И вот, сразу же после обхода, этот Чумовой с рвением приступил к исполнению пожеланий руководства. Перво-наперво он затребовал к себе Щирого и, как умел, произнес вступительную речь о вреде бардака в условиях разгула преступности и коррупции в государстве. При этом он старательно уводил в сторону глаза, елозил ими по потолку и стенам, даже заглянул зачем-то под стол, и несколько раз тяжко вздохнул.
— Что будем делать, Федор Иосифович? — наконец напрямую спросил он Щирого. — Задача поставлена — надо выполнять. А как?
— Да как обычно, — ответствовал Испанец с легкой иронией в голосе.
— Как обычно не получится: больно велика сумма, — морщась от неудовольствия, что верно понят собеседником, еще раз вздохнул Чумовой. — Гранит, мрамор, лестничные перила, облицовочная плитка… Это же сколько всего надо!
— По перечислению или наличными?.. — невозмутимо почесал двумя пальцами бородку Испанец.
— Что говорить наперед? Сначала определитесь с объемами. Возьмите специалистов, пусть на глазок прикинут, чего и сколько… После сговоримся, кто возьмется за работу, чтобы под ключ. Возможно, несколько фирм…
— Иван Иваныч?
— Почему сразу Иван Иванович? Как будто нет других… Иван Иванович, Иван Иванович! Может быть, и Иван Иванович, там поглядим…
— Деньги пусть ищут сразу, не откладывая, — дело не одного дня. Сами знаете: треть не найдет спонсоров, или откажется искать, или, того больше, заволынит… И пусть бы курирующие заместители взяли ситуацию под личный контроль. Ведь я начальникам отделов не указ. Некоторые посылают куда подальше, другие хитрят. Здесь на меня меньше всего полагайтесь.
— Я и не полагаюсь, — пошевелил кустистыми бровями Чумовой. — Сегодня же проведу совещание. Пусть думают наперед. Но с обоснованием не тяните. На все про все неделя сроку.
— За неделю не управлюсь, — вздохнул Испанец, точно хамелеон, прикрывая выпуклыми оливковыми веками глаза. — Если только в общих чертах…
Выйдя из приемной, он хлопнул дверью и нецензурно выругался, но при этом где-то глубоко в подкорке у него стала складываться странная, еще нечеткая картина ближайшего бытия, где были и выгодные хлопоты, и риски, грозящие прибылью. И тут же, вслед за картиной, навеялась мысль, что он не закончил у себя в доме ремонт…
— Женя, ты не занят? — позвонил он мне по внутреннему телефону, едва вернулся к себе в кабинет. — Зайди ко мне, накатим по пятьдесят. Заодно перетрем кое о чем…
По опыту давнего знакомства я знал, что если Испанец внезапно вспомнил обо мне, значит, его вновь обуяло беспокойство о несправедливом устройстве мироздания. А поскольку такого рода беспокойство чревато искушениями и соблазнами, от которых ему, Испанцу, сложно отказаться, то необходима хотя бы маленькая гарантия безопасности на случай, если оперативные службы кое о чем прознают, докопаются и закинут живца — ловить его, Федора Иосифовича Щирого. И вот в гаранты он зовет меня. Дурак! Если мои поднадзорные захотят послушать, о чем говорит наш неосторожный брат прокурор, или подсмотреть за ним при помощи разных хитроумных устройств, мне об этом, ясное дело, не скажут — станут увертываться, лгать, утаивать материалы до последней возможности. Такая у них, у специальных подразделений, специфика: укрывать от надзирающего прокурорского ока все самое-самое, чтобы не делиться влиянием и тайной властью, ибо кто знает, тот и властвует в этом мире.
Но я все же пошел: одно дело догадываться о происходящем, другое — выслушивать невнятные жалобы и намеки о том, какой груз ответственности лежит на нем, хозяйственнике, в смутное время вспомоществований от структур различных форм собственности, не подкрепленных бумагами и большей частью основанных на наличном расчете.
— Слышал? Опять ремонт! — запирая кабинет изнутри, пробурчал Испанец. — Всем приказано искать спонсоров: для ремонта средства нужны, и немалые. На первое время с каждого начальника отдела — по пять тысяч, с заместителей — по двадцать пять. Лучше наличными. И так далее…
— Ты уже приготовил свою долю?
— У меня другая задача — договориться о материалах: гранит, песок, щебень… Чего улыбаешься? Читал сказку «Поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что»? Так эта сказка обо мне. Наливай, у тебя рука легкая!
Я подсел к столу, на скорую руку уставленному закусками: копченым салом, салями, сыром, маринованными грибами и бородинским хлебом, — наполнил рюмки, и мы, не чокаясь, выпили.
— Дрянь грибы! — сказал брезгливо Испанец, нанизывая на вилку два гриба сразу. — Вот я дома закатал полсотни банок — все грибы отборные, один к одному. И вообще, соленьями я занимаюсь сам, жене не доверяю. У меня в дубовых бочонках — капуста с брусникой, выше уложены яблоки, а после опять же слой капусты. А еще помидорчики, огурчики… Давай, наливай по второй, а то кусок в горло не лезет!
Выпили по второй.
— Ну, — помолчав, проговорил Испанец, с усилием двигая челюстями: он жевал кусок сала, но не смог прожевать и наконец в сердцах выплюнул жесткую шкурку в корзину для бумаг, — что там с новым законом про коррупцию? Говорят, ничего ни у кого брать нельзя, никаких, понимаешь, спонсоров. А откуда же тогда возьмутся бензин, бумага, оргтехника? Ремонт этот сраный — на какие шиши, а? Сверху перечисляют в обрез, а требуют: давай делай!.. А только взял — не для себя, а для государственного учреждения, так тебя хап — и в каталажку?
— Спи спокойно. Я думаю, первый ажиотаж с законом уже схлынул, а там все будет так же, как было. Главное, чтобы к карману не прилипало.
— Ну ты скажешь! Слышал анекдот, когда сын спрашивает у отца: откуда в доме достаток, откуда деньги, если должность у почтенного родителя никакая, а зарплата и того хуже? А тот: пойди, сынок, принеси из холодильника сало. Сын принес, отец ему и говорит: теперь посмотри, сынок, на руки. Вымазал в сале? О! Так и в жизни: ничего не украл, а к рукам прилипло! В общем, если что нарисуется обо мне в подведомственных структурах, ты уж не сочти за труд — шепни. А я тебе поляну накрою.
Кто-то потянул за дверную ручку со стороны коридора, и поскольку дверь оказалась заперта, поскреб ноготками и вкрадчивым тенорком позвал:
— Федор Иосифович! А, Федор Иосифович?
Испанец чертыхнулся, отпер дверь, и в кабинет боком просочился завхоз Лотуга, человек, как говорили про него в управе, с лицом прапорщика и глазами фокусника-иллюзиониста. И правда: вытянув шею и заглянув через плечо Испанца, Сергей Викторович немедля вычислил бутылку, спрятанную за ножкой стола, и, потянув ноздрями воздух, уловил расползшийся по кабинету запах закуски. «Что ж это вы пьете без меня?» — проступила на его простоватом лице горькая укоризна, и, поскольку рабочее место завхоза находилось в кабинете Испанца, Лотуга безбоязненно уселся к столу.
— Опять ночью на парапет справили малую нужду, — пожаловался он, принимая из рук Испанца полную рюмку. — Но справили в изобилии: весь тротуар у забора в потеках. Никак ночь напролет пили, сволочи, пиво. А охрана спит! Вот и посуди: что, если начальство увидит? Или приедет кто с проверкой? Скажет: что у вас тут, возле государственного учреждения, по ночам происходит? Хамские проявления? Или открытое неуважение к власти?
— Скажи дворнику, пусть смоет из шланга, — распорядился Испанец. — И переговори с охраной: что они там, в самом деле?!
— Уже переговорил. Клянутся, что до утра глаз не сомкнули. А я думаю — бессовестно врут!
— Всё! — сказал я, прикрывая рюмку ладонью. — Мне не наливай. Нет и нет! Больше трех с утра выпил — день насмарку. Кроме того, вдруг покличут на ясны очи…
— Как знаешь, — покривился Испанец, под сожалеющим взглядом Лотуги пряча недопитую бутылку в сейф. — Фертов все равно поехал по районам, а Чумовой… Пошел он в задницу, Чумовой!
3. Отдел
В последнее время я все острее ощущал приблизившуюся вплотную старость. По утрам просыпался невыспавшийся, разбитый, с мерзким привкусом во рту, пил натощак капли, которые, как обещала знаменитый гомеопат Зеленина, должны были за три месяца вывести из моего организма так называемые пурины, бывшие основной причиной подагры — как считалось во врачебном мире, штуки коварной и неизлечимой.
— Ерунда! — авторитетно обронила Зеленина, ощупывая и проминая мой живот сухой старческой ладонью. — Никого не слушай! Пей мои капли — и пурины полностью выведутся из организма. Ну-ка, расслабься, не напрягай живот! Молодец, не пропил еще печень. А вот поджелудочная железа ни к черту!
«И в самом деле, молодец! — не без гордости за себя подумал тогда я. — Пил и ел, как средний статистический мужик, а печень не пропита. Есть еще, значит, небольшой резерв… Вот только бы справиться с подагрой, а там можно еще немного пожить по-человечески, пошалить».
Но с тех пор прошло около полугода, я добросовестно прикончил шесть мутно-коричневых бутылочек с «подагрином», а подагра все не отступала: раз в месяц какой-нибудь сустав опухал, и меня изводили жуткие боли, особенно по ночам. Я втирал в сустав то одну, то другую мазь, глотал ядовитые таблетки, способные убить коня, и, точно тень отца Гамлета, бродил по дому в поисках успокоения.
Кроме того, я запретил себе к употреблению свинину в любом виде — жареную, печеную, вареную, коньяк и виноградные вина, пристрастился вкушать на ужин овсянку, интересно похудел, но все еще ковылял, ступал осторожно, точно шел по битому стеклу босиком. Признаться, это состояние неимоверно бесило меня, я ощущал себя развалиной и даже несколько раз богохульствовал в припадке неудержимого гнева из-за постыдной слабости. Ведь она, слабость, настигла меня так преждевременно и некстати!
И вот теперь я шел от Испанца, чертыхаясь, потому как согрешил — не вовремя и некстати. Не потому, что выпил: пить на работе — святое дело! А потому, что после употребления копченостей и маринованных грибов опасался очередного приступа подагрической боли.
«Чтоб ты провалился со своими страхами! — думал я в раздражении об Испанце. — Когда шелестишь купюрами — меня не зовешь. А тут лезешь, как в совковые времена: за водку с селедкой вознамерился решить серьезный вопрос. Впрочем, все мы таковы: думаем, что умнее других, забрасываем в мутную водичку бытия наживку, обманываем и обманываемся. Кто-то хитрит в любви, кто-то толкается локтями и ставит подножки из-за карьеры, квартиры, достатка. И все любят деньги, поскольку без них никак. Ведь каждому нужно есть, пить, одеваться, мужчинам — покупать женщин, женщинам — соблазнять мужчин. Одним словом, жить. Так в этом мире устроено: оди