Нет-нет, надо было успевать надышаться, наглядеться, насладиться изнемогающим от жары летним днем, наполненным до макушки стрекотом кузнечиков и утробным гудением счастливых шмелей.
Кряхтя по-стариковски о том, что все меняется к худшему, Ерохин вошел под своды дубравы. Впереди за деревьями промелькнули какие-то выбеленные руины, и он прищурился. Это еще что?
Оказалось – заброшенный дом. Вернее – контуры дома, словно труп обводили на земле мелом. Все растащили по кирпичикам, только одна стена сарая, исписанная похабщиной, отчего-то осталась нетронутой.
Василь Сергеич увлекся мысленной реконструкцией жилища, а потому шаги за спиной услышал слишком поздно. На голову махом надели что-то темное, мазнув по носу грубой мешковиной, руки скрутили за спиной – и Ерохин потерял опору под ногами.
Извивающегося и мычащего следователя протащили шагов тридцать, подняли вверх. А потом он почувствовал, что летит. Впрочем, свободное падение было недолгим. Ерохин брякнулся на бок, вскрикнул от боли, перекатился на спину и замер, ожидая продолжения. Почему-то ему казалось, что должен грянуть выстрел. Однако выстрела не последовало. Над его головой пошуршали, кто-то коротко бормотнул. И наступила тишина.
Он осторожно пошевелил руками… Свободны! Одним рывком Василь Сергеич сорвал дерюгу с головы и заморгал недоуменно, не сразу поняв, куда попал.
Над головой синел аккуратно вырезанный квадратик неба. Пахло затхлостью и гнилью, бревенчатые стены сходились близко-близко, по ним расползался желто-зеленый склизкий мох. Под спиной что-то зашуршало, и в мозгу ошарашенного следователя стрельнуло ужасом: змея! Одним прыжком он вскочил и прижался к противно холодной стенке.
Никакая не змея. Просто сухая ветка треснула под его тяжестью.
Ерохин вытер со лба холодный пот и оценил обстановку.
Он был в колодце. Судя по всему, очень старом и, на его счастье, много лет заброшенном. Когда-то закидали его землей, потом сверху падали листья с дубов, листья прели, на них ложились новые – и так до тех пор, пока сюда не свалился следователь Ерохин.
Глубокое недоумение по поводу того, кто осмелился проделывать такие штуки со следователем прокуратуры, Василь Сергеич засунул подальше. Сейчас нужно было понять, как выбираться отсюда.
«А ведь дела мои не так уж хороши», – понял Ерохин, когда первая волна эйфории прошла. Поначалу ему показалось, что все неплохо: руки-ноги-позвоночник целы, до края колодца рукой подать, а если он сам и не выберется, то Гнатюк пойдет искать шефа и рано или поздно наткнется на него.
Но вскоре Василь Сергеич более здраво оценил обстановку.
До края колодца было полтора человеческих роста, однако преодолеть их самостоятельно он был не в силах. Ерохин трижды подступался к стенам, пытаясь карабкаться – и трижды срывался. Вроде и падать невысоко, но когда в спине что-то гнусно хрустит, задумаешься, прежде чем повторять попытку. И потом, есть шанс, что Гнатюк, не дождавшись шефа, вернется в город. Телефон у Ерохина не то выпал, не то вытащили нападавшие. К тому времени, когда начнутся серьезные поиски, он просидит тут не меньше суток.
И пиджак стырили, суки!
Воды нет. Еды нет. Ночью заморозки. Уже сейчас промозглая стылость ползет по ногам и подбирается к пояснице. А если те, кто запихнул его сюда, додумаются подбросить улики в другое место (например, пиджак оставят на берегу Оки), то никто и не сунется в эту дубраву. Будут исследовать дно реки, пока Ерохин тихо подыхает в неглубоком засыпанном колодце, вот что обиднее всего! А когда найдут его, решат, что сам свалился сюда по глупости. Несчастный случай! И останется он в памяти всего отдела как старый идиот, погибший нелепой смертью.
От этой мысли Ерохин прямо-таки рассвирепел. Руки-ноги растопырил, укрепил себя в положении распорки прямо над кучей листьев – и давай понемногу ладони и ступни вверх передвигать…
Только надолго его не хватило. Подогнулась одна нога – и брякнулся Василь Сергеич обратно, как мешок навоза с телеги. Даже выругался матерно с досады, чего давно себе не позволял. «Ну так меня и в колодцы давненько не зашвыривали…»
Ерохин сел в углу, обхватил себя руками. Как-то очень быстро холод проник до самых костей и словно заполнил их изнутри. Страшно представить, каково тут будет ночью.
– Ах ты старый пень! – обругал себя Ерохин. – Давай, ползи! Выбирайся отсюда!
И пополз, куда деваться. На этот раз вышло лучше – почти половину пути преодолел Василь Сергеич, прежде чем какой-то шум наверху заставил его вскинуть голову – и от этого простого движения весь его организм словно судорогой свело. Ерохин завопил и снова полетел вниз.
Подождал, тяжело дыша. Никто не появился. Значит, не добивать его пришли. А раз так, поехали снова.
Василь Сергеич поднялся, закусив губу, и принялся карабкаться по стене, раскорячившись подобно крабу.
И ведь получилось! Ну, почти получилось. У самого верха, когда совсем чуть-чуть оставалось до высохшей на солнце доски в глубоких трещинах, Ерохин ощутил предательскую дрожь в коленях и почувствовал, что сейчас свалится капитально. Откуда-то пришло к нему понимание, что на этот раз ушибами не отделаться. «Позвоночник сломаю», – с ужасом, который он тщетно пытался заглушить, подумал следователь. Представилось ему, как он лежит на дне колодца с переломанным хребтом, как долго мучительно умирает, и от этого жуткого видения остатки сил покинули Василь Сергеича окончательно.
Но за миг до того, как его дрожащие пальцы разжались, кто-то схватил его за шкирку и рванул наверх, к теплу, воздуху и жизни. Словно ангелы вознесли Ерохина к себе.
Следователь тяжело перевалился через край колодца и шмякнулся на землю.
– Ты что ж, мил-человек, другого прохладного места не нашел? – прогудели над ним.
Василь Сергеич перекатился на спину и попробовал сесть, но тело не слушалось. Спаситель протянул ему руку и помог подняться.
– Скинули меня туда, – стуча зубами, ответил Ерохин, нервно оглядываясь и еще не до конца поверив, что помощь пришла так быстро.
– Нету здесь никого, нету, – успокоил мужик, правильно поняв его беспокойство. – Да в эту дубраву отродясь никто не ходит, кроме чужаков. Тут клещей полно. Дубы же!
Он обвел рукой лес. Ерохин взглянул на него пристальнее.
Здоровенный, загорелый докрасна, голубоглазый. Лицо умное, насмешливое, в ранних морщинах. На голове какая-то странная сетчатая конструкция, а за ухом проводок торчит… «Глухой»!
– Ты пасечник! – догадался Василь Сергеич.
– Он самый. Илья!
– Василий! – Ерохин крепко пожал протянутую ладонь.
– Пойдем-ка ко мне на пасеку, Василий, тебе хлебнуть надо. На тебе лица нет. Да и милицию вызовем. Или как она там сейчас зовется… Полиция?
– Я сам милиционер, – буркнул Ерохин.
– Будет врать!
– Чесслово.
Пасечник покосился на следователя, но, кажется, не особо поверил. «За кого ж он меня принимает?»
Разъяснилось это на пасеке. Ульи гудели так, словно их вот-вот должно было разорвать изнутри. Ерохин пчел побаивался, а провожатый его шел спокойно, словно и не было вокруг сотен жужжащих насекомых.
– Журналист ты, – уверенно сказал Илья, пока Василь Сергеич жадно глотал прохладное пиво и приходил в себя. Домишко рядом с пасекой стоял малюсенький, ну прямо-таки туалетная будка, однако же нашлось в этой будке все необходимое. За домиком ржавела старая, видавшая виды «Нива» с прицепом. – Разведываешь, что тут у нас за дела творятся на Поляне.
И тут до Василь Сергеича дошло: а ведь эти, которые его сбросили, решили точно так же! А он-то голову ломал, что за отморозки покусились на жизнь аж целого следователя прокуратуры?
– А ты его видел, того журналиста?
– Я – нет, а деревенские видали.
– И каков он собой? – напряженно спросил Ерохин, предвидя ответ.
– Да такой же, как ты, – рассмеялся пасечник и подмигнул, словно подыгрывал его игре. – Мелкий, седой.
– Ну уж мелкий! – обиделся Василь Сергеич.
– Ладно-ладно, не сердись! – Илья примирительно улыбнулся и подлил еще пива. – Для меня все мелкие.
Ерохин быстро складывал в уме новые факты. Журналист, значит, мелкий и седой. А «Лендровер» – большой и черный. И те двое из «Лендровера» говорили, что двое суток кто-то шныряет вокруг, причем это обстоятельство их ни в малейшей степени не радовало…
– А скажи мне, Илья, – задушевнейшим тоном начал Василь Сергеевич, – зачем это к вам солидные люди на московских номерах наведываются?
Пасечник улыбаться перестал, голову склонил набок. Ерохин заметил, что слуховой аппарат Илья успел вытащить, и мимоходом удивился: что ж это получается, он нормально слышит?
– Ты о чем, Вась?
– О том, что я следователь прокуратуры, – уже нормальным своим сердитым голосом сказал Ерохин. – Удостоверение в пиджаке осталось, а то бы показал. А московская братва приняла меня, как и ты, за журналиста и едва жизни не лишила. Что это значит, сечешь?
– Что?
– Во-первых, что совсем оборзели, берегов не видят. – Ерохин загнул один палец. – Во-вторых, что им есть что скрывать. Ты местный, все дела знаешь. Так объясни мне, за что шесть человек полегло?
Когда полчаса спустя «уазик» Гнатюка подъехал к пасеке, оперативник обнаружил шефа курящим на крыльце.
«Вот те раз! Он же бросил!»
Вид у обычно собранного Ерохина был усталый и зверски потрепанный. По телефону с чужого номера шеф ничего объяснять не стал, только сказал, где его найти.
– Василь Сергеич, что случи…
– Поехали, Вань. – Ерохин с силой загасил сигарету в пепельнице. – Все разговоры по дороге.
…Выслушав версию Ерохина от начала до конца, Гнатюк свернул на обочину и встал, забыв включить аварийки.
– Хочешь сказать, они все это затеяли из-за куска земли? – недоверчиво спросил он.
– Из-за очень дорогого куска земли, – поправил Ерохин. – Пасечник говорит, он видел план застройки. Они не просто избушку на курьих ножках хотят там забабахать, Вань. А отель! Даже название придумали: «Гнездо».