внутри», – объясняет мама.
А вот Эдуард, принц Уэльский, сын королевы Виктории, вовсе не обрадовался эху на открытии Лондонского королевского зала искусств и наук имени Альберта в 1871 году. В статье, опубликованной в The Times, говорилось: «Его королевское высочество медленно и четко читал обращение, однако звуки его голоса были слегка искажены эхом, которое внезапно начало доноситься из органа или картинной галереи и повторяло слова с насмешливой интонацией, в других обстоятельствах показавшейся бы забавной».
Альберт-холл был построен в память о любимом супруге королевы Виктории, скончавшемся несколькими годами ранее от болезни – вероятно, от рака желудка или болезни Крона, – которую медицина XIX века была не в состоянии распознать. Акустическая наука XIX века была, судя по всему, столь же беспомощна: архитекторы могли бы воспроизвести дизайн помещений, известных хорошим звучанием музыки, но вместо этого решили построить роскошное сооружение в духе империализма. Пусть у проклятых французов есть Цирк д’Ивер, англичане должны превзойти их поистине монументальным амфитеатром.
Эхо оказалось столь навязчивым, что владельцам здания пришлось вскоре испортить его визуальное великолепие, натянув под куполом брезентовое полотно. Оно приглушило самые сильные реверберации. В 1940‐х этот импровизированный тент был заменен более современным алюминиевым занавесом. И тем не менее продолжали ходить шутки, что Альберт-холл – единственное место, где вы гарантированно услышите новую британскую музыку не один раз. В 1960‐х потолок зала покрылся грибами из стекловолокна – эти монструозные произведения поп-арта захватили викторианский купол и наконец избавили недовольных слушателей от эха.
Впрочем, непрошеное эхо – не единственная проблема этого зала. Здание капризничает, когда в нем выступают определенные исполнители, потому что некоторые пространства подходят для одних видов музыки и не годятся для других. В последние десятилетия в Альберт-холле проходили самые разнообразные мероприятия – от концертов для скрипки с оркестром и выступлений африканских трубадуров до шоу группы Nine Inch Nails. Каждый вид музыки вибрирует в воздухе по-своему и подвергается своим издевательствам над звуком.
Дайверсити – модное словечко, полезное как для бизнеса, так и для общественного прогресса. Какая-то часть меня умиляется тому, что Альберт-холл перестал быть площадкой, предназначенной исключительно для неоклассической белой культуры, хотя я не уверен, что мои уши этому рады. Чтобы увидеть Патти Смит и Анжелику Киджо, есть места и получше.
Я написал «увидеть», хотя, вероятно, правильнее было бы сказать «услышать». Наша терминология подводит, когда речь идет о восприятии музыкальных представлений. Что важнее – слышать или видеть? В идеале и то и другое, но опять же: акустика помещения может сыграть с нами злую шутку. Подвергаясь электронному усилению, музыка теперь идет не напрямую от рук и рта исполнителя к ушам слушателя: сначала она поступает в прибор, тот превращает ее в электронные импульсы, затем они передаются на колонки, которые приводят в движение воздух вокруг наших голов. Одна из многих потенциальных проблем такого порядка на огромных площадках, таких как Альберт-холл или стадион Уэмбли, заключается в том, что может возникнуть некоторая задержка синхронизации между тем, что мы видим, и тем, что слышим. Губы певца шевелятся, пальцы гитариста перебирают струны, но слова и аккорды достигают наших ушей лишь мгновение спустя. Это может приводить в замешательство и, так сказать, сбивать с ритма.
Научным решением было бы установить множество маленьких колонок в стратегических точках площадки вместо нескольких очень больших, которые транслируют звук на все помещение целиком. Это приводит к необходимости прибегать ко все более сложным технологиям ради сохранения иллюзии естественности. Субъективное переживание качества звука в любом помещении может зависеть от того, сколько денег его владельцы готовы потратить на настройку звуковых колебаний. Даже новая отделка стен – замена блестящей отражающей краски матовой или текстурированной – может иметь значение.
Я неоднократно посещал концерты экспериментальной постпанк-рок-группы Wire, в том числе в Королевском фестивальном зале – бетонной пещере, которая, в отличие от Альберт-холла, строилась с учетом акустики. Музыка Wire довольно резкая, лишенная сантиментов, она будто вся составлена из углов и узлов и выигрышно звучит в Королевском фестивальном зале. Полагаю, симфониям Элгара, Сибелиуса или Шуберта повезло куда меньше. Дирижер-классик сэр Джон Барбиролли однажды пожаловался (вторя многим другим поклонникам оркестровой музыки), что этот зал слишком сухой: «Каждый звук такой резкий, четкий, никакой глубины» – под глубиной в этом случае он подразумевает как раз реверберации. Когда наступает кульминация крещендо, искушенному любителю классики хочется насладиться звуковым послевкусием, посторгазмической пульсацией в слуховых каналах. В Королевском фестивальном зале все заканчивается слишком быстро.
Через несколько лет после выступления Wire на реконструкцию Королевского фестивального зала потратили девяносто один милллион фунтов, чтобы сделать его чуть более пригодным для всей остальной музыки. Были установлены навесы и потолочные панели, мешающие стенам поглощать реверберации. Количество мест значительно уменьшилось, поскольку кресла (а также человеческие тела и одежда) тоже поглощают звук. Просто находясь в комнате, вы уже меняете звук, который там слышите вы и другие люди. Поэтому можно сказать, что если вам не досталось билета на классический концерт в Королевском фестивальном зале, в этом виноваты реставраторы, которые решили, что всем будет лучше без вас.
Я дважды побывал на концертах Wire в 2018 году – на небольших площадках на кентском побережье.
Букинг-холл в Дувре представляет собой бывшее здание вокзала со стоячими местами на двести восемьдесят человек. Это продолговатое помещение с высокими потолками, которое с эстетической точки зрения сильно выигрывает в полной темноте. Wire производили в этом зале оглушительный шум, что в общем нормально, потому что они вовсе не прочь пошуметь. Однако я каждый раз жалею музыкантов, когда они сосредоточенно пыхтят над инструментами в попытке извлечь детали и нюансы, которые у аудитории нет ни малейшего шанса расслышать.
Мюзик-холл в Рамсгейте, тоже без сидячих мест, едва вмещает сто двадцать посетителей. Владельцы купили помещение с аукциона, когда оно было загибающимся комедийным клубом, и вложили триста тысяч фунтов в полную реконструкцию. Должно быть, львиная доля ушла на звуковое оборудование и акустическую подготовку. Wire отыграли почти ту же программу, что и в Дувре, но на этот раз звучали потрясающе. Резко, четко, с глубиной. Без сомнения, специалист по акустике мог бы объяснить, в чем разница, с помощью сложных диаграмм с кучей стрелочек и геометрических символов. Но, по сути, все сводится к тому, что инструменты музыкантов были подключены к усилителю и микшерному пульту, которые, в свою очередь, были подключены к усилителю и микшерному пульту побольше – самому Мюзик-холлу. Площадка выступала одним большим музыкальным гаджетом.
До того как наступил расцвет технологий и капитализма, люди вкладывали свою изобретательность в адаптацию к миру; начиная с XX века они начали адаптировать мир под себя. И нигде это не отразилось сильнее, чем в сфере звука.
Наши отношения с концертными залами, как уже говорилось, представляют собой лишь один аспект наших отношений с акустикой. Нам больше не обязательно совершать паломничества в пещеры, где голоса звучат величественно, или искать сводчатые залы в стиле барокко, где треньканье клавесина правильным образом отражается от стен. Мы делаем музыку где хотим и ожидаем, что звук нам подчинится, – мы можем властвовать над ним, как велел Господь в Книге Бытия.
Заключительный этап нашего путешествия – если угодно, последнее эхо Большого взрыва промышленной революции – возможность записывать звук. Некогда звук был лишь мимолетным явлением: он существовал лишь пока вибрирует воздух, а затем затухал. Теперь он стал материальным объектом, который можно производить, покупать, коллекционировать. Будь то пластинка из шеллака или винила, компакт-диск или mp3 – уже не важно, главное, что теперь мы способны поймать и сохранить то, что раньше было неуловимым и не подлежащим хранению.
И даже это не предел для магии науки.
Изобретя звукозапись, мы устанавливали наши микрофоны, восковые цилиндры и магнитофоны в помещениях, которые хорошо отражают звук, – волшебных пещерах, чьи свойства мы надеялись использовать. Но это продлилось недолго. Вскоре мы обнаружили, что этот удивительный акустический эффект легко воспроизвести с помощью оборудования. Оказалось, что нет нужды напрягаться. «Эхо» может быть просто ручкой на консоли.
В современной звукозаписи мы научились имитировать почти любую физическую среду. Подземный переход, альпийские горы, подводная лодка, готический собор – что бы вам ни пришло в голову, все это можно симулировать. И чтобы получить доступ к этим чудесам, вовсе не обязательно платить за аренду дорогой профессиональной студии. Домашнее оборудование, доступное любому музыканту, лабающему инди-рок или фолк, способно обеспечить эффект пещеры в крошечной спальне, набитой звукопоглощающими подушками и трикотажем. Хотите звучать как лесная фея или григорианский монах – пожалуйста. Вам нужна атмосфера прокуренного блюз-клуба в 1948 году – без проблем. А если вам угодно изобразить доисторического человека в гулкой пещере, вы можете выбрать, сколько раз отразится от стен ваше уханье – один, два, и так до бесконечности.
Наконец-то мы освободились от оков времени и пространства.
Мне нравится эта свобода. Моя книга почти полностью выросла из любви к этой свободе.