Церберин перехватил немигающий взгляд Реоха.
— Вычисти это из меня. Быстро.
Реох вздохнул:
— Во всем виноват Ориакс Данталион. Он убедил нашего примарха принять Кодекс Астартес, и вот теперь каждый из нас считает себя мучеником во имя собственных идей.
— Разумеется, кроме тебя, брат.
— Я апотекарий, — сказал Реох. Диамантовая дрель на его латной перчатке-нартециуме прокрутилась туда и обратно. Из редуктора с пружинным щелчком выскочил инъектор, перебрал разные комбинации шприцов и игл, и наконец сверхтонкий углепластиковый наконечник погрузился в продолговатый стеклянный сосуд, потом вытянулся вперед. Поршень ушел обратно в глубь аппарата, медленно наполняя шприц молочно-белой жидкостью. Апотекарий нагнулся вперед. — Мне всегда лучше знать.
Церберин сжал зубы и запрокинул голову, открывая уязвимые узлы волокон и кабелей под латным воротником. Он почувствовал резкую боль, когда игла протиснулась между шейными позвонками, потом — холод. У него невольно перехватило дыхание, потом он вздрогнул, когда ощущение пошло вниз по хребту и распространилось по периферийной нервной системе. Он задвигал пальцами, и на этот раз они повиновались, сервоприводы латной перчатки зажужжали, кулак неловко сжался и разжался, потом поднялся и опустился. Церберин непроизвольно потянулся к поясу проверить оружие.
Пальцы его сомкнулись вокруг рукояти болт-пистолета и крепко сжались. Пальцы, запястье, плечо — ощущение скованности, того, что его спеленали тугим шерстяным коконом, постепенно отступало. Грозный болт-пистолет модели «Умбра» самой своей близостью не оставлял места для сомнений.
Он медленно сел.
Капитанский мостик пересекали кривые проходы, из когитационного блока с каждым поворотом вентиляторов поднимались дым и пыль. Экран стратегиума затянуло помехами, расположенные по кругу увеличители изображения и кабели подачи шипели. Главный экран трещал от электромагнитных искажений, мерцая следами прогнозируемых траекторий и отголосками энергии варпа. Повсюду под залитым кровью металлом лежали хрупкие тела сервов.
Гнев, подлинный гнев в уже не вполне человеческой утробе наполнил его очистительным огнем.
Силы целого ордена, вся мощь флота Кулаков Образцовых были отброшены. Корабль к кораблю, человек плечом к плечу с человеком — Адептус Астартес были непобедимы, но оружие и технологии, которыми располагал Зверь, оказались слишком мощными. «Данталион» имел на борту большую часть Первой роты, несколько отделений Второй, Седьмой и Десятой. Что случилось с остальной частью флота? «Бастион», «Безликий воин»? «Альказар достопамятный»? Неужели от Образцовых остались практически одна Первая рота и горстка отделений из остальных?
Другого выбора просто не было. Любой командир Образцовых принял бы такое же решение, как и он.
— Как такое случилось?
— Мы были не столь достойными, какими считали себя, — отозвался Реох, втягивая обратно инструменты, разворачиваясь и уходя.
Маркариан отошел, давая Церберину подняться. Генетические возможности космодесантника едва компенсировали головокружение и легкую утрату контроля над движениями, которая осталась у него благодаря Менделю Реоху. Пухнущая рана на шее сковывала движения, но, по крайней мере, в вертикальном положении было проще дышать.
— Как обстановка?
— Орки уничтожили всю систему. Всю гребаную систему. Нам еще повезло, если это можно назвать везением. Мы уже отступали и были в состоянии совершить аварийный переход, но тут нас очень серьезно повредили. — Прерывающийся ток на потолке осыпал коридор искрами, и командир отпрянул. — А остальное случилось, когда… — закричал он после того, как искры перестали шипеть, — …когда я увидел, как на нас идет «Перехватчик». А еще я видел, как смяли «Егеря», как обычную жестянку. — Он помолчал. — Мой первый корабль.
— А еще какие-то звездолеты смогли уйти?
— Пока непонятно, но и мы спаслись лишь десять минут назад. Системы еще только подключаются к связи, и мы не до конца оценили ущерб. И…
Он показал на руины вокс-башенки:
— Ваши предложения?
Иерархия у Кулаков Образцовых была такая же, как и в любом следующем Кодексу ордене, но порядок поддерживался с редкой строгостью. Они были известны как свободно и независимо мыслящие, подобно своему основателю — без варварской эмоциональности Волков Фенриса, без склонности к одиночеству, свойственной охотникам Мундус Планус, их ментальность была порождена абсолютной уверенностью в собственной непогрешимости. При должном управлении это было их главной силой.
— Согласно Кодексу, нам стоит сохранять первоначальное направление, — сказал Маркариан. — Если кто-то выбрался из системы Вандис, то должен находиться в этом подсекторе. Для них было бы логичнее всего присоединиться к Последней Стене на Фолле.
— Сомневаюсь, что корабль может выдержать такое путешествие, — проворчал Церберин, вставая. — Пройдемте со мной к воксу.
От станции мало что осталось. Церберин взял с консоли наушники. Они были покрыты пеной. Кольцо проволоки, соединяющее их с терминалом, натянулось, когда он их надел, — в латной перчатке гарнитура казалась маленькой, словно детская игрушка.
— А где женщина, которая тут работала?
Маркариан показал на рабочую бригаду. Их плазменная горелка с усилием врезалась в переборку, которая при падении разделила отсек надвое. Шипение и вой отработанной плазмы до странности напоминали белый шум передатчика, словно тут существовало какое-то космическое совпадение, неясное Церберину, несмотря на все его возможности.
— Жалко, — сказал он совершенно искренне. — Она была умелым работником.
Маркариан отпихнул ногой искореженную алюминиевую раму кресла у консоли, подобрал скользящие контакты из слоновой кости и медные диски и ловко перенастроил прибор. Церберин натянул левый наушник на ухо и прислушался.
Оттуда потек белый шум. Статические помехи. Вообще, этот термин обманчив, потому что подразумевает нечто стабильное — слово, которое никак нельзя было применить к звуку, надрывающемуся в приемниках «Данталиона». Звук становился то громче, то тише, шипел и трещал, периодически резко меняя частоту. Это был космический фоновый шум, звездное излучение, поток энергии из каких-то незащищенных источников энергии, которых прямо здесь могли быть многие тысячи. Это были почти голоса, шепоты на грани различимости.
— Стойте!
Ужасное ощущение прошло по хребту Церберина, похожее на то, когда апотекарий сделал ему укол контрагента, но стократ худшее, поскольку у него не было видимого материального источника. Словно душа могла быть гнилой. Словно статика имела вкус меди и дыма. Он крепче ухватил наушник, цепляясь за его материальность, и повернулся к Маркариану:
— Открутите назад.
Командир повиновался. Шум затих, и его сменил звук, похожий на кинжально-острые порывы ветра. Это был голос.
+«Данталион»… «Данталион», ответьте.+
— Система поджарена, — сказал Маркариан, в правом ухе которого по воксу звучал призрак. — Дело в приемнике. Он не отличает сигнал от шума.
— Не трогайте пульт! — рявкнул Церберин. Ему было дурно. Конечно, не физически — этому препятствовал усовершенствованный организм, — но душевно. Он покрутил микрофон, закрепленный на гарнитуре, и заговорил в него:
— Это ты, эпистолярий? Это «Жиллиман»?
Статику перебил звук, похожий на смех.
+Я Калькатор, кузнец войны Четвертого легиона, командир крейсера «Палимод».+
Церберин замер. Больше всего на свете ему хотелось сорвать наушники, но словно абсолютный холод бездны просочился по антеннам «Данталиона», прошел по его проводам и покрыл льдом амбушюры.
— Я не говорю с предателями, — прошипел он.
+Тогда просто послушай. Вы здесь в опасности. Ваш прыжок увел вас не слишком далеко от руин системы Вандис. Ваши корабли «Парагон» и «Бестрепетный» находятся в системе Корус. «Паладин» с Рубики — в Рандейле, а «Обвиняющий» — в Квайлоре. «Жиллиман» и «Эксцельсиор» — в системе Ооран. Ты не больше, чем в часе пути от орочьего флота. И, поверь, чужаки приближаются.+
— Поверить тебе?..
Маркариан смотрел на него снизу вверх, ничего не понимая. У него в глазах застыл такой ужас, что по болезненно саднящей коже на шее Церберина поползли мурашки. Он снова заговорил в микрофон:
— Откуда тебе известны координаты нашего корабля? Как ты связался с нами?
+Услуга за услугу. Тебе точно нужны эти ответы, Образцовый?+
— Что с остальным флотом? — спросил он после неловко затянувшейся паузы. — Что с «Альказаром достопамятным»? Что с «Перехватчиком»?
+Вы последние, кто вышел, и я уже почти решил, что больше никто не появится из варпа целым. Мой корабль отправился к точке Мандевиля и приготовился к переходу, когда была разрушена Вандис. Системы звездолета пострадали и от ударов эмпиреев, и от предсмертной агонии звезды.+
— Спасение, оплаченное кровью моих братьев. Никакие глубины космоса не смогут скрыть от меня, как «тепло» ты относишься к своим союзникам, Железный Воин.
Голос растворился в шипении помех. Церберин различал лишь интонации.
+Было время, когда считалось, что Магнерик и я ближе, чем братья. Наши узы были так прочны, что тебе этого не понять, они были закалены славным веком, которого ты не застал. Я считал его веру презренной, его одержимость мною — жалкой. Магнерик вспоминал бы меня еще менее лестным образом, если бы мы обменялись судьбами, но я буду помнить его как брата. Думаешь, имперцы присвоили себе единоличное право на всю скорбь мира? Мы не настолько различны — ты и я.+
— Как так?
+Разве прагматизм не привел тебя к тому, что ты покинул магистра собственного ордена?+
— Мы не видели, что «Альказар достопамятный» погиб.
+Я не видел, как Император убил Хоруса, но знаю, что это произошло.+
— И не вздумай позабыть об этом! — огрызнулся Церберин.
+Для того, кто решил, что будет молчать, ты красноречивее любого потомка Сангвиния… Я просил тебя слушать, так слушай. Менее чем в трех часах пути от вас есть система — Пракс. В эпоху Великого крестового похода это был мир-гарнизон Железных Воинов, и если на расстоянии десяти световых лет есть хоть один мир, который еще не разрушило орочье нашествие в сегментуме Солар, то это тот, на котором возвышаются стены Пертурабо. Если мы сможем понять, как распорядиться Праксом, то, может, у нас всех получится пойти своим путем.+