Как ни странно, помогло.
У Германа были четкие и немного резковатые черты лица. Выступающий вперед квадратный подбородок, прямой нос и выразительные губы, которые обычно были сжаты в твердую линию, но сейчас оказались расслаблены. Я всегда видела, что он хорош собой, но именно сейчас рассмотрела насколько. Даже шрам на виске в виде кривого креста не портил, а дополнял эту суровую и несколько мрачную красоту.
По мере того как на бумаге появлялись очертания лица, я все чаще ловила себя на мысли, что когда-то Герман был совсем другим. Казалось, изначально его внешность могла принадлежать дружелюбному, ангельски красивому светловолосому парню, но затем что-то наложило на нее неизгладимый отпечаток.
– Откуда у тебя этот шрам? – вырвалось у меня, в то время как на листе обозначились очертания глаз.
Герман не шелохнулся, только его губы пришли в движение:
– Ты уверена, что хочешь это знать?
Глава двадцатая,в которой открываются некоторые тайны прошлого
О да, я хотела, о чем не преминула сообщить. Но уговаривать на рассказ его не собиралась, ограничившись утвердительным кивком и вернувшись к рисованию. Герман ожидаемо молчал и, как это обычно бывает, заговорил как раз тогда, когда я подумала, что мне снова не удастся ничего услышать.
– Я узнал, что обладаю способностями, не свойственными простым людям, когда мне было девять. – Он по-прежнему не двигался, но его взгляд будто заволокло туманом. – Я видел то, чего не видели другие. Безмолвные тени, встречающиеся мне на каждом шагу, казалось, не замечали меня. Но я замечал их. Мне никогда не удавалось рассмотреть их отчетливо, зацепиться за детали, но я точно знал, что они существуют. Они не трогали меня, никак не мешали, и привыкнуть к их постоянному присутствию оказалось несложно. Так прошло семь лет. Затем в какой-то момент я вдруг отчетливо почувствовал, что могу взаимодействовать с ними. Мне захотелось попробовать поймать хотя бы одну из теней, дотронуться до нее. И у меня получилось. Выжил я чудом, а тень растворилась. Я не хотел ее уничтожать, но когда мы соприкоснулись, во мне проснулось неудержимое желание убивать.
– Так, значит, ты видишь безымянных тенями? – незаметно для себя прекратив рисовать, спросила я. – И это тот первый, уничтоженный тобой безымянный, оставил этот шрам?
Герман кивнул:
– Чтобы прийти в себя, мне потребовался месяц. А потом я стал гордиться тем, что умею, захотел испытать свои силы вновь. Я никому не рассказывал о них, никто бы не понял.
– И ты это сделал? Снова попытался напасть на тень?
– Не успел. – Было сложно понять, что теперь отражалось в колючих голубых глазах. – Они напали сами, вместе. Но не на меня. На мой дом, мою семью, пока я находился в городе.
Выронив карандаш и даже этого не заметив, я осторожно проронила:
– Но ведь они в основном охотятся на духов…
– В основном, – жестко усмехнувшись, подчеркнул Герман. – Это была месть глупому мальчишке, сунувшемуся туда, куда не следовало.
Наступила недолгая, но очень напряженная пауза, а затем он продолжил:
– Мои родители и сестра до сих пор числятся пропавшими без вести, потому что от них не осталось ничего. Ничего, кроме пары золотых украшений. Не увидь я собственными глазами, что с ними произошло, тоже считал бы, что они просто исчезли. Я вернулся домой как раз в тот момент, когда безымянные разделывались с матерью. Даже самому заклятому врагу не пожелаю такое увидеть…
Я была ошеломлена. Даже моего буйного воображения не хватало, чтобы представить, как все это происходило и что чувствовал в тот момент Герман. Каково это – разом лишиться всей семьи? Да еще и своими собственными глазами увидеть, как их зверски, нечеловечески убивают?
– Они даже не кричали. – Мускул на лице безымянноборца дрогнул. – Не могли. Но эти полные ужаса и страданий глаза… А я ничего не мог сделать. До сих пор не понимаю, почему безымянные в тот вечер не убили и меня.
Я больше ни о чем не спрашивала, но Герман меня уже словно не замечал.
– Помню, я тогда полночи шатался по городу, мысль идти в полицию меня почему-то не посетила. Потом пошел дождь, я сел на электричку и поехал черт знает куда. Шел по проселочной дороге, останавливался у заборов, зашел в какой-то двор, смотрел в окно… Странно, но моему воспаленному сознанию тогда казалось, что в этом окне сияет свет. Не от лампы, просто свет… мягкий такой, согревающий. Как будто там находился кто-то знакомый и родной. Я цеплялся за него, чтобы не упасть в черную пропасть, а потом появился Тэйрон. Он шел за мной уже несколько часов, узнал, что случилось в городе. В ту ночь это было не единственное нападение безымянных. Как я узнал позже, пострадали еще две семьи и множество мелких духов. Я тогда ничего не соображал, но, когда Тэйрон велел идти за ним, почему-то послушался. Он рассказал мне, кем я являюсь, взял к себе в помощники и показал мир, скрытый от большинства людских глаз. Без него я бы пропал.
Слов все еще не было. Наверное, нужно было что-то сказать, но выражать соболезнования казалось несвоевременным, а произносить слова утешения – попросту глупым. Только сейчас я и понимала, что сделало Германа таким закрытым. Минувшие четырнадцать лет вряд ли способны полностью сгладить боль утраты, разве что только ее приглушить. Я попыталась представить, что стало бы со мной, стань я свидетельницей смерти родителей с Сашкой… и не смогла.
Наверное, выражение моего лица было очень красноречивым, поскольку вернувшийся из своего прошлого Герман заметил:
– Ты сама просила рассказать.
– Спасибо, – сказала единственное, на что меня хватило.
– За что? – Его левая бровь выразительно приподнялась.
– За то, что поделился, – просто ответила я и, немного подумав, невесело добавила: – Знаешь, я, может, и не умею говорить красивые слова, да и кажусь поверхностной веселой девочкой, но… я правда сожалею. Хотя и не способна до конца осознать все, что тебе пришлось пережить. Ты сильный человек… по-настоящему сильный. Не только физически, морально.
Мне хотелось сказать что-нибудь еще, но я не соврала: говорить красивые и правильные слова никогда как следует не умела. И все же, несмотря на то что Герман больше ничего мне не ответил, я чувствовала, что этот разговор нас в некоторой мере сблизил. Почти не сомневалась – эта тема до сих пор являлась для него болезненной и обсуждал он ее со считаными людьми… или вовсе не обсуждал ни с кем, кроме Тэйрона.
Когда я вернулась к рисованию, погода заметно испортилась. Солнце скрылось за пеленой пока еще слегка сероватых облаков, но ветер уже наполнился запахом скорого дождя. И все же сидеть прямо на траве, держать в руках карандаш и пытаться передать выражение лица расположившегося напротив меня человека было… Снова не хватало слов, чтобы описать эти чувства даже самой себе. Волнительно, приятно, доверительно – только малая их часть. Где-то внутри я все еще поверить не могла, что это действительно происходит. Так и казалось, что после очередного штриха я вдруг проснусь и вся эта сцена исчезнет.
Никогда не думала, что могу испытывать такую гамму чувств всего из-за одного мужчины!
Наверное, прошло около четверти часа, прежде чем я вновь с головой погрузилась в работу. Отсутствие академического образования давало о себе знать, и дело шло не так гладко, как мне бы хотелось. Раньше я самостоятельно пыталась изучать книги по рисунку, читала разные статьи о строении и анатомии лица, но практики все-таки не хватало.
И все же некоторая схожесть постепенно стала появляться. Она была заметна лишь намеком, а мне хотелось добиться ее целиком. Передать ускользающее выражение глаз, ухватить суть, облачив ее в узнаваемые черты…
Чиркал карандаш, появлялись новые пятна и линии, и чем больше их становилось, тем сильнее уплотнялся туман в моей голове. Рука двигалась почти неконтролируемо, а я все гналась за образом, который так сильно хотела ухватить. Казалось, осталось совсем немного, я вот-вот его настигну, но что-то словно мешало, и противное чувство, когда не можешь что-то вспомнить, становилось еще острее.
Это было так странно – понимать, что перед тобой сидит человек, которого ты одновременно и знаешь, и не можешь вспомнить. Словно вы с ним встречались в какой-то прошлой жизни, а сейчас переродились и не можете друг друга узнать…
В себя я пришла от стука первых капель. Дождь начинался медленно, но по всем признакам обещал перерасти в настоящий ливень. Герман заметил это вместе со мной и, поднявшись, помог мне сложить в рюкзак разбросанные вокруг карандаши.
Только в этот момент заметила, что не глядя использовала их почти все…
На рисунок он тоже порывался посмотреть, но этого я не позволила, быстро засунув свое неоконченное творение в папку. Даже сама не взглянула, решив, что посмотрю на «творение» свежим взглядом во время следующего сеанса. Ну а в том, что этот сеанс состоится, я не испытывала почти никаких сомнений.
Я ожидала, что мы вернемся в гостиницу, но у Германа были иные планы. И, надо сказать, планы эти я целиком и полностью одобряла. Почти бегом мы добежали до ближайшего кафе, миновав при этом торговый центр, у которого на дереве мокли два неразлучных гуся.
Мимо кафешки, куда мы вошли, я проходила неоднократно и не раз хотела войти внутрь. Вот случай и представился.
– Прости, что не ресторан. – В голосе Германа, открывшего передо мной дверь, слышался сарказм.
– Ах, какая досада, – пропела я, оценивая местный интерьер.
Внутри кафе оказалось уютным и милым, выдержанным в темно-синих и зеленых тонах, контрастирующих с развешенными на стенах гирляндами светящихся лампочек. Строго говоря, это заведение было скорее кофейней, о чем свидетельствовала вывеска с уймой наименований кофе, а также обилие сладостей на витрине.
Как только мы вошли внутрь, за нашими спинами обрушилась ливневая стена, шум которой заглушил звучащую в кофейне музыку.
Заказав кофе, мы сели за рассчитанный на двоих и стоящий у окна столик.