вашему? – раздраженно спросил военный.
– Да, и вправду… Ох, спасибо вам огромное! Отлично, Витенька, это же просто отлично! – радостно засуетился Егор.
– Документы есть?
– Да-да, конечно! У меня есть паспорт, страховой полис, пропуск на работу, у Витеньки – свидетельство о рождении… – Егор начал загибать пальцы.
Лена вытащила из рюкзака пластиковую папку, протянула солдату. Тот, вытащив из поясной сумки блокнот и шариковую ручку, не спеша просмотрел документы, переписал номера. Поднял взгляд:
– Значит, так. С чужими в диалог не вступать. Молча берете лекарство и идете обратно. Антидот применять можно только под контролем врачей, так что выносите его с собой. На выходе сразу же обратитесь к любому постовому, и вами займутся. Ясно?
Егор сосредоточенно закивал.
Лена подошла к завесе. Попыталась дотронуться до нее, но пальцы свободно прошли сквозь дрожащее сиреневатое марево. Она задержала дыхание – и шагнула вперед. На ту сторону.
Под вечер Черный Лог затянуло густым молочным туманом – невозможно было разглядеть даже траву под ногами. Слышно было, как в рощице хрипло каркают вороны, как где-то внизу бьется в каменном русле безымянная горная речка.
Витьке стало лучше – хотя от звука его хриплого, тяжелого дыхания Лене хотелось плакать. Он наотрез отказался ехать в коляске, и ее – грязную, ненужную – оставили на обочине проселочной дороги.
– Пап, ты говорил, дойдем дотемна, – Витька вдруг остановился. – Мы что, заблудились?
Эта мысль приходила в голову и Лене, но спросить она побоялась.
– Просто мы зайдем в гости, – Егор взъерошил Витькины волосы. Тот дернулся, как от удара.
– К кому? – не поняла Лена.
– Ко мне, дурашки.
Точно, у него ведь раньше была дача. Где-то здесь, рядом с Черным Логом.
– А я и не помню, как мы сюда ездили, – зачем-то сказала она.
– Мы и не ездили. Мама была против. Но сейчас-то все по-другому, правда?
Это и поселком назвать было сложно. Несколько полусгнивших покосившихся домиков на поросшем травой холме.
– Надо же, даже не разграбили, – Егор тепло улыбнулся, глядя на домишко, и Лена почувствовала что-то вроде ревности: им он так никогда не улыбался. – Девять лет тут не был.
Он ускорил шаг. Ловко переступал через сухие ветки, завалившие дорожку. Двигался быстро и бесшумно, как зверь. А они с Витькой плелись следом.
– Мама не хотела бы, чтобы вы тут побывали. Чтобы вы узнали меня. Но теперь все иначе – спасибо серым! Да-да, вам! – крикнул он в сторону леса. – Что, прячетесь? Что ж, это очень правильно, господа!
– Папа, я пить хочу, – прошептал Витька.
– Пить? – словно бы удивился Егор. – А… в рюкзаке возьми.
Он развел костер. Вынес из дома два раскладных табурета, набросил старую куртку на плечи Витьке. Сел напротив Лены, глядя на нее сквозь огонь.
– Вы, наверное, перепугались там, в городе? Решили, что ваш жалкий тихий папка с катушек съехал? – Он подмигнул Лене. – Неприятный был тип, правда? Но его больше нет, дурашки. Да, в общем-то, и не было. Это я сдуру поверил вашей маме и решил, что с таким отцом вам будет лучше. С таким, которого можно любить, а не бояться.
– А надо бояться?
– Нет, – сухо сказал он. – Вы – мои дети. Вас я бы никогда пальцем не тронул. И она знала! Знала – и все равно сбежала. Увезла вас.
– Ты мог бы к нам приезжать, – вырвалось у Лены. – Или хотя бы звонить. А ты сидел в своем Артемьевске, пока мама не умерла… Эй, ты что?
Егор поднес руку к огню. Язык пламени лизнул ладонь. Он вздрогнул, но не отдернул руку – так и замер, отстраненно глядя на пламя.
– Хватит! – не выдержала Лена.
Он опустил руку. Улыбнулся:
– Доча, это ведь не больно. Знаешь, что больно? Не видеть вас. Не знать, где вы и что с вами. Леночка, думаешь, я бы вас отпустил? Это все она виновата. Отнесла свое проклятое заявление…
– Что за заявление?
– Доча, ты правда хочешь знать? Да? – спросил он странным голосом.