– Я? – Думала, что потрясения на сегодня закончились, но ошиблась. – В каком смысле? Да что ты, безымянные возьми, такое говоришь…
Переполняемая вновь взыгравшими эмоциями, я даже не заметила, как перешла на «ты».
– Скорее всего, псионик подсунул тебе какую-то заряженную вещь, – не в пример мне заклинатель сохранял видимость спокойствия. – Ты могла этого не заметить. Как не заметили и мы все. Оказавшись в Большом Доме, она создала привязку и позволила ему переместиться внутрь не только как проекции сознания, но и физически.
Тэйрон опять использовал какие-то сложные определения, вникать в которые я даже не пыталась. Гораздо больше меня волновало другое: а что, если он прав и в этом? А если допустить хотя бы малейшую вероятность того, что я могу быть виновата?
И тут я вспомнила о своей сумочке. Той, которую брала в клуб и в которой сегодня нашла ключи. В ней отыскались какие-то скомканные бумажки, которые я приняла за обычный мусор. Но ведь тогда в клубе именно Дима ходил за моей сумкой! А вдруг это не просто смятые листки бумаги, а вещи, наделенные сложной магией, которые он подбросил?
Мне стало совсем плохо.
– Юля, – заклинатель коснулся моего предплечья, – как бы то ни было, ты ни в чем не виновата. Виноваты мы: я, Кирилл, госпожа Санли, возможно, даже Герман. Ты всего лишь исполняла данные тебе поручения. Когда Кирилл с Германом освободятся, мы попытаемся вернуть гостиницу ее законному владельцу.
– Куда мне приехать? – спросила, взяв себя в руки. – Сегодня я нужна семье, но уже завтра вернусь в город и…
– Ты должна остаться. – Пальцы на моем предплечье чуть сжались. – Это не твои заботы. Ты вообще не должна была всего этого видеть. Не должна была попасть в Большой Дом, узнать о существовании духов… какая все-таки ирония судьбы…
– Да о чем ты вообще? – Меня штормило от одной эмоции к другой.
– Ты его любишь? – Неожиданный вопрос Тэйрона застал врасплох. – Любишь Германа?
Я в который по счету раз опешила и просто стояла, глядя на отбрасываемую капюшоном тень. Глубоко внутри я давно определилась с ответом, и он был утвердительным. Но говорить об этом со странным заклинателем не желала и вообще перестала понимать, чего он от меня хочет.
Прежде чем я успела ответить хоть что-то, он откинул капюшон, и мне показалось, что я сошла с ума. Ветер словно затих, перестали шелестеть последние, задержавшиеся на ветвях деревьев листья. Даже тявкающие собаки смолкли, будто пораженные вместе со мной…
Глядя в хорошо знакомое лицо, я ощущала, как мои глаза раскрываются все шире и шире, а сознание медленно ускользает в темноту.
– Прости, Юля, – горько усмехнувшись, произнес заклинатель.
Тьма стала гуще, и я почувствовала, как падаю прямо в ее гостеприимно распахнутые сонливые объятия…
Как хорошо проснуться и понять, что никуда не нужно спешить! Можно поваляться в постели, нежась в проникающих сквозь окно солнечных лучах, немножко помечтать, потом неспешно умыться и сварить себе утренний кофе…
Ой, да кого я обманываю?
Все плохо!
Все-таки более невезучего человека, чем я, наверное, не существует. Это же надо было устроиться работать в гостиницу, которую совсем скоро закрыли! Как и конторку, где я подрабатывала иллюстратором последние несколько месяцев… Вот уж действительно жаль – и самой работы, и зарплаты.
После вчерашнего гуляния по лесу у меня саднило горло, так что вместо желанного кофе я потопала на кухню заваривать чай с лимоном и медом. Надо же было брату зачем-то потащиться вчера в этот треклятый лес… Хорошо еще, что все обошлось.
Родители ушли на работу, Сашка – в школу, куда отправился по собственному желанию, несмотря на вчерашние приключения, и дома я осталась одна.
Медитируя над чайником в ожидании, когда закипит вода, я периодически вздыхала. На душе скребли кошки, и настроение обитало где-то в подземелье. Никак не могла отделаться от ощущения ужасной утраты, будто вместе с потерей работы я потеряла огромную часть жизни. Хотя с чего бы? Работая иллюстратором, я приобрела полезные навыки вместе с опытом и теперь могу попробовать устроиться в этом же направлении куда-нибудь еще. О должности горничной и говорить нечего – череда уборок и смены белья… скукотища, хотя платили тоже очень неплохо.
И все же странное сожаление не отпускало, а к тому же не имело никакого отношения к деньгам.
Не вылезая из пледа, в который укуталась точно в кокон, я взяла кружку, уселась за стол и принялась пить чай вместе с приготовленными мамой кексами. Любимая домашняя выпечка настроения не улучшила, а еще мне подумалось, что кексам не хватает аромата специй – вот уж странно, мама отродясь их не добавляла…
Хорошая погода оптимизма не прибавляла, даже наоборот. Когда на душе прескверно, а на небе сияет яркое солнце, кажется, будто оно издевается, портя настроение еще больше.
Чем сегодня заняться, я не знала. Хотелось взять небольшой перерыв, тщательно обдумать, как мне жить дальше и где искать работу, но преследующие меня необъяснимые эмоции мешали.
Я не могла сосредоточиться ни на чем. Даже когда села рисовать, не смогла выдавить из себя ничего путного. А вдобавок оказалось, что мой ноутбук совершил ужасающее и масштабное преступление – папки со всеми моими работами почему-то оказались бесследно стерты.
– Безымянные все возьми! – в сердцах выругалась я и тут же зависла.
Безымянные? Это еще что за выражение? Откуда оно взялось?
Сердце вдруг екнуло и болезненно сжалось, и я, злясь на себя за странности собственной психики, принялась просматривать объявления о работе. Зашла на все подходящие сайты, потом оставила везде резюме, вот только в качестве портфолио мне теперь предложить было нечего. Я даже любимый скетчбук где-то умудрилась потерять, что вызвало сожаление даже большее, чем его стершаяся электронная копия.
С этого дня для меня началась непрекращающаяся серая полоса. Нет, не черная – именно серая, как сам стоящий на дворе ноябрь. Чай с медом ситуацию не спас, и я все-таки заболела. Провалялась с температурой целую неделю, а потом еще одну ходила, хлюпая носом.
К моему удивлению, работа все-таки нашлась. И, пожалуй, это был единственный луч света в моем царстве серости. Теперь я разрабатывала эскизы мягких игрушек, работая при этом удаленно и лишь изредка наведываясь в город.
Мишки, зайцы, бегемоты, ежи – кого я только не перерисовала за минувшее время, но чувствовала, что моим работам не хватает огонька. Какой-то изюминки, которая, как мне казалось, была прежде. Затяжная депрессия переросла в тупую душевную пустоту, заполнить которую у меня никак не получалось.
С Ленкой мы почти не общались, живущие в поселке приятельницы погрузились в семейные отношения, и единственным человеком, общение с которым доставляло мне радость, стал Сашка. Мы проводили вместе вечера, сначала занимаясь каждый своим делом: я – работой, он – домашним заданием, а потом вместе играя или просто болтая обо всем. Мне снова полюбилось рассказывать сказки, и он, хотя и заявлял, что уже слишком для них взрослый, все-таки с удовольствием слушал.
– Говорящий кот – это так банально! – заявил мне Сашка, когда я начала очередной рассказ. – Они почти во всех сказках есть!
– Банально, – передразнила я его. – Ишь, слов умных нахватался… Может, и банально, вот только этот кот был особенным не только потому, что умел говорить. Он все время жил в одной комнате и никогда не выходил за ее пределы, а еще – ты только не бери с него пример! – любил курить трубку, лежа на парящих в воздухе подушках. Вдобавок у него имелся большой секрет. Кот был влюблен в одну особу, с которой не мог встретиться из-за того, что никогда не выходил из своей комнаты. А эта особа была… рыбкой.
– Рыбкой? – Сашка округлил глаза. – Он бы ее съел!
– Не съел, – возразила я. – Однажды он нашел способ передать ей послание, и с тех пор они стали общаться с помощью специальных прозрачных шаров, в которых видели друг друга…
Я рассказывала, рассказывала… и сама не понимала, откуда в моей голове берутся такие сумасшедшие истории. Конечно, на фантазию не жаловалась никогда, но в последний месяц она буквально фонтанировала, не давая мне покоя. Самое невыносимое заключалось в том, что рисовать свои сказки у меня не получалось – каждый раз выходило что-то не то. А они прямо-таки просились наружу, вот и приходилось облачать их в словесную форму.
Отправив Сашку спать, я вернулась в свою комнату и, еще немного поработав, тоже улеглась в кровать. Стоило голове коснуться подушки, как сон, по закону подлости, слетел, и вместо того чтобы заснуть, я лежала, глядя в потолок.
– Да что со мной? – в бесчисленный по счету раз задавшись этим вопросом, я перевернулась на бок и притянула колени к подбородку.
Глупо, но все последние недели я не могла избавиться от чувства, что живу не своей жизнью, окружающий меня мир какой-то неправильный, ущербный и я сама – такая же ущербная. Мне все казалось, что я лишилась чего-то очень важного, а чего именно, вспомнить не могла…
Голова, как это обычно бывало по вечерам, начала побаливать, и я поняла, что пытаться заснуть сейчас бесполезно. Поморщившись, поднялась с кровати и, подойдя к окну, посмотрела на небо. Оно было ясным, темно-синим, демонстрирующим пухлую луну и россыпь звезд.
Когда-то в детстве я часто загадывала звездам свои смешные желания. Просила то куклу, то мягкую игрушку, то еще какую-нибудь желанную ерунду, а потом бежала обыскивать комнату и очень удивлялась, когда ничего не находила.
Смешно…
– Пожалуйста, – не веря, что действительно это делаю, попросила я. – Пожалуйста…
Что именно «пожалуйста», я и сама не знала. Вот только, коснувшись щеки, обнаружила, что та стала мокрой от незаметно скатившейся по ней слезинки.
Я плачу?
Нет, ну это уже совсем ни в какие ворота…
Прежде чем я отошла от окна, мне показалось, что за воротами мелькнул и тут же исчез человеческий силуэт, но я списала это на расшалившиеся нервы.