а плетенье кольчужной рубахи и на знаменитых мечах, отточенных и закаленных. Затем крепкое пиво и мед, что заполняли их тела, снова потекли в их жилах, возбуждая мечтания об отважных подвигах в чужих краях. Встали они, суровые соратники щедрого Хродульфа, и начали опоясываться мечами.
Но Воден и его Дикая Охота не замедлили своего скока, чтобы полюбоваться на это могучее оружие, а бешено понеслись вперед, по широкому мосту в небесах, именуемому Тропой Иринга. Мчались они над дикими волнами Вест-сэ, пока не завидели далеко внизу очертаний прекрасного острова, лежавшего в западном океане, как великолепная брошь на пурпурном плаще императора.
Двадцать восемь городов украшали его, словно драгоценные камни, три могучие реки орошали плодородные луга, три благодатных близлежащих острова украшали его берега. По его богатым лугам вились спокойные реки, по берегам которых в изобилии росли калужницы и кукушкины слезы. Подснежники и первоцветы украшали каждый круглый холм, а лесные прогалины были усыпаны колокольчиками. Из королевских крепостей и каждой жалкой хижины поднимался в свежий воздух дымок очага. Из хлевов и загонов стада мычащих коров и блеющих овец шли на летние пастбища на теплых нагорьях, и надо всем этим звенел сладостный зов кукушки, напоминая о милых друзьях и прошлогодних радостях.
И казалось, будто бы из середины острова поднимается дерево с ветвями, усыпанными плодами, и что ветви его тянутся даже над морем, окружающим остров. Птицы небесные кружились вокруг него, и плоды эти были им пищей, и плодов этих было бесчисленное множество. Под сенью этого дерева лежала мирная и богатая страна, неприкосновенная для демонов, недоступная мору или напастям ночным. Ибо был это остров, хранимый узаконенной королевской властью, управляемый неизменными законами, освященный Правдой Земли. Власть великого короля распростерлась по нему от моря до моря, мир Христов хранил его богатство и силу.
Зависнув в воздухе, Воден расхохотался, глядя вниз на остров, о берега которого гневно бились волны, и смех его был подобен ржанию боевого коня посреди побоища. Мертвенно-бледные лица королей, следовавших за ним, искривила волчьим оскалом ухмылка, их острые зубы блеснули в свете звезд. Полчища мертвых, следовавших за ними, зашумели в пьяном предвкушении грядущего нападения. Кровь польется рекой и встанет озерами на равнине, кровь, жизнь для живых мертвецов! Тролли и ведьмы, эльфы и инеистые великаны, волколаки и медведи-оборотни в бешеном ликовании завыли среди восточного ветра, принесшего их по Тропе Иринга. Через весь остров протянулось Воинство Водена. роилось в вонючих туманах и смрадных испарениях, покуда черное промозглое облако не повисло надо всем королевством. Казалось, будто бы океан бездны Гарсегг в жестоких корчах выплеснулся вверх, затопив одинокое убежище своими черными волнами. Ясная звезда Эарендель, герольд рассвета, чей луч оберегает каждый порог в стране в часы мрака, некоторое время мерцала в темноте, трижды мигнула и затем исчезла из виду.
Теперь Воден торжествующе устремился вниз верхом на своем жеребце, так же быстро, как давным-давно упал он со своего высокого трона в небесах, пока не приблизился к одной зеленой долине. Он парил над ней, крича на ветру, пока не углядел на крутом склоне зеленый могильный курган. Он помчался прямо туда, спрыгнул с седла на землю, опустился на земляной дом, укрытый отрогом горы, чье сокровище было защищено от грабителя магическими рунами. На Воднесбеорге, Кургане Водена, стоял предводитель мертвых, глядя вдаль и вширь на владения свои на туманной равнине внизу. Хрипло рассмеялся он, глядя единственным своим глазом на глубокую дорогу, выбитую в скале словно бы ударом его бессмертного копья. Звалась она Путем Побоищ, Вальвег, сток для крови, льющейся в нагорьях. На кургане, на холме и на дороге крови начертал Воден руны вреда и обмана, чтобы настал день, когда будет тут брат убивать брата и кровь родичей сольется в едином потоке. Мудрый весьма любил обман, и коварство и взаимную резню, поскольку это злейшее из убийств приводило новых воинов в его свиту, летящую по ночному небу!
Всю землю оглядел он. Взгляд глаза его поднимался по холму, пронзая туман, пока не наткнулся на дорогу через дюны, проходящую мимо огромной крепости на земляном валу. В ней стоял высокий король этого острова, окруженный жалкими остатками своей дружины. Снова насмешливо рассмеялся Воден, стоя в канаве на насыпи, увидев горсточку воинов, напрасно старающихся укрепить гнилой частокол, что стоял на валу. Уже катилась волна, и не такими кольями и камнями остановить ее. Одиноко стоял король посреди тавлейной доски, и не было вокруг него защищающих фигурок.
Взгляд всевидящего ока Водена устремился вперед, вдоль по проселочной дороге, туда, где на вершине северного утеса она пересекалась с другой дорогой — дорогой, идущей прямо, как стрела, с севера на юг. Третий раз рассмеялся Владыка Оград и Хранитель Дорог. Долго и громко смеялся он, и хриплый хохот его прокатился по огражденному Пути Побоищ. Ибо там шло на юг великое воинство. Бились высоко на ветру гордые стяги, вместе со своими дружинами ехали короли, и весело рысил впереди юный принц. Вот они — недостающие защитники короля, оставившие его беспомощным в незащищенном квадрате!
Вдохновенный провидец окинул все своим мудрым оком. Пошептался он с воронами, что сидели на его обтянутых кольчугой плечах. Тут же гневно забили они крыльями и взлетели в восточное небо, унося его мысли. Вскоре опустились они на престол кольцедарителя Клирика, короля гевиссов, где сидел он в своем огромном медовом зале. И внушили они ему коварные слова Водена.
А Воден в то время стоял рядом со своим восьминогим жеребцом на Воднес-беорге в рогатом шлеме и с копьем, указующим в небо. Огромным казался он на склоне холма, а вокруг него, словно вороны над купой вязов, теснилось его жестокое воинство валькирий[177]. Над курганом роились они, острозубые девы, пронзительно крича вокруг своего повелителя. Им передал Воден роковые слова, и над холмами на крыльях бешеного ветра помчались они: одни — в старую крепость у древней дороги, где отдыхал король, другие — туда, где оставившее его войско шло прямо на юг. Как мухи над убитым конем, роились они, бросая незримые свистящие копья в тех, чьи имена Владыка Виселиц начертал на своем рунном посохе, обрекая их смерти.
Злой северо-восточный ветер принес Водену скрежет затачиваемого короткого меча — Веланд в своей кузне в кургане готовил оружие, дабы пропело оно кровожадную боевую песнь в грядущей битве.
— Ныне я в Веалланде, в земле, беременной битвой, — прокричал Похититель Рун, — и подстрекаю великих королей сойтись к месту мечной игры! Рабы пойдут к Тунору, таны же ныне — мои!
И взял Воден свой рог и испил гномьего хмеля. И стал он пьяным и подобным волку, и в голове его загрохотали барабаны и кузнечный молот Веланда, когда отковывает он боевые клинки, так что каждый волосок на его голове встал дыбом. И на кончике каждого волоса была алая капелька свежей крови. Пустая глазница его стала сжиматься, пока не сделалась узкой, как игольное ушко, а другая раскрылась широко, как устье медового кубка. Рот его растянулся до ушей и распахнулся так, что стало видно его трепещущие внутренности и легкие, вплоть до страшного лабиринта его извивающихся кишок. Из темени его забил фонтан черной крови высотой с мачту корабля, и кровь облаком расползлась по небесам, как черный дым королевского очага в зимней ночи. Со лба его полился геройский свет — словно костистый двурогий месяц толщиной с точильный камень, и один рог полумесяца был — гнев, а другой — страх.
Боевое безумие снизошло на Друга Воронов. Был это уже не седобородый супруг Фриг, а Грима, Скрытый. Всеотец, хозяин Чертога Блаженства, надел другую личину. Теперь был он Огнеокий, Злобный, Слепой, Дважды Слепой. Из гниения начинается рост, из разрушения — возрождение, из огня — плодородие. У бога не одна личина, хотя под ними он один и тот же. Разве воин в одно и то же время не полон и страха, и ярости? Разве не жаждет он в одночасье и бежать, и биться? Личина ярости на лице страха, и лицо страха злобно ухмыляется за волчьей личиной.
Стоял Грима с искаженным лицом на ветреной вершине Воднес-беорга: гримес врасен[178], в личине и искаженный. Кожа его шла волнами, словно кустарник в ураган или камыш в бурю. Внутри кожи его вывернулись кости, так что ступни и колени его были повернуты назад, а икры и ягодицы — вперед. Связки на его икрах обвили голени, и каждый кривой узел на них был величиной с кулак воина. Жилы на лбу его протянулись до затылка, и лицо его превратилось в красную, как сырое мясо, впадину. Биение его сердца о ребра было как громкий лай пса, чующего добычу.
Закружился Скрытый, в безумии своем крутился он все быстрее и быстрее, порыв ветра пролетел над мечущимся утесником и волнующимися травами, ливень обрушился на его сиденье на кургане. Кожа его лопнула, хлынула кровь. Кружась, он оросил вонючим потоком каждую часть круглого холма. В боевой пляске пьянел он, и казалось, будто бы все вокруг кружится вместе с ним. Огромная круглая равнина, на границе которой он опустился, начала медленно вращаться, как огромное тележное колесо. Вращалась она под небом, пока могучее воинство, что шло по прямой как спица дороге, не перестало понимать, куда идут они — на восток или запад, на север или юг.
И так устроил Злобный, что король Острова, ось колеса и возница Колесницы Медведя, унесся от защиты, от войска, что прикрывает короля. Он остался один на внешней границе, в кольце Медвежьей Крепости. Ось и Древо-опора острова Бриттене были вырваны, и его Колесница опускалась в бездну. Тьма с востока накрыла землю, и Колесница Инга начата погружаться в воды опоясывающего моря.
XVВОЛЧЬЕ ДРЕВО НА ХОЛОДНОМ ВЕТРУ
Получилось так, что в пору, когда расцветают леса юной зеленью, когда весело шумят города, когда поля усыпаны цветами и мир пробуждается к жизни, над островом Бриттене начали собираться невиданные грозовые тучи. Так пел Хеорренда, скоп хеоденингов. Только печальный крик кукушки, предвестницы лета, говорил о грядущих скорбях. Старый король Кинрик послал по племенам и народам Севера стрелу войны, колдуны скриде-финнов сплели в снежных лесах черные заклятья, и Воден собрал свое войско, чтобы мчаться вместе с ним по волчьей тропе. На северном небе видели пляш