Но я не могу не чувствовать зуд и дискомфорт от клея, которым крылья приклеены к спине
Сила шума
Вы знаете, что у меня тиннитус, хотя могли уже и забыть. Но я об этом забыть не могу. Звон в ушах неотступно преследует меня с того самого момента, как вы начали читать эту книгу.
Это не лишает меня желания наслаждаться музыкой или слушать изысканные звуки, которыми мир окутывает нас каждый день, – песни птиц, шорох листвы, лепет ребенка. Когда я печатаю, мои пальцы стучат по клавиатуре, издавая «пластиковые» звуки, которые так сильно отличаются от бакелитовых и металлических звуков старых печатных машинок. Я не назвал бы эти звуки прекрасными, но благодарен за то, что могу их слышать.
Я благодарен за все физические возможности, которыми пока еще обладаю. Надеюсь, вы тоже, каково бы ни было состояние вашего здоровья. У моей подруги Джен генетическое заболевание, которое однажды приведет ее к слепоте, вопрос лишь в том, когда. У нас есть друзья, которые перенесли инсульт и больше не могут говорить. Моя покойная жена страдала от двух зол сразу – рака и химиотерапии, которые затрудняли ходьбу и в конечном итоге сделали ее невозможной. Теперь, спустя годы после смерти Эвы, я испытываю горячую благодарность за то, что могу передвигаться. Каждый раз, поднимаясь по лестнице, я живо вспоминаю устремленный вверх, полный отчаяния взгляд жены.
Обучаясь на медбрата, я прошел курс британского жестового языка. Теперь я его подзабыл, и если верить Google, в США используют другую, гораздо более сложную систему, поэтому я надеюсь, что мне никогда не придется общаться с глухими американцами.
Кстати, я вам еще не рассказывал, что когда-то был глухим австралийцем.
Мне вспоминается ленивый летний день 10 июня 1983 года в моем старом районе Мельбурна. Если быть точным, это пригород Сент-Килда, расположенный на побережье, и дело было лет за десять до того, как он стал респектабельным. Там располагалось множество кебабных, ломбардов, закусочных, порнографических книжных магазинов, борделей и один Бальный зал в отеле Seaview, где я накануне вечером побывал на концерте группы The Birthday Party. Это был их последний концерт, хотя тогда я этого не знал. Я знал только то, что на следующее утро после концерта проснулся глухим.
Глухота, как и слепота, может иметь различные степени и проявляться очень по-разному. Главное – осознание, что люди вокруг живут в совсем другом мире, чем вы.
Я шел по Фицрой-стрит, где пенсионеры, наркоманы и готы нежились на солнышке, болтая друг с другом. Их, судя по всему, совсем не беспокоил порывистый звуковой ветер, дувший вокруг меня и порождавший неотступный приглушенный гул, который не пропускал обычные уличные звуки в мой мозг. Моя походка была странной, ноги ступали по асфальту не так, как должны. Я вертел головой в попытке найти такое положение, в котором глухота отступит и шум в ушах утихнет. Наркоманы, вероятно, думали, что у меня ломка.
Недалеко от продуктового магазина я увидел, как мне навстречу идет худой парень. Он вел на поводке маленькую собачку, которая трусила перед ним на тонких дрожащих ножках. Его звали Дес Хефнер, и он был барабанщиком на вчерашнем концерте. Я хотел было поздравить его с успехом – он вышел на замену в последний момент вместо постоянного барабанщика The Birthday Party Мика Харви, который отказался лететь к нам из Англии, так что партии пришлось разучивать в большой спешке, – но решил воздержаться и просто молча дал Десу и его собачке пройти. В тот день я разговаривал с несколькими людьми, но на самом деле не слышал ни их, ни себя.
Я не сомневался, что скоро приду в норму, отчасти потому, что мне было двадцать три, а в двадцать три все так думают, и отчасти потому, что мне попадались статьи о людях, у которых после особенно громких концертов слух пропадал «на несколько дней». Я прикинул, что это от сорока восьми до семидесяти двух часов. Я и раньше бывал на громких концертах, но мне всегда удавалось выбрать место подальше от колонок. На концерте The Birthday Party все стояли и было довольно тесно, я оказался в первых рядах, и сзади напирали другие слушатели. При всем желании отойти подальше не получилось бы. В какой-то момент давка стала такой сильной, что меня прижали грудью к краю сцены, и я испугался, что сломал ребро.
В итоге мне пришлось взобраться на сцену и сидеть там, пригнувшись как можно ниже, чтобы дать понять: я не жажду внимания, а просто оказался в неудобной ситуации. Я был менее чем в метре от обутой в черный ботинок ноги Трейси Пью, наяривавшего на бас-гитаре. Трейси выглядел довольно сурово, и ботинки у него были остроносые, но, к счастью, ему было не до того, чтобы меня пинать.
Как бы то ни было, в итоге я пострадал от музыки. От того места, где я сидел, было рукой подать до колонок, мембраны которых подрагивали в такт аккордам Hamlet (Pow Pow Pow). Грохот был настолько всепоглощающим, что я не мог даже уловить связь между вибрацией в колонках и звуком, долбящим у меня в голове.
Была ли музыка на том концерте слишком громкой? С медицинской точки зрения, пожалуй, да. В том смысле, что мой слух явно пострадал, а такое повреждение – не самая полезная для здоровья вещь. Но я дожил то сего дня и рассказываю эту историю, и нельзя сказать, чтобы тот концерт мне не понравился. The Birthday Party были неистовой постпанк-группой и в открытую заявляли о стремлении дать выход гневу и безумию. Полагаю, было бы нелогично, если бы при этом они не задевали ничьих чувств. Кроме того, у меня появилось о чем рассказать моим британским друзьями двадцать лет спустя, когда весь мир за пределами Австралии начал поклоняться Нику Кейву, и истории о его загадочных истоках внезапно подскочили в цене.
– Я слышал, эти концерты были просто жесть.
– Ну, можно и так сказать, – отвечаю я.
У меня дома, когда я пишу или занимаюсь исследованиями, музыка играет негромко. Я не доставляю неудобств соседям. Внимательно изучив старые обложки виниловых пластинок, вы найдете на многих из них на первый взгляд вызывающее, но на самом деле снисходительное указание: «ПРОИГРЫВАТЬ ГРОМКО». Обычно я его игнорирую. Альбом Plague Mass Диаманды Галас (Give Me Sodomy Or Give Me Death) – язвительный упрек в дискриминации, от которой страдают пациенты со СПИДом, снабжен пометкой «ПРОИГРЫВАТЬ ТОЛЬКО НА МАКСИМАЛЬНОЙ ГРОМКОСТИ». Кого она обманывает? Разве кто-то проигрывает пластинки на домашней стереосистеме на максимальной громкости? В очень редких случаях я выкручиваю ручку громкости наполовину – и опасаюсь, что колонки взорвутся.
Когда я пишу эти строки, у меня играет альбом SPK Information Overload Unit, весьма новаторский релиз в жанре индастриала и пауэр-электроникс. На обложке нет никаких инструкций, но если какой альбом и нужно проигрывать громко, то определенно этот. И все же у меня он играет тихо – регулятор усилителя совсем чуть-чуть превышает минимум, – потому что я жду посылку и хочу услышать, как курьер позвонит в дверь.
И я не одинок в своем желании контролировать присутствие музыки в моем доме и ее претензии на мое внимание. Покупая что-то, мы хотим пользоваться покупкой на свое усмотрение. Музыканты в интервью настаивают, что единственный способ по-настоящему оценить их шедевр – безоговорочно капитулировать перед ним, а мы слушаем его в качестве фона, когда моем посуду или заполняем бумаги на налоговый вычет. Вот незадача.
Однако, приходя на концерт, мы сдаемся на милость исполнителя. Все заботы, которые отвлекают нас в обычных обстоятельствах, должны исчезнуть под влиянием происходящего на сцене. В случае классического концерта это может быть оперная насыщенность, а может и нечто едва слышимое вроде изысканной сдержанности самой высокой ноты скрипки. («Звучит так, словно булавка упала».) Если же это рок- или поп-концерт, речь скорее о всесокрушающем грохоте.
В последний раз я был на рок-концерте в заведении 10 °Club в апреле 2022 года. Это было радостное воссоединение группы Red Guitars после тридцатипятилетней разлуки. Многие слушатели были, как бы выразиться деликатнее, уже не в лучшей форме. В баре раздавали поливиниловые беруши. Я послушал с ними первые две песни, но меня расстроило отсутствие высоких регистров. Мне очень хотелось услышать все эти визги и писки.
Так что я выкинул затычки и позволил шуму делать свое дело. Звуковой баланс, сотворенный кудесником за микшерным пультом, был великолепен, а это всегда плюс: плохое сведение музыки наносит ущерб, не компенсируя его удовольствием. Под конец выступления публика хором подпевала в припеве главного хита Red Guitars – Good Technology.
Возможность оглушать себя музыкой появилась у нас благодаря технологии. В прошлых веках, конечно, можно было заработать перфорацию барабанной перепонки, если кто-то играл на цимбалах прямо рядом с вашей головой, но такое было маловероятно. Мы же используем электричество и сложное оборудование, которое способно повредить наш мозг всякий раз, когда на концерте присутствуют усилители.
Люди могут быть очень глупы, когда дело касается оценки рисков. Они отказываются от прививок и лекарств, которые могли бы спасти им жизнь, из-за (стремящегося к нулю) риска побочных эффектов. Они читают друзьям лекции о том, что мясо и молочные продукты вредят здоровью, при этом продолжая курить и употреблять алкоголь. Они рассуждают о токсинах в водопроводной воде, но каждый день без раздумий садятся в машину, несмотря на весьма высокий риск погибнуть в автомобильной аварии.
Любимое развлечение бывалых фанатов рока – обмениваться историями о самых громких концертах, на которых они бывали. Это еще один способ найти общий интерес в музыке, не обсуждая собственно вопросы искусства. Вместо этого в фокусе оказывается физическое воздействие звуковых волн на незадачливых посетителей того или иного памятного мероприятия на той или иной площадке. Чересчур громкая музыка расшатывает зубные пломбы. Бьет по пищеварительной системе. Люди страдают от тошноты и рвоты. Сумки зловеще подпрыгивают на полу. С потолка падают куски штукатурки. Глазные яблоки вибрируют. Боль, боль, боль. Визит к врачу на следующее утро. «Было круто! Ни за что бы не пропустил».