С этими словами я пошел к королевскому шатру. Мэлгон сидел на троне, оружия при нем не было, если не считать двузубца из белого ореха. Он завернулся в плащ, застегнутый золотой брошью. По левую руку от него сидел Идно Хен, старший друид его двора, по правую — благословенный Киби. Мэлгон и его военачальники слушали, как киварвидд, искусный рассказчик, рассказывает об угонах стад, битвах и осадах, деяниях поединщиков и героев и о победах королей былого — Кунелды, Эмриса и Артура. Когда киварвидд окончил рассказ, внезапно послышались волнение и гул — по крепости проносили Красного Дракона, стяг, который обычно приносил кровопролитие, так что кровь стояла по щиколотку, а кости и черепа лежали расколотые.
Все затихло в крепости, когда Талиесин встал посреди королевского госгордда и запел пред ними священную песнь «Монархия Придайна». То была подходящая песнь для славного воинства Кимри — волненье и пламя, гром и весенний разлив.
Затем Идно Хен собрал своих друидов и выплеснул три кубка воды на ветер, приговаривая так:
— Три ливня пламени обрушатся на лица лживых ивисов, коими отниму я у них две трети их отваги, и воинского искусства, и силы, задержу мочу в их телах и в телах их коней. С каждым вздохом воинов Кимри будут возрастать их отвага, воинское искусство и сила. Даже если воевать им семь лет, не будут они знать усталости!
И силой наполнились сердца воинов Кимри, когда было сказано это заклинание. И т акой же силой обладала вода из священного источника из Финном Гиби, которой окропил благословенный Киби воинов, говоря такие слова:
— Се град крепкий, и не слабость похваляться этим. Се крепкая стена без злобы к людям, стена против демонов. Се сильнейшая из молитв Господу, против Дьявола великая ее сила, се псалом меча, се гимн щита. Боевой клич сего воинства будет благородной песнью, которую услышат в Чертогах Небесных, сие воинство преклонит колено пред Христом, коснется щеки Его и поцелует грудь Его. Буду биться я вместе с грозным воинством короля, клич мой будет против клича дьявольского, я буду опорой им!
Когда выслушали воины заклинание друида и заклинание святого, нелегко было им решить, кто из двоих сильнее в чарах, колдовстве и связывании. Невозможно было потому сказать, что защищало это убежище — заклятья друидов или тайные чары.
Но тут с укреплений прибежал человек и сказал, что полчища дикарей идут, как волны, как дочери Манавиддана, когда зимой, в самое худое время года, бросаются они на полуостров Пенрин Блатаон на севере, перехлестывая через утесы и валуны и заливая землю Более того, ивисы возвели огромный помост, на котором в черном шатре сидит на корточках ведьма, и гонит она колдовскую бурю на воинов Кимри, и мало кто может выдержать это. С каждого ее пальца срываются острые стрелы, и каждая находит свою цель.
Я увидел, как побледнел Мэлгон, услышав эту дурную весть, и догадался, что думает он о злодеяниях своих, о проклятии Гильдаса Мудрого и нарушении своего кинеддива. Припомнил он и все дурные сновидения, что видел он на вершине Динллеу Гуригон, хотя тогда я ничего об этом не знал. Ведь колдовские стрелы обычно выискивают в человеке слабые места, где его дурные дела открывают проходы в теле для пагубы.
— Мирддин, — сказал Мэлгон, — не сыграешь ли со мной в гвиддвилл?
— Сыграю, господин, — ответил я.
Тогда юноша из королевских слуг принес нам королевскую игральную доску с золотыми фигурками, и мы начали игру. Мы играли на класс Ллеу, доска лежала в ограде каэра, каэр был окружен стенами мира, и все отражалось на тверди небесной у нас над головами, где тоже шла великая игра. Каждый угол доски озаряло сияние драгоценного камня, обозначавшего один из четырех углов Острова Придайн — Пенрин Блатаон на севере, Пенрин Пенвэд на юге, Кригилл на западе и Руохим на востоке. Мне не понравилось то, что я увидел перед собой, поскольку зловещей показалась мне эта доска и изгнанье сделало на ней свой ход.
— На что мы будем играть? — спросил Мэлгон Гвинедд. — Ведь, когда играют в гвиддвилл, принято делать ставки.
— Мы будем играть на Тринадцать Сокровищ Острова Придайн, — ответил я, — то есть на Мантию Тегау Эурврона, на Дирнвир, меч Риддерха Хэла, на Корзину Гвиддно Гаранхира, на Рог Брана Галеда, на Колесницу Моргана Минваура, на Уздечку Клидно Айдина, Нож Ллаувродедда Мархога, на Котел Дирнаха Гаура, на Оселок Тудвала Гудглида, на Одеяние Падарна Пайсрудда, на Кувшин Ригенидда Священника, на Игральную Доску Гвенддолау маб Кайдио и Мантию Артура из Керниу.
Мэлгон Гвинедд коротко рассмеялся на эти слова.
— Ты странный и дерзкий человек, Мирддин маб Морврин, вот что я тебе скажу. Большая часть Сокровищ находится на севере, а это не слишком удачное место, чтобы ходить туда.
— Верно, о король, — ответил я, — и все же на это должен я играть, к добру или к худу.
— И что же будешь ты делать с Тринадцатью Сокровищами, если тебе повезет выиграть их? — спросил король.
— Я вернусь вместе с ними в Ти Гвидр, где сделал их Гофаннон маб Дон, девять лет трудясь под землей.
— Думаю, это не самое простое на свете дело, но если ты положил такой заклад, то на него мы и будем играть.
И мы с Мэлгоном Высоким начали игру, а вокруг стен Динайрта кипело сражение. Небо потемнело от огромного количества воронов, слетевшихся с карканьем к месту битвы, воздух был полон хлопанья крыльев, а вокруг стен слышатся рев, и пар исходил из глоток людей, рвавших друг друга в клочья. Дивились мы размаху резни, разрушения и смятения, что сотрясали крепость и волнами обступали Колесницу Медведя, в которой ездоком был ныне Мэлгон, а возницей — я. Мы, направлявшие ход древнего колеса, не могли спать, мы должны были смотреть вперед, назад и в грядущее, вправо и влево. Мы смотрели, мы защищали, оберегали, чтобы вращающееся под нами колесо не сломалось от небрежения или по злому умыслу.
И пока мы так играли в гвиддвилл, прибежал к нам юноша с кудрявыми золотыми волосами и синими глазами, а в руке у него был тяжелый меч с синим клинком.
— Государь! — воскликнул он. — Дурные вести от ворот! Мужи стоят там, отбивая нападение, и кровь струится по их лицам!
— Делай свой ход, — сказал мне Мэлгон. — Что за дурная весть?
— Сэсонская ведьма шлет на нас стрелы из каждого своего пальца, и каждая наносит тяжкую рану!
— Воистину, дурная весть, — ответил король. — Сдается мне, день этот добром для нас не кончится.
Мы продолжали играть в гвиддвилл перед королевским шатром, когда другой юноша подбежал к нам. Это был румяный воин с рыжеватыми волосами и недавно подстриженной бородой.
— Государь! — воскликнул он. — Дурные вести из-за стен, где вожди сражаются перед войсками, падая, как тростник под ножом!
— Делай ход, — сказал мне Мэлгон. — Что за дурные вести?
— Ведьма сэсонов поет свои магические заклинания и бросает их на ветер, так что те ивисы, которых мы убили, возвращаются к жизни и снова идут в бой!
— Воистину, дурная весть. — ответил король. — Сдается мне, день этот добром для нас не кончится.
Мы продолжали игру, как вдруг с вершины насыпи послышался страшный крик. Мы переглянулись. Нам пришло в голову, что наше войске рассеяно заклятьями злобной твари, которая колдовством своим помогала дикарям. Мы опасались, как бы не была то Ведьма из Истивахау, или Ведьма из Чертогов Аварнаха, или одна из Девяти Ведьм с Нагорий Иставнгона. Мы боялись, что на Остров Могущества пришло время Ката Палуга, как и предсказывали преданья нашей земли.
И тут к нам, сидевшим под стягом Красного Дракона, прибежал третий юноша — благородный обликом, румяный, с большими ястребиными глазами. У него было копье с четырехгранным наконечником, на лбу кровоточила глубокая рана.
— Государь! — вскричал он, задыхаясь. — Я принес тебе вести с укреплений!
— Делай ход, — сказал мне Мэлгон. — Думаю, он принес нам дурные вести, Мирддин.
Когда играешь в гвиддвилл, то бывает, везет, а бывает, и нет. Я бросил кости.
— Что за вести? — спросил юношу Мэлгон Гвинедд.
— Вести таковы, государь. Ведьма сэсонов напустила колдовскую бурю на воинов Кимри, так что мы едва видели поле боя, в смятении сражаясь друг с другом, спотыкаясь друг о друга. В слабости своей воины выпадали из щитового строя. А когда мы убивали ивисов, она поднимала их из мертвых, и с новыми силами бросались они на нас. Крик отчаянья поднялся среди воинства, и хотя мы и дрались стойко, как кровожадные псы, мы не могли выстоять против натиска щенков Хенгиста. Наши щиты были разбиты, наши копья не были нам защитой. Три сотни бьются против ста тысяч, кровавя копья на поле боя.
— Воистину, дурная весть, — ответил Мэлгон, передвигая фигурку на доске.
— И дурная, и добрая, государь, — воскликнул юноша. — Тот вождь из народа ривайнир, триффин, которого Герайнт Дивнайнтский привез на сбор войск в Динллеу Гуригон, соорудил из дерева и проволоки страшное чудовище, что сидит на насыпи у ворот крепости. Из брюха своего оно выпускает копья, которые не снести человеку, а летят они быстрее и дальше дротика, брошенного рукой могучего князя. Он зовет эту тварь «Молнией», да и вправду копья ее разят, как стрелы Мабона маб Меллта[199], которые мечет он из-за черных клубящихся облаков, когда гроза собирается на нагорьях Голдеу.
— Он что, выпустил это копье во вражье войско?
— Да! Первое копье пролетело над головами всего войска ивисов, и я слышал, как триффин бранил воина, который помогал ему, на корявом языке своего народа.
— А другое копье он выпустил во врагов? — спросил Мэлгон, встряхивая в ладонях кости.
— Да! — ответил гонец, задыхаясь от усталости.
— Оно тоже пролетело над войском?
— Нет, оно уложило трех вождей ивисов, что стояли у подножия башни, в которой сидит ведьма, насадив их, как куропаток на вертел!
— Добрая весть, — сказал мне Мэлгон, — хотя вряд ли смерть троих из ста тысяч повернет вспять волну битвы. Играй, Мирддин.