— Июнь двадцать первого.
— Ага. Кого не спрошу — позднее осени нет никого. Короче, я с декабря, когда наступила самая жопа.
— Не понял.
— Четвертая волна. И какой-то редкой гадости, люди мёрли миллионами. Никто никого уже не спасал, больницы начали накрываться медным тазом еще в сентябре. Границы перекрыли окончательно, города на карантин не успели. Армейские и полиция тоже люди, вирус и их схватил за яйца. Я семью на Алтай к знакомому успел вывести, а сам обратно поскакал. Меня вояки на вертолетной площадке ждали, нас хотели куда-то на Урал перебросить в секретную лабораторию. Тут меня и накрыло.
Холмогорцев замер. Не каждый день узнаешь, что твой родной мир умирает или уже погиб окончательно.
— И что это было?
— Искусственная разработка. Первые два вируса просто проходили испытание.
— Какая же тварь эту дрянь в мир выпустила?
— Не знаю, — пожал плечами Федоров, — не моя компетенция. Но у нас поговаривали, что тут не государство работало.
— Мировой заговор? — скептически посмотрел на собеседника Холмогорцев.
— Без понятия. Но ты разве не заметил с самого начала этой странной пандемии испуганные лица первых лиц наиболее сильных держав мира? Моя группа с самого начала настаивала на искусственном происхождении вируса. Больно уж странно он действовал на организм человека. Но как будто некто неизвестный глушил все наши сообщения наверх. Кстати, не только у нас. Мир давно глобальный. В пределах компетенции мы часто общались с коллегами из других стран, изредка по закрытым от спецслужб каналам. Они сообщали абсолютно то же самое.
— Дела…Пошли.
— Куда?
— К тому, кому ты расскажешь все как на духу. Не бойся, человек надежный. Свой, пусть и из конторы.
Федоров встал, посмотрел в глаза Степану, но больше ничего не добавил. Видимо, микробиолог уже предчувствовал подобный исход событий.
— Кирилл, можно?
Полынин выглядел всклокоченным и чем-то сильно озабоченным.
— Заходи. Дверь закрой. Стёпа, ты где таких людей откапываешь? Тут звездочек на папке для уровня секретности не хватит.
— Пригодился вам Святослав?
— Не то слово! Сейчас отвезу его на аэродром.
— Опа-на! Привел на свою голову человека.
— Ты чего? Повезут твоего Федорова сразу к его коллегам. Чего ему тут-то делать? Он уже в нашей реальности освоился полностью. На несколько статей уголовного кодекса успел заработать!
Гэбист уверенно хлопнул по одной из папок.
— Ну как скажешь!
— Эх, все бы тебе ёрничать! Так, — Полынин внимательно посмотрел на подопечного, — давай-ка, пройдемся, погуляем.
Степан бросил в сторону куратора вопрошающий взгляд, но благоразумно промолчал. Ему в последнее время начало казаться, что Полынин чего-то серьезно опасается. Он накинул полушубок и достал из карманов перчатки, на улице подморозило.
— Тут такое дело, Стёпа, — Полынин глубоко вздохнул. — Перемены у нас начались. Перемены лихие, не все из них заметны со стороны, но поверь, они уже идут.
— Понимаю.
— Понимаешь? Это уже хорошо. Такую махину с места стронуть ох как нелегко, семь потов сойдет. Иногда у меня впечатление создается, что все благие начинания, как будто от некой стены обратно отскакивают.
— Временной лаг, — в ответ на недоуменный взгляд куратора, Степан пояснил. — Фантастику надо больше читать, товарищ майор. Время штука эластичная, оно все норовит обратно, на основной путь исторического развития вернуться. И помните, что начав изменения, мы будем двигаться уже в совсем иное будущее. Возможно, через несколько лет наше Послезнание станет бесполезным.
Полынин некоторое время шел по тропинке молча, о чем-то размышляя.
— Наверное, ты прав. Я же не ученый, у меня собственный участок работы имеется. И вот здесь я, надеюсь, на своем месте. Во всяком случае начальство именно так и считает. Тут дело вот в чем, — мужчина остановился и буквально в упор уставился на Холмогорцева, — не всем эти перемены нравятся. Подожди! Я абсолютно серьезно. Силы нам противостоят немалые, опытные и здорово мотивированные. С разных сторон как внутри, так и снаружи страны. Номенклатурщики, аппаратчики, МИДовско-богемная прослойка, откровенные антисоветчики. Ну про это ты уже знаешь или догадываешься. Но гораздо опасней наши же коммунистические фундаменталисты. Они никак не могут понять, что затягиванием гаек мы ничего не добьемся, только страну угробим окончательно. Даже такого огрызка, как ваша Федерация не останется. Да и с той стороны океана за нами очень внимательно наблюдают. Они в курсе вашего провала в прошлое, в том числе и от перебежчиков. Там сейчас шевеление нехорошее наблюдается. Да и наши союзнички явно что-то почуяли, ничто без нас толком решить не могут. Свободу действий им подавай! Хозяина поменять. Да что говорить, и в нашей конторе не все благостно.
— Мы поэтому не в кабинете разговариваем?
— Меня не было некоторое время, не успел его до конца перепроверить. Обещают специальный прибор привезти, но пока его нет.
— Подожди! — Холмогорцев нахмурился. — Получается, что и в своих ты до конца не уверен?
— Так я же тебе и говорю, что враги везде есть, Стёпа. После проведенной недавно…чистки эти кадры пока затаились. Но палки в колеса ставят постоянно.
— Интересно. Но что ими движет? Очень сомневаюсь, что большинство действует по идейным соображениям.
— Есть и идейные, они же самые опасные. Особенно если в руководящем кресле сидят и замшелыми догмами людей с толку сбивают.
— Навроде Суслова?
Полынин резко остановился.
— Я бы посоветовал вам, товарищ Холмогорцев, больше такими фамилиями не оперировать. Народ вокруг вас будет разный, наверняка кто-то приставлен присматривать. Хотя и без них добровольных стукачков хватает.
— Так, — Степан с интересом повернулся к куратору, — я правильно понял, что вопрос с нашим отъездом уже решен?
— Точно понимаешь, — кивнул Полынин. — Дом достроен, скоро оформят все документы. Пока решается вопрос о вашем с женой трудоустройстве.
— Что с учебой?
— Учеба у нас в стране начинается осенью. Как раз будет время подготовиться. У вас хоть и особые условия, но что-то вроде «смотрин» все-таки на будущем месте учебы пройдет.
— Спасибо!
Холмогорцев вопрошающе глядел на человека из прошлого, с которым успел несколько сблизиться.
— Грустно уезжать?
— Я уже не ребенок, как-нибудь справлюсь с переживаниями. Но ты ведь мне под конец хотел нечто другое, более важное сказать?
— Правильно понял, Степан. И про сопротивление переменам я не просто так тебе объявил. Нашими противниками движут разные мотивы — корысть, жадность, страх потерять собственную, с таким трудом налаженную жизнь. Мы в том будущем здорово недооценили банальный человеческий эгоизм и слишком много негодяев допустили до власти.
— Они могут нам угрожать? — Холмогорцев задумался, и от него не ускользнуло высказанное гэбэшником «наши противники». Человеку из будущего было приятно осознавать, что ему доверяют. Видимо, какую-то «проверку» он уже прошел. Но насторожили впервые проскользнувшие упоминания о некоей чистке. Неужели произошел силовой захват власти?
— Очень даже могут, в том числе и физически.
— Серьезно?
— Так точно, потому и предупреждаю. Запомни этот телефон, он одинаковый во всех крупных городах страны. Специально под нашу структуру выделили. Звони туда только тогда, когда дело полный швах. Номер один, девять, девять, один, добавочный двадцать один, восемь. Запомнил.
— Еще бы! Шутники вы, однако, товарищи чекисты.
— Смотри чтобы потом тебе не до шуток было. Хотя, может быть, я излишне нагнетаю, но предупрежден, значит, вооружен. Мы со своей стороны продолжим работу, но везде не поспеешь. Да и времена нынче не те, все по закону надобно делать.
— Спасибо, я понял ваш посыл.
— Тогда прощевай, Степан, за мной вон уже машина пришла. Повезу твоего микробиолога. Перед самым отъездом еще увидимся.
— Черт бы побрал эти ботинки!
Перед Холмогорцевым на лыжной трассе возникла фигура старосты их корпуса Ксении Загорцевой, нагнувшаяся в весьма «интересной» позе. Жаль местная спортивная форма не показывала так явно все прелести женской фигуры.
— Что случилось Ксюша?
— Как можно так погано пошить обычные лыжные ботинки? Кривые ручки!
— Нормальные, скажем так, ручки. Вскоре ты познакомишься с их обладательницами. Сами шьем, сами пользуем, сами ругаем, так и живем.
— Ты чего это? — Загорцева выпрямилась и покосилась на Степана. Если с фигурой у неё было все в порядке, то лицо максимум тянуло на симпотность. — Обычно ты совок нахваливаешь.
— Если есть за что — да, но тут явно не тот случай. Мне лично эти боты уже мозоль натерли. Да и со смазкой беда. Хорошо хоть погода более-менее постоянная, не надо её часто менять.
— Ну тут ничего не попишешь! Деревяшки и есть деревяшки. Но ботинки могли бы нам найти и получше.
— Угу, может, еще икру заморскую подавать на завтрак?
— Все бы тебе хохмить, Холмогорцев! Тебе хорошо, ты уже в дамках. А тут не знаешь, что и делать.
— Поподробней можно?
Ксения только махнула рукой и оттолкнулась посильней палками. Степану пришлось приложить усилия, чтобы догнать прыткую физкультурницу. Сделав пару кругов, они подкатили к приземистому хозяйственному корпусу, где находился лыжный склад. Холмогорцев помог очистить лыжи от снега и унес их дежурной. Вернувшись, он удивленно глянул на Загорцеву, та почему-то дожидалась его и затем нехотя пробормотала.
— Заходи после душа чай попить, там девчата с города вкусные калачи привезли.
— «Вот это новость!» — читалось в его взгляде. Ксения тут же смутилась:
— Это совсем не то, что ты подумал!
— «Откуда она знает, что я подумал!» — размышлял Степан. Поглядывая на аппетитный зад их старосты, он как раз то самое и подумал.
— Вкусно, — Холмогорцев отвалился на спинку стула. В комнате, кроме Ксении была еще одна дама, Эльвира Филиппова, худосочная, но яркая брюнетка. Она поначалу строила ему глазки, пока не узнала свирепый характер Ягужинской. Степану же было интересно, зачем эти две девицы его на самом деле позвали.